А я всё пишу письма мелким, метким подчерком, любовно разглаживая лист ладонями. Ходуном ходит карандаш НВ.
О том, как новости исправно врут по телевизору, как дворник уже которую неделю не приходит на свой пост и весь двор завален ошмётками человеческой деятельности; как могут раздражать телефонные гудки; как сегодняшнее мартини горчило на языке и как у меня нестерпимо замёрзли пятки.

Не раз было предложено сняться таки для обложек гламурмодных журнальчиков с якоря и, развиваясь, изгибаясь вместе с флагом в американскую звёздочку - в Индонезию, на Бали. Но - отказ за отказом, блядддь. Ы.

Детство того, кто его не помнит, может уместиться у искомого на ладони, а для моего шикарно-обширного и пяти футбольных полей не хватит. Спасибо мамам-папам за такого самодостаточного как я.

Письма всё пишутся, фары машин слепят глаза. Снег стекает с вершин гор. Джентльмены вежливо приподнимают цилиндры пред дамами в парчах, дабы по-павлиньи показать исключительное комильфо. Юбки шуршат, бусы рвутся, камни сверкают, земля идет трещинами. Антишок.

Босыми ногами по мостовой, лавируем между колеями широких колёс пролёток. Скрип чьих-то сапог, мой девятнадцатый век, нежно отдает в уши. Твой шепот мешается с криками уличных торговок. Мне предлагают купить пять гортензий - на счастье, здоровье и обширный банковский счет. Знают кому предлагать, фрицы, ну.

В продолжении наших автострад - остроконечные башни церквей. Устало прикрыв серые глаза, откидываешьсо на спинку кожаного салона, трешь пальцами виски с таким усердием как первоклашко крючочки с палочками пишет на уроках чистописания, а позже - каллиграфии.
Каллиграфия... Об этом определённо стоит написать отдельно. Так сказать, ещё одна рубрика нашего бытия. Десу-у.