Собственно, это непосредственное продолжение опуса "На хОлмах Умбрии", начало которого приведено в предыдущей теме. Эта часть еще никогда не публиковалась и даже толком не выверялась, так что там наверняка есть какие-то текстовые огрехи. Там будет еще одна часть, ее я опубликую в следующей теме, иначе будет просто трудно воспринимать такой большой текст. А на десерт будет Ларкин текст. На мой взгляд, самый интересный.

[700x525]
Палаццо-деи-Консоли

PS: В Губбио с нами случилась небольшая фотографическая беда. Я забыл свою камеру, и снимали мы Ларкиной мыльницей, в которой к тому же скоро сел аккумулятор, так что снимки не в полной мере дают представление о городе, а менее всего о Палаццо-деи-Консоли.


Наше пребывание в Умбрии становилось все более сладостным и мучительным. Просыпались мы каждый день ровно в девять, когда бы ни легли. В это время на балкон второго этажа в домике напротив окон нашей спальни выходила совершенно сумасшедшая бабка лет восьмидесяти и начинала говорить в режиме радио, то есть, не умолкая ни на секунду. Если на улочке кто-то был, она обращалась к нему. Если никого – к самой себе. Ни содержание ее речей, ни интонация от наличия или отсутствия собеседника не менялись. Это были шум и ярость, громогласный поток сознания о несовершенствах мира под ее балконом.
Ее скрипучий голос врывался в мои сны, и я, уже зная, что это, все силился не проснуться, отчего просыпался только быстрее, после чего изучал игру на Ларкином лице, ясно говорившей о том, что она в своем сне проходит те же фазы, которые я уже прошел. Наконец, она нехотя открывала глаза и слабо улыбаясь смотрела на меня.

Но нам не было покоя не только утром, но и вечером, когда мы возвращались из своих вояжей по городам. Буквально на второй или третий день в этот самый дом напротив вселилась большая компания французов, три или четыре довольно взрослых пары, которые, когда мы встречались, смотрели на нас с Ларкой с радушием свингеров. Мы тоже улыбались, стараясь по возможности не скрежетать зубами. Дело в том, что, если бабка нас будила, то эти не давали заснуть. Каждый день эта большая дружная семья устраивала какие-то деревенские праздники с гиканьем, топотом и свистом, под которые мы лишь с большим трудом, в конце концов, засыпали.

Но если утром была бабка, а вечером французы, то днем была жара. Жара неописуемая, которая проникала тебе под кожу и распекала твои кости, и ты начинал «гореть» не только снаружи, но и изнутри. От этого надо было как-то спасаться, и несколько раз я все-таки залез в колючее Тразименское озеро. Так пару раз мы сплавали на тот самый остров, который, как мы вскоре узнали, назывался Польвезе, куда не попали в первый день.

Первым делом мы нашли там пляж, и я полез в воду, которая была не только колючая, но и такая теплая, что почти не освежала. Тем не менее, после получаса в воде мозги, по крайней мере, переставали плавиться. Во время второго пребывания на острове Ларка неожиданно предложила по нему пройтись, что мы и сделали.

Первыми на пути нам попались два раскорячившихся, стоящих каждое на двух корневых «ногах» оливковых дерева, одно из которых, казалось, наступило на ногу другому. Они выглядели как сказочные тролли, заколдованные в момент ссоры. Наверное, эти деревья были мужиками, а ссорились они из-за дерева-женщины. И они были не одиноки. Кругом стояли такие же заколдованные монстры.

[525x700]

Дальше нам попались остатки какой-то достаточно обстоятельной жизни: крепкие, но все же давно разрушенные каменные постройки, башня, напоминавшая колокольню, если бы не отсутствие колоколов. Все та же выжженная земля. Все то же палящее солнце. А на другом конце острова оказалась небольшая, но хорошо сохранившаяся крепость. Мы поколебались, идти ли к ней, но, как обычно, любопытство пересилило и жару и усталость, и мы пошли, но она была закрыта. На том наша экскурсия и закончилась. Мы засунули меня в воду еще раз, после чего отправились домой.

[700x525]


Пляжно-растительный отдых нам опять быстро наскучил, и, кажется, уже на следующий день мы поехали в Губбио.
Если в моей жизни была сказка, то это была она. Эта дорога. Она шла через лесные холмы, местами превращавшиеся в скалы, а роль троллей в этих зачарованных краях вместо оливковых деревьев выполняли отдельные проститутки, сидевшие на складных стульях у каких-то столбов и полустанков. Все старые и страшные, выкинутые жизнью на обочину обочины, и, судя по их печальным и злым глазам, им эти места сказочными вовсе не казались.

Каждый новый поворот открывал вид такой красоты, что я временами всерьез боялся засмотреться и съехать со склона. В какой-то момент Ларка вдруг сказала: «О, Боже!» - и показала рукой куда-то вверх. Я в этот момент плавно поворачивал вместе с дорогой и все-таки рискнул поднять глаза. Высоко над нами на выступе крутого холма стоял великолепный замок. Как женщина, прошедшая мимо, кажется самой красивой, так и вид, который ты не успел рассмотреть, остается самым прекрасным. Так было и с этим замком. Он был старый, никак не новодел, но мы потом не нашли его ни в одном путеводителе. Ну, конечно: если в Италии обозначать на карте каждую достопримечательность, там будет не разглядеть дорог.

[525x700]

[700x525]

[525x700]

В Губбио мы приехали уже какие-то совсем опьяневшие от этой красоты. И приехали только для того, чтобы там опьянеть еще раз.
Город, как обычно в Умбрии, расположился на холме, но он не примостился на нем, а занял его, как армия занимает высоту. Он воцарился на этом холме. Все дело в Палаццо-деи-Консоли, которое господствует и над городом, и над холмом. Величественное и могучее само по себе, оно еще усилено мощными арками под ним, играющими роль увеличительного стекла и создающими оптический эффект, благодаря которому оно кажется гораздо больше и выше, чем есть на самом деле. И Палаццо постоянно напоминает о том, кто в этом городе хозяин, периодически, но всегда неожиданно, возникая в просветах между домами, когда идешь по мастерски вписанным в рельеф улицам города, и, продолжая незримо присутствовать, даже когда его не видишь. Особенно усиливается это ощущение, когда находишься непосредственно под палаццо, рядом с этими самыми арками. Там оно вообще кажется достроенной до неба вавилонской башней.

Когда же поднимаешься на огромную, не соразмерную масштабам города, но соразмерную его духу площадь перед Палаццо-деи-Консоли и смотришь оттуда на долину, которая теряется где-то внизу, оказываешься наравне с небом, потому что здесь не надо задирать голову, чтобы его увидеть. Небо здесь всюду: и над тобой, и перед тобой, и по бокам, и ты вместе с Палаццо, с площадью и со всем городом просто паришь в нем, как на облаке, чувствуя всеобщую невесомость. Никакие самые высокие горы не дают такого ощущения, как эти умбрийские холмы.

А потом то ли Губбио причаливает обратно к земле, то ли ты сам.

Город красив той странной красотой средневекового итальянского города, попытка объяснить которую обязательно закончится тем, что запутаешься в собственных беспомощных словах. Что такого притягательного в этих идущих вверх и вниз улицах и домах, которые их строители старались сделать не красивыми, а насколько это возможно, удобными? Видимо, эти строители, сами того не подозревая, были художниками и не могли создать ничего некрасивого. Они строили так, как рисуют одаренные дети, которые не отдают себе отчета в том, насколько их рисунки не похожи на каляки-маляки их сверстников. Это талант, который не знает, что он талант. Это искусство, которое не подозревает, что оно искусство, причем искусство хоть и простое, но высокое, и человек, несущий его в себе, даже хлев построит так, что его вид выйдет за рамки функциональности. И в Губбио это искусство, не осознающее себя искусством, нигде не дает сбой, из-за чего во всем городе нет некрасивых зданий. А если и есть, то стоящие рядом красивые дома поднимают их до себя.

[525x700]

Наши мозги плавились от жары, но мы шли от дома к дому, от церкви к церкви, и, когда надо было идти вверх, переглянувшись, шли вверх. Физические силы испарялись, но их заменяло что-то другое, что и давало нам возможность двигаться и видеть. Сам город тем временем придавался сиесте, которая на этот раз длилась с утра до вечера. Улицы были пусты и погружены в раскаленное марево. Фигуры изредка попадавшихся продавцов сувениров, сидящих на стульях и как будто растекавшихся по ним, напоминали полурастаявшее мороженое в вазочках. Иногда казалось, что сами дома превращались в печи – настолько было жарко. Чуть прохладнее было только во временами попадавшихся узких и длинных арочных переходах, напоминавших пещеры. Через один из них, самый длинный и извилистый, на очень приличной скорости задом выехала маленькая машинка, за рулем которой сидела совсем молодая девчонка. Неплохо они здесь ездят! Машинка остановилась, девушка повернулась к нам лицом. Она улыбалась блаженной улыбкой, как будто вспоминала что-то, что ей прошептали ночью, в том же лихом стиле развернулась и исчезла за поворотом.

[525x700]
Если мне не изменяет память, то девушка выехала задом наперед именно из этого переулка.

Мы шли дальше. Как и везде в Умбрии, у старых домов здесь два входа. Один на уровне земли – для жизни. Другой, на ступенчатом крыльце, для смерти – через него выносят гроб. Собственно, это и не вход, а только выход. Но нынешние итальянцы не любят думать о смерти, и поэтому на этих покойницких крыльцах обычно в большом количестве стоят яркие цветы в горшках, явно говорящие о том, что здесь давно никто не умирал и умирать не собирается. Ну, и слава Богу. Но их предки явно относились к этому куда проще.

В Губбио все выдержано в едином мужском, но при этом не мужланском стиле, и главная церковь здесь такая, какая и должна быть в таком месте – сурово-романская Сан-Джованни, в которой, тем не менее, нет никакой мрачности. Другие церкви – ей под стать. И дома – маленькие крепости, но такие, где тебе всегда откроют ворота, если ты не враг.
Петляя по улицам, мы постепенно поднялись к красивому, но довольно маленькому герцогскому дворцу. Народ здесь жил крепкий, и люди, обитавшие в этих местах, никому, кроме Бога, не позволяли безраздельно над собой царствовать, поэтому герцогское палаццо в Губбио куда скромнее «народного» – того самого Палаццо-деи-Консоли.
Приближался вечер, стало на пару градусов прохладнее, и навстречу все чаще попадались люди. Как правило, местные, не туристы. Стало можно дышать без надрыва, и они шли в маленькие магазинчики, где разморенные, но постепенно просыпающиеся продавцы отпускали им свои товары. В основном продукты, глядя на которые хотелось есть, даже если ты был сыт. Больше хотелось только пить.

[525x700]

[525x700]

[525x700]

Нам предстояла обратная дорога, и мы постепенно выруливали по направлению к парковке, где оставили наш UP! Мы шли по той самой улице вдоль арок под Палаццо-деи-Консоли и смотрели вверх, чувствуя, что уходим в небо вместе с его башней, а когда посмотрели вниз, увидели, что здесь собирают какие-то конструкции для рок-концерта, судя по вывешенным плакатам. Ничего не имею против рока, но надо обладать поистине ломовой уверенностью в себе, чтобы в таком месте играть свою музыку. Здесь уместен Бах с его музыкой вселенной, или Бетховен с его страстями, или Альбинони с его прямой связью с небом, а вот электрогитары здесь вряд ли смогут прозвучать. Впрочем, возможно, я ошибаюсь. Я ведь не слышал, что там потом сыграли.
Мы сели в машину и направились в свою деревню, а в памяти все стоял вырезанный в небе Губбио, еще один умбрийский холм. Но постепенно нас отвлекли от него попадавшиеся навстречу другие холмы, а затем другие. Чего-чего, а чудесных холмов в Умбрии хватает.