Я знал, что погиб навеки, и не жалел. Но на самом деле жалел -
и смеялся и плакал одновременно, и ничего нельзя было поделать, только
обнимать ее и любить, безоглядно и самозабвенно, всей душою, всем телом.
Я мог бы и дальше вести войну против родителей, против школы, против
еды, против того, что написано в книгах, но я не мог противиться этой
сладости на моих губах, этому теплу под моими руками, этому новому
запаху.
(с) Брэдбери "В дни вечной весны"

- И чем же такую штуку заправлять?
Я промолчал.
- Какое ей нужно горючее? - опять спросил он.
Я мог бы ответить: надо читать до поздней ночи, читать по ночам год за
годом, чуть не до утра, читать в горах, где лежит снег, и в полдень в
Памплоне, читать, сидя у ручья, или в лодке где-нибудь у берегов Флориды.
А еще я мог сказать: все мы приложили руку к этой машине, все мы думали о
ней, и купили ее, и касались ее, и вложили в нее нашу любовь и память о
том, что сделали с нами его слова двадцать, двадцать пять или тридцать лет
тому назад. В нее вложена уйма жизни, и памяти, и любви - это и есть
бензин, горючее, топливо, называй как хочешь; дождь в Париже, солнце в
Мадриде, снег на вершинах Альп, дымки ружейных выстрелов в Тироле,
солнечные блики на Гольфстриме, взрывы бомб и водяные взрывы, когда
выскакивает из реки рыбина, - вот он, потребный тут бензин, горючее,
топливо; так я мог бы сказать, так подумал, но говорить не стал.

(с) Рэй Брэдбери "Машина до Килиманджаро"

Если бы мы слушались нашего разума, у нас бы никогда не было любовных отношений. У нас бы никогда не было дружбы. Мы бы никогда не пошли на это, потому что были бы циничны: «Что-то не то происходит» - или: «Она меня бросит» - или: «Я уже раз обжёгся, а потому…» Глупость это. Так можно упустить всю жизнь. Каждый раз нужно прыгать со скалы и отращивать крылья по пути вниз. (с)