А будет и 45, и 76 и т.д.

Со статьи "Страна квадратного мяча" начинается моя книга "Властелины ринга". Я хочу снова предложить ее вашему вниманию не для того, чтобы меня снова похвалили, а для того, чтобы мы снова могли обсудить проблему. Статья - лишь для старта. Даю ее в том виде, в котором она представлена в книге со вступлением и послесловием, которые выделены курсивом.



Страна квадратного мяча

Журнал «PRO-Спорт», октябрь 2003 год

Есть два исчерпывающих ответа на вопрос, почему сборник статей о боксе, да еще написанный обозревателем исключительно по этому виду спорта, начинается с единственной за всю его творческую жизнь статьи о футболе.

Вариант первый: потому что.

Вариант второй: э-э-э… позвольте начать издалека…

Когда в советские времена мяса на всех хватать категорически перестало, в общепите ввели «рыбный день», полагая, что кошачьей рыбы под названием минтай и икры от него (или от нее?) хватит на всех. Народ откликнулся на это монументальной формулировкой, в которую вместилась вся его кристаллизованная мудрость: лучшая рыба – это колбаса. Нас всегда хватает только на одну, но пламенную страсть.

Аналогично для России, как ее ни называй, хоть СССР, хоть РФ, хоть Святая Русь, единственным настоящим видом спорта все равно останется футбол. И, соответственно: лучший бокс – это футбол. Таким образом, я просто вынужден отвечать народным чаяниям, а посему начинаю сборник со статьи о футболе.

Однако, признаюсь сразу, пока меня не раскрыли: на самом деле подрывной целью этой книги является попытка доказать людям, что лучший футбол – это бокс. Надеюсь, когда вы закроете книгу с другой стороны, вы со мной согласитесь.

Ну а если серьезно, то эту статью я написал уже не очень помню когда для собственного удовольствия, и только через пару лет после написания я показал ее главному редактору газеты «Спорт-экспресс» Владимиру Кучмию. Через пару дней Владимир Михайлович остановил меня в коридоре и долго, ничего не объясняя, смеялся, а затем сказал: «Саша, очень хорошая статья, но это не наш формат… Я вообще не знаю, чей это формат. Может, для какого-нибудь журнала подойдет?» «Тогда вы разрешаете мне опубликовать это в другом издании?» – спросил я. «Да, конечно», – ответил Кучмий.

Потом мне еще несколько раз, то смеясь, то глядя на меня с некоторым подозрением, словно на опасного сумасшедшего, говорили ту же фразу: «Это не наш формат». Наконец, когда я уже совсем было собрался зачитать ее вслух где-нибудь на паперти, держа в одной руке истрепанные листки, а в другой – перевернутую шляпу, мне совершенно неожиданно сказали: «А мы возьмем!» Эти замечательные слова принадлежали моему другу Константину Клещеву, который тогда только что оставил «Спорт-экспресс» и начал работать в качестве главного редактора журнала «PRO-Спорт», в октябрьском номере которого за 2003 год статья, наконец, и была опубликована.

Когда через несколько дней после этого я проходил через отдел футбола в нашей редакции, коллеги смотрели на меня как особисты на солдата, вышедшего из окружения, словно не будучи до конца уверены, кто перед ними: свой, хотя и оступившийся, человек, которого можно простить, или вражеский лазутчик, которого нужно немедля расстрелять. В разных концах отдела на столах я увидел сразу два номера «PRO-Спорт».


Лет восемь назад, стоя в очереди у французского посольства, я заметил очень красивую женщину со взором полным тайны. Что-то в духе Греты Гарбо или Катрин Денев. Одета она была тоже под стать: нечто нездешнее, сотканное из шелков, туманов и Блока, под чем, однако, явно угадывалось упругое великолепное тело. Мне очень хотелось познакомиться с ней, но я не решался. Ну нельзя просто так подойти к такой женщине и обратиться к ней с дежурной пошлостью.

Стояли мы долго, а я все не решался и мечтал о том, как приеду в Париж с этой королевой. Париж – это вообще праздник, а с такой женщиной… Наконец, чувствуя, что нас скоро впустят в посольство, и шанс воплотить мечты в реальность вот-вот канет в вечность, я набрался смелости и подошел к ней с какой-то домашней заготовкой как раз на такие исключительные случаи.

То, что произошло дальше, я не могу вспоминать без дрожи. В ответ на мою самую изысканную банальность она расцвела дурацкой улыбкой жизнерадостной матрешки и несколько скрипучим голосом выразила полную и бескорыстную готовность продолжить знакомство здесь и сейчас, а затем – и где угодно еще.

Наверно, многие сочтут меня идиотом, но я был ужасно разочарован. А где же тайна? Где тайна этих сине-зеленых глаз? Я же шел знакомиться не с какой-то секс-заготовкой, а с Таинственной Женщиной. А тут такое! Обманули! Обидели!

О том, что было дальше, знаю только я, она и забор, у которого мы стояли. Веселее всех было забору.

С тех пор, сталкиваясь с любой тайной, я, прежде всего, предполагаю, что никакой тайны на самом деле нет, а есть лишь нечто бесконечно скучное, как ответ на вопрос, сколько же будет дважды два. Четыре. Четыре, сколько бы мы ни мечтали, чтобы было пять.

Правда, была одна загадка, которая не давала мне покоя. Я понимал, что и она, скорее всего, расшифровывается очень просто, но ее простота как-то не поддавалась мне много лет.

Это загадка касалась не женщины, а российского футбола, точнее, болезненного интереса к нему российского же, могучего во всех смыслах, пола. Футбол смотрел на меня загадочными глазами Катрин Денев, с которой я был начисто лишен возможности познакомиться и узнать, что же скрывает этот величественный и таинственный фасад. Поэтому приходилось постигать все эмпирическим путем.

Сам я давно переболел футболом. Заболел им как-то сразу, еще в школе, в том самом семьдесят лохматом году, когда тбилисское «Динамо» выиграло Кубок Кубков. После этого в течение нескольких лет я исправно смотрел все кубковые матчи и ждал повторения чуда, но оно все как-то не случалось. Наконец подоспел и чемпионат мира 1982 года, и наши, после большого перерыва, приняли в нем участие.

В общем и целом я придерживался тогда здорового оптимизма: чемпионами, конечно, наши не станут, но чего-то добьются, если повезет с жеребьевкой. В первом круге повезло не очень: в нашей группе играла Бразилия, но, так как в следующий выходило две команды, ситуация не выглядела безнадежной. И действительно, вышли во второй круг.

Во втором круге из трех команд в полуфинал выходила одна. На этот раз с группой нам очень повезло. Мы играли с Бельгией и Польшей, а Италия, ставшая в результате чемпионом – с Бразилией и Аргентиной. С Бельгией наши сыграли вничью, но расклад был такой, что у поляков надо было выигрывать. Приготовившись увидеть, как впервые с 1966 года наши выходят в полуфинал, я сел, или, точнее, засел, перед стареньким дачным телевизором.

Это была одна из самых скучных игр, которые я когда-либо видел. Что-то вроде индийского кино, но без песен и знойных женщин. Было непонятно, кому же, черт возьми, в этом матче нужна ничья. После игры говорили, что наши сделали только один удар в створ ворот, но, по-моему, им слишком щедро посчитали. Это была самая настоящая приписка в духе так и не победившего социализма. Матч закончился ночью. Я был совершенно раздавлен. Если бы наши проиграли, было бы не так тяжело, но создавалось впечатление, что они вообще не играли, но почему-то вылетели из чемпионата.

А потом была самая великая игра всех времен и народов: полуфинал Франция – Германия 1982 года. Я очень болел за французов, но после четырех таймов и серии пенальти выиграли немцы. И все-таки я был не очень огорчен, потому что увидел великое ЗРЕЛИЩЕ. Я с тоской вспомнил игру СССР – Польша и тут вдруг отчетливо понял, что наши не выиграют никогда, не знаю почему, но не выиграют. Так зачем же я буду за них болеть, если шансов нет никаких? Зачем ждать и надеяться, когда все равно все закончится именно так? Смотреть чемпионат страны? Ту же самую тягомотину? А для чего?

Меня угнетала мысль, что я буду смотреть нечто столь заунывное, когда где-то в мире, закрытом для меня, происходит черт знает что. Кубковые матчи, как раньше? Смотреть, как наших бьют? Никаких склонностей к мазохизму за мной никогда не наблюдалось. И я перестал смотреть футбол, делая исключение только для чемпионатов мира, которые по сей день смотрю от первого матча до последнего, но всегда стараюсь пропускать игры нашей сборной. Не хочу видеть, как, едва попав к нашему футболисту, мяч сразу становится квадратным. Если верить комментаторам, обычно одновременно с этим чудом происходят и другие, как то: газон становится очень плохим, хотя только что был хоть куда, а судья превращается в законченную сволочь. Но я не мистик, и такие вещи меня не интересуют.

Однако интересует меня другое: вот наши уже и в финал чемпионатов мира перестали выходить, а футбол по-прежнему значит для страны больше, чем весь остальной спорт вместе взятый.

Честное слово, это вещь по-загадочнее, чем взгляд Катрин Денев.

Правда, посмотрев как-то «Дневную красавицу», где она играет утонченную мазохистку, я подумал, что близок к ответу. Может быть, и наш народ – мазохист, и испытывает удовольствие от этого постоянного, продолжающегося из года в год унижения? Однако как-то, увидев, как после очередной неудачи из Лужников вываливается огромное количество разъяренных ночных красавцев с одутловатыми лицами интеллектуалов, готовых снести все на своем пути, я отказался от этой мысли. Мазохисты так себя не ведут, или я ничего не понимаю в мазохистах, что, впрочем, возможно. Но мне все-таки кажется, что я прав, так как кругом совершенно точно не было ни одной черной кареты с колокольчиками, типа той, что увозила героиню Денев в страну ее мазохистских грез. Зато стояли милицейские воронки, которые с легкостью могли отвезти краснолицых граждан по тому же маршруту, но те явно не стремились в них попасть, что само по себе однозначно указывало на отсутствие у них мазохистских наклонностей.

Было бы глубоко неверно думать, что футбол – это исключительно увлечение низов. В конце 1993 года я попал на презентацию газеты «Спорт-экспресс» в Дом ученых, где доценты с кандидатами и профессора с аспирантами поразили меня своими глубокими познаниями в футболе. Бедный Леня Трахтенберг не успевал отвечать на вопросы, причем все, что он говорил, тут же ставилось под сомнение, и выдвигалась своя оригинальная версия. Короче говоря, если бы эти деятели науки так же хорошо разбирались в своих специальностях, как в футболе, половина из них получила бы Нобелевские премии, а вторая поголовно стала бы академиками.

Или вот очередной выпуск «Футбольного клуба», где умные и скорбные дяди снова и снова под разными соусами и в разных контекстах обсуждают один и тот же вопрос: почему мы опять проиграли? Едва ли не самое задумчивое и печальное из этих лиц принадлежит Шендеровичу. Футбол – это единственное, о чем он говорит серьезно. Все-таки есть что-то святое и для Шендеровича. Футбол – это вам не Путин с Ельциным или свобода слова. Здесь торг и юмор неуместны. Футбол – это футбол. Или, точнее, как говорит Савик Шустер, футбол – это жизнь.

Сказав это, мудрый Савик открыл тайну любви россиян к футболу, которая, как и ожидалось, оказалась совсем простой. Наш футбол – это точная копия нашей же жизни во всех ее проявлениях, от нежно-сексуальных до общественно-политических. Было бы, конечно, легко и приятно свести объяснение лишь к интимной сфере и сказать, что россияне любят футбол, как роскошную стерву с глазами Катрин Денев, которая может по одной ей известной прихоти подарить тебе потрясающую ночь любви (например, если кто еще помнит, «Спартак» – «Арсенал» – 4: 1), а потом по той же прихоти динамить тебя несколько месяцев (последующая безголевая и беспобедная серия «Спартака»). Но это была бы только наиболее красивая часть правды. А вся правда заключается, по-моему, именно в том, что футбол в полной мере отражает нашу советскую и постсоветскую жизнь со всей ее спецификой, выражающейся в большом количестве надежд и малом количестве побед. Успел родиться и умереть целый общественно-политический строй, а наши футболисты так ничего и не выиграли. Жизнь была неважной, но была надежда, что она изменится к лучшему. Она изменилась до неузнаваемости, но лучше для абсолютного большинства не стала. Однако осталась вера в какие-то волшебные слова, за которыми стоит мистическая сила. Сначала это был коммунизм, потом – перестройка, затем в быстрой последовательности сменилась еще куча слов, последним из которых стало слово «Путин».

Так и с нашими футболистами. Меняется состав и эпоха, а они так и не выигрывают, и в этом очень похожи на всех нас, за что и любимы. Есть тут и еще одна, очень российская, особенность: они не выигрывают так, что всегда остается надежда. Ведь нельзя же просто так взять и выиграть у «Арсенала» 4: 1. Должно же за этим что-то стоять.

Так мы и бежим за нашими надеждами, как осел за морковкой, которую на длинной палке держит у него перед носом погонщик. Только, боюсь, если возница вдруг зазевается, и осел дотянется до морковки, ему предстоит познать всю горечь разочарования. Морковка окажется пластмассовой или в лучшем случае парафиновой. И тогда осел в сердцах назовет себя ослом.

Мы не можем выиграть чемпионат мира по футболу и не можем построить толково устроенное государство, потому что для этого недостаточно один раз блеснуть, а потом уйти в загул, потом снова блеснуть и снова в загул. Нет, всем, или, по крайней мере, абсолютному большинству команды, нужно каждый день и каждый матч обеспечивать качество работы значительно выше среднего, – а в этом много скуки и нет места вдохновению. И никакой Путин, каким бы великим тренером он ни был, нас не спасет. Забор не надо красить вдохновенно, его надо красить добросовестно. Вот поэтому он и стоит некрашеный. У всех крашеный, а у нас нет.

И не надо винить во всем происки мирового закулисья и судей, мы сами себя победим без всяких врагов, а они с удовольствием на это посмотрят. То, что у нас во всей стране уже столько лет не могут найти одиннадцать мужиков, которые умеют гонять мяч лучше, чем одиннадцать мужиков из любой другой страны, не случайность. Наши футболисты сделаны из нас (за что мы их и любим), рабов своего капризного вдохновения, которое к тому же всегда покидает их и нас в самый ответственный момент.

Если же наши вдруг выиграют чемпионат мира по футболу, значит, изменилось что-то в национальном характере, и в скором времени после этой победы мы построим коммунизм с человеческим лицом, или капитализм с мордой доброй дворняги, или что угодно еще, что мы тогда будем строить. И даже Катрин Денев тогда засмеется, чего она до сих пор, кажется, никогда не делала, ведь смех и тайна – две вещи несовместны, а Шендерович, может быть, заплачет – от счастья.


Пока время подтверждает мою правоту. Мы с тех пор не построили ни капитализм, ни социализм. И чемпионат мира по футболу также не выиграли. Во время недолгого полутриумфа наших футболистов на чемпионате Европы 2008 года мне в личку в «СЭ» пришло письмо, примерено такого содержания: «Ты понил, гандон, как ты был нипрафф?» – а один мой коллега ехидно спросил меня: «Ну что, Шурик, мяч-то круглым становится?» На следующий день мы разгромно проиграли, кажется, испанцам, а коллега, увидев меня в другом конце редакционного коридора, срочно куда-то свернул. Преследовать его я не стал. В Уставе караульной службы, который я когда-то учил наизусть в армии, говорится, что по нарушителю, обратившемуся в бегство, надо открывать огонь, но в мирной жизни такое рвение кажется мне излишним.