Если бы хоть кто-нибудь сказал Илле, что этот день был, в сущности, не таким уж плохим, она бы его убила. Без колебаний и даже особо не задумываясь над выбором орудия. Ибо плохо было все. От порвавшейся утром любимой сумки и сгоревшего завтрака до этого безумного дождя, от которого совершенно негде было укрыться. Зонт Илла не взяла, а пережидать стихийное ненастье было категорически некогда. Более того вечером дамокловым мечом грозила встреча с научруком, которому неделю назад нужно было принести две работы. Нечего и говорить, что за них она и не принималась.

Пока же она отчаянно боролась с желанием заткнуть бодро что-то рассказывающую Неил. Или влепить ей звонкую затрещину, чтобы она, наконец, перестала тараторить. «Угораздило же на нее наткнуться», - ругала себя Илла. Сверху лило, будто где-то прорвало божественную систему не менее божественной противопожарной безопасности. И теперь вся эта вода обрушилась на бедную девушку, которая, скрипя зубами, материлась на чем свет стоит. В легких осенних ботинках уже набралось порядочно воды, Неил тоже была без зонта, а потому никакой пользы от этого радио без заявок Илла не видела.

- Ты представляешь, оно все-таки написалось. Я вчера полночи сидела с этим текстом, уж не думала, что что-то получится. А оно вдруг раз! и сделалось. Точно как надо: нота к ноте – и, кажется, ни одного лишнего звука…

- Рада за тебя, - фыркнула Илла. – Слушай, - не выдержала девушка, - у меня чертовски болит голова. Давай ты дорасскажешь все вечером?

Неил замолчала и нахмурилась. Илла возвела глаза к безучастному ее судьбе небу: когда подруга сводила к переносице брови и начинала теребить браслеты на руках, нужно было ждать в лучшем случае богословской проповеди. В этом девушка нуждалась меньше всего. По крайне мере, сейчас.

Нет, у Нейл определенно был талант вытаскивать ее из самых разных передряг, истерик, недовольств. Когда ничего не клеилось и хотелось все бросить к чертям, подруга очень тихо появлялась где-то рядом, аккуратно все поправляла, не пытаясь что–то втолковывать. Просто била на поражение, словесная фехтовальщица, у которой каждый звук – в точку. В такие моменты она становилась похожа на китайского мудреца, невозможно серьезного и со смеющимися глазами, или змею, с языка которой капали ядовитые, язвительные слова, а в глазах плясал безумный огонек почти охотничьего азарта. После, отравленная, ошарашенная, почти обезумевшая, Илла в считанные дни расставляла все по местам, будто Неил передавала ей электрический заряд, позволявший работать в темпе вальса.

К сожалению, была и другая Неил, которая сейчас на беду оказалась рядом с Иллой. Хмурая, полуслепая, злая, нервно опускающая острые каменные слова в кисель своих монотонных речей. Остервенело теребя свои многочисленные браслеты, фенечки, нитки и кольца, она пыталась объяснить Илле какие-то совершенно простые истины, которые обе прекрасно знали и ни одной не требовалось их повторять. По непонятным причинам, их в такие дни разносило по разные стороны баррикад, погружало в текущие дела, учебу, пересекало с совершенно разными, хоть и общими, знакомыми. Тогда тоже, в общем-то, все решалось, но внутри оставалось неприятное пятно, которое обе потом старательно выводили.

Однако, к полному изумлению Иллы, Нейл вдруг просияла, тряхнула каштановыми кудрями, которые под дождем не только не отяжелели, но стали виться еще больше, подхватила подругу под локоть и широким шагом, разбрызгивая лужи, направилась к маленькому магазину на углу.

- Ты куда, стой! Рехнулась? – вырвалось у Иллы, когда она, наконец, поняла, что происходит.

- Да, и уже давно, - радостно согласилась девушка. – Ты мне об этом талдычишь, сколько мы знакомы.

- Подожди, у меня еще дела, не могу я… Куда ты меня тащишь, да отпусти же!

Неил убавила шаг, но руку подруги не отпустила.

- Какие могут быть дела, когда… Так, ты же все равно не поймешь, и это мы будем исправлять.

- Ты можешь объяснить, что делаешь? – взвизгнула Илла.

- Сейчас нет, - Неил остановилась и резко повернулась к Илле. Та на нее чуть не налетела, от неожиданности не успев затормозить. – Если все расскажу, ничего не поймешь, как никогда не хотела понимать. Твои дела… подождут. Позже, я надеюсь, ты поймешь, что их нет, как нет всего вокруг, особенно этого города, особенно в такую погоду. Но сейчас не обращай внимания на то, что я буду говорить. Осознание придет позже. Главное – увидеть.

С замершим сердцем Илла смотрела на ставшую неожиданно серьезной Неил. Ее глаза вдруг начали мерцать и из карих, темных-темных, почти черных, стали золотисто-желтыми и совершенно кошачьими. Неил хитро улыбнулась, и Илла вздрогнула.

До того, как они познакомились, Илла была обиженной на весь белый свет за счастливую жизнь, любящих родителей и новогодние подарки девочкой, которая ни во что не верила, ничего не хотела и постоянно устраивала себе проблемы. Все было как-то уж слишком хорошо, и от этого она страдала. Ей определенно не хватало чего-то нового, но замкнутая в себе и ненавидящая эксперименты, она никак не могла найти в себе силы что-то сделать. За нее все как всегда сделала Неил, искавшая поле для психологической деятельности, которая начала с самого простого, что она могла на тот момент. А именно превратила томную и заносчивую Присциллу в тонкую яркую и звонкую Иллу путем нехитрых махинаций с отрезанием прошлого и лишних букв.

В итоге обе получили что искали, но Иллу не покидало ощущение, что на самом деле не все так просто, как казалось. За глаза она называла подругу ведьмой и иногда дарила всякие безделушки вроде талисманчиков. Неил хитро, по-лисьему, улыбалась, но ничего не говорила. Илла давно не верила в сказки, но почему-то очень надеялась однажды увидеть у подруги рыжий хвост и острые уши, черные на концах.

И вот теперь перед ней стояла девушка-лиса, будто сошедшая со страниц японских сказок про кицунэ. Неил повернулась и вновь зашагала к магазинчику. Илла пошла следом, теряясь в догадках. Оказавшись внутри, она утонула в густом аромате корицы, имбиря и мускатного ореха, к которому примешивались запах кофе, дерева и старых книг. Мгновенно согревшись, она сразу же забыла о холодном ливне за дверью. Магазин был чем-то средним между кофейней, книжным и сувенирной лавкой. Неил приветливо кивнула седеющему мужчине за прилавком, который больше походил на Оле Лукойе, чем на продавца. Он широко улыбнулся в ответ, подмигнул Илле и кинул ей что-то. Девушка инстинктивно вскинула руку, а посмотрев в ладонь, охнула от удивления: это был большой коричный леденец, каких она не видела уже много лет. Неил усмехнулась и, прошла через весь магазин в сторону черного выхода. Оглянулась, поманила рукой девушку и нырнула в темноту коридора.

«Как же я ненавижу эти ее недомолвки», - Илла бросила на подругу негодующий взгляд, но все же пошла следом. Неил на ощупь нашла замок и открыла дверь.

- Ну и зачем нужны были эти сложности? – спросила Илла, увидев, что они оказались в соседнем переулке. – Мы же могли просто обойти.

- Не могли, конечно, - Неил посмотрела на нее как на дитя неразумное, которое очевидного понять не может.

- И почему?

- Ты что, правда ничего не видишь? – изумилась Неил, и непривычные лисьи глаза сверкнули странным блеском.

- А что я, по-твоему, должна видеть?

- Тебе растолковать, или сама догадаешься? – проворчала Неил.

- Так все, хватит, у меня времени нет в угадайку играть. Ты извини, но я пойду.

Илла повернулась, не глядя шагнула вперед и…

- Ой! Какого…

- Какого что? – участливо поинтересовалась Неил, закуривая и выпуская колечко дыма.

Илла собрала остатки самообладания и уже с сомнением закончила вопрос:

- Какого черта здесь стена?

- Она здесь была всегда. Ты разве не помнишь? – сладким голосом пропела Неил. Илла начинала ненавидеть все происходящее, глядя как щурится, улыбается подруга. Как мерцает огонек сигареты, как предательским холодом тянет от стены за спиной. Она невольно поежилась и смахнула с носа сне…

- Бог мой… - только и смогла выдохнуть Илла, вытянув руку вверх ладонью, на которую начали ложиться и тут же таять снежинки. Она моргнула и наконец-то осмотрелась. Дождя не было и следа, зато в переулке лежал снег, самый настоящий, пушистый снег. Наметенные у стен сугробы, мороз, чуть покалывающий лицо, и холодное темное, высокое-высокое небо. Илла стояла как во сне, глядя на снег на ладони, и все таким же нереальным показался колокольный звон, с хрустом взломавший застывший тихий воздух.

Сумерки на мягких лапах спустились с крыш в переулок, обволакивая и усыпляя девушку.

- Это сон, мне все это снится… - пробормотала Илла.

- «Вера основана на чувствах, которыми мы воспринимаем и постигаем мир, - на зрении и слухе, на осязании и вкусе, и еще на памяти. Если они нам лгут, значит, ничему нельзя доверять», - нараспев произнесла Неил. – Так ведь?

Илла до глубины души ненавидела человека, строки из книг которого Неил сейчас произнесла. Ненавидела, но, тем не менее, на одном дыхании перечитала большую часть того, что было им написано. Неил потушила сигарету и внимательно посмотрела на подругу. Золотистые глаза чуть заметно светились в сгущающейся темноте.

- Пойдем, - прошелестел голос Неил, подхваченный снежным ветром, и закружился в серых ветвях.

До Иллы как-то не сразу дошло, что она все в той же осенней куртке, но ей совсем не холодно. Неил вообще по осени умудрялась до самого ноября ходить в легких юбках, кофтах, лишь кутаясь в разноцветные шали, когда было совсем холодно, и притом никогда не жаловалась на морозы.

Они вышли из переулка; под ногами шуршало белое полотно, и радостный звон колоколов разливался над ними. Неил зачарованно улыбалась, захлебываясь морозным воздухом, перебирая в воздухе пальцами, будто она сама дергала за языки колоколов, заставляя их смеяться и заливать город радостью. Илле было легко и хорошо от этого звона, но она понять не могла почему.

Вдруг Илла услышала шорох где-то сверху, и в тот же момент ком снега свалился ей за шиворот. Неил звонко рассмеялась и пальцем погрозила кому-то наверху. Отряхнувшись, Илла подняла голову и увидела двух ворон, что сели на ветку над ней. Птицы внимательно смотрели на девушку, и она готова была поклясться, что черные проказницы смеются над ней.

Внезапно Неил схватила подругу за руку и побежала в противоположный конец закоулка к стене небольшого трехэтажного дома, раскрашенную яркими граффити. Илла испугалась, что они врежутся, но Неил резко затормозила перед самой стеной и, чуть оттолкнувшись, подпрыгнула.

Две вороны внимательно проследили за тем, как обе девушки растворились в воздухе, оставив лишь столп закружившегося снега, да две пары следов на земле: от туфлей и маленьких лапок с коготками. Вороны громко крикнули, сорвались с ветки и, пролетев над следами, взмыли высоко вверх и скрылись в облаках. Отпечатки лисьих лапок, казалось, исчезли вместе с ними.

 

***

 

- Да не бойся ты, сколько раз тебе повторять: не упадешь. А даже если упадешь, что с того, все ведь хорошо будет.

- Хорошо?! Если я во-о-от отсюда сорвусь?

- Дорогая, прости, конечно, за грубость, но заткнись и наслаждайся происходящим!

- Как?! Как этим можно наслаждаться?!

- Повторяю еще раз: молча!

«Что значит «молча», когда ты ходишь по обледеневшим крышам?!» У Иллы не хватало эмоций, чтобы описать свое возмущение, страх и, черт возьми, восторг от дух захватывавших видов, которые открывались каждый раз, когда Неил, наконец, останавливалась, садилась на очередной карниз, доставала из своей необъятной сумки термос и начинала рассказывать ей очередную историю…

Мол, в доме напротив, на седьмом, кажется, этаже… да-да, посмотри внимательно: видишь две красные точки в том окне? во-от! знаешь, там живет дракончик. Ну чего ты смеешься. Да, там живет маленький, но очень любопытный дракончик. Он всегда смотрит на улицу из этого окна, ему нравится наблюдать, как кружат за стеклом белые мухи, как снуют прохожие, которые несут подарки, елочные игрушки, свечи, бенгальские огни, петарды. А еще ему безумно нравятся дети. Нет, есть он их не будет, даже не надейся. Он ведь добрый и очень милый. Что? Конечно, я его видела, он же выбирается полетать. Не все ж ему целыми днями взаперти сидеть…

А вот здесь мы задерживаться не будем. Вот именно, что церкви. Понимаешь, я вот просто не верю, чтобы в Вороньей слободе все было тихо-мирно. Нет, это сейчас она улица Сергия Радонежского. А века с XVII, кажется, она в картах города прописана как Воронья. Пока ученики Сергия здесь не побывали, монастырь не построили, говорят, тут чего только не водилось. Ну, сама понимаешь, от Кремля далековато, от главных храмов тоже, в общем, можешь себе представить, что тут творилось. Самое интересное, что до сих пор творится. Никто никуда не разбежался даже когда храм выстроили. Ужились как-то, притерлись святые с местной нечистью. Она ведь не злобливая, так шуты, скоморохи, балаган, короче. Что значит «не нечисть»? Вполне себе. Там, где веселье, церковь всегда грех видела, и правильно делала. А почему Воронья? Честно говоря, не знаю. Рассказывал кто-то, мол, когда здесь гулянья идут, шуму много, даже живым слышно. Вот вороны и слетаются, принимаются каркать, так все и забывают про шутовские бубенцы, что только вот звучали.

А вот здесь, смотри внимательно, черт, да ты меня даже не слушаешь! Вот! Вот! Да, здесь! Ты только посмотри на них. Они очаровательны, правда? Что значит, «кто это»?! Всему вас учить надо. Это же шорохи. Понимаешь, безумие этого города еще и в том, что он никогда не спит. Ни-ког-да. Всегда найдется хоть кто-то, кто не будет спать. А значит, весь город будет маяться бессонницей, ибо его жители не дают ему покоя. Помнишь то чувство, когда ты не спишь по нескольку суток не потому, что тебе так хочется и ты получаешь от этого удовольствие, а когда тебе не дают? Вот у города та же проблема. Тем более, что он слишком настоящий, и в основании своем имеет реальность. Да, другие его части – это сны, даром что его людей. Но сам он уже давно забыл о том, что тоже их видел. Правда, очень-очень давно. Я порой завидую жителям Вильнюса, их город с самого начала был сном. Им он и остался до сих пор. Крепко Гедимин заснул… Там вольно чудесам, и они так лихо вживаются в реальность, что волшебники и сказочники не успевают записывать.

У нас все не так. Чудесам нашего города пришлось много сил истратить на то, чтобы сжиться с ним, с его людьми, со всей этой глупой бессистемностью. Им нужно как-то выполнять свою работу, не попадаясь при этом на глаза. Живущие здесь про сказки давно забыли, многие из них сейчас ни во что не верят, как ты, например. Да, не смотри на меня так. Вот когда тебе последний раз снился сон? А в снежки ты играла той зимой? А в классики летом прыгала? Видишь… Вы забыли даже самые простые детские шалости. Но они, как ни странно, лучше всего помогают сохранить чудеса. Сказочников, волшебников, мифотворцев у нас слишком мало, а те, кто еще остался и не уехал в Европу или Азию… нет, в Америке ловить нечего. Разве что переписывать историю основания Макдональдса… Так вот те, кто не уехал… Знаешь, мы ведь чертовски одинокие, перебиваемся тут как-то, цепляемся друг за друга. Строим миры, вплетаем их в ткань этого города… и умираем от рук своих же героев, которые выросли не из нашей фантазии, а из того, что мы так отчаянно называем чудесами.

- Боже, я тебя заговорила, черт со всем этим, я же вовсе не с этого начинала. Ты лучше смотри туда. Видишь тот дом? Подожди пока, появятся гости, все объясню.

Илла смотрела. Смотрела как завороженная, вживляя глубоко в себя каждое слово, сказанное этим привидением, что сидело сейчас рядом с ней, курило и куталось в шерстяную бордовую шаль. Она крепко сжимала крышку термоса, как будто та была единственной спасительной ниточкой, тем, что удержит ее в настоящем, не даст сгинуть, пропасть в этом сне. Ей было страшно от всего, что говорила Неил: о городах и сказках, о волшебниках, бродячих музыкантах, певцах. И чем менее реалистичным казалось все то, что рассказывала девушка, тем больше Илла ей верила. Все вокруг показалось таким зыбким и ненадежным, будто могло исчезнуть в ту же секунду. «Это твой город», - думала она, глядя как Неил рисует что-то на заснеженном карнизе. – «Твой и только. Таким, как я, наверно, нет здесь места».

- Город этот не мой, отнюдь, - глухо произнесла Неил, будто прочитав мысли подруги. – Нет места здесь, скорее, нам, чем простым людям без лишней придури в головах. Вы крепко тут держитесь, а залог нашего существования – фантазеры, выдумщики, люди, которые хоть во что-то верят. Все это действительно исчезнет, но не раньше, чем последний человек этого мира перестанет мечтать и надеяться. Хоть на что-нибудь. Сама понимаешь, в любом случае, главная надежда – дети. Но они сейчас слишком рано становятся взрослыми… О! А вот и гости! Нет, ты на это только посмотри, тут же весь московский свет, просто глаза слепит! Гляди!

Резкие перемены в настроении этой ведьмы не могли не пугать Иллу, но посмотрев, куда указывала Неил, она поняла, что тут было чему изумиться. Широкий двухэтажный дом, судя по окнам – потолок первого этажа очень высоко, то ли классика, то ли черт его знает что, Илла никогда не разбиралась в архитектурных стилях, но… черт возьми, не в доме же было дело! У подъезда одна за одной останавливались кареты, брички, запряженные двойками или четверками. Из них выходили кавалеры, офицеры, помогали дама в невероятной красоты платьях, и вели их под руку по лестнице.

- Это будет бал?

- Какая догадливая, – ехидно хихикнула Неил. – Да, это один из балов Фамусова.

- Ты шутишь?!

- Нет, я совершенно серьезно. Помнишь, Грибоедов ведь так и не сказал, чем закончилась жизнь его героев, а значит, поселив их в этом городе, он подарил им вечную жизнь.

- А такое возможно?

- Конечно. Я пару раз видела Онегина, кое-кого из героев Толстого, из тех, которых он вернул сюда после войны. Это восхитительнейшие люди, можешь мне поверить. Другое дело, что современных писателей за их творения убить мало. Они, мерзавцы, плодят персонажей и никуда их не девают, оставляют здесь, и будь что будет. Понимаешь, раньше ведь герои либо «жили долго и счастливо» и умирали в один день, либо автор вполне адекватно очерчивал их дальнейшую жизнь после происходящих в книге событий, и всем было хорошо. Герой исчезал, ибо его жизнь заканчивалась в какой-то момент. А теперь модно стало писать нечто с так называемым «открытым финалом». Читателю, конечно, хорошо: у него есть возможность пофантазировать, придумать, что будет с героями дальше. А самим героям от этого ни два ни полтора. Они тоже хотят хоть куда-нибудь пристроиться в этой жизни. Поэтому у нас по метро табунами носятся эти идиоты, как их называют-то… сталкеры, что ли… в общем, все эти новомодные. Есть, конечно, адекватные ребята, но они уже больше похожи на сторожей города, и давно уже выполняют другие функции.

Так, ладно. Павла Афанасьевича мы на сегодня оставим, у него своих забот хватает. Хотя в следующий раз надо будет тебя к нему сводить. Они так танцуют, загляденье просто. Подъем, нам еще нужно успеть…

Тут Неил, замолчав на полуслове, вздрогнула, дернула ушами, как кошка, прислушалась, потянула носом воздух, поморщилась.

- Вот что нам точно сейчас нужно, так это уходить отсюда, пока не слишком поздно.

- А что такое?

- Вставай, по дороге расскажу.

Илла поднялась вслед за подругой и взяла ее за руку. Неил глубоко вздохнула и перепрыгнула на соседнюю крышу. Так, по крышам, они обошли уже полгорода. Сначала Илла долго упиралась, но потом поняла, что ей самой прыгать не надо, девушка-лиса сделает все за нее. Стоит только довериться этому человеку (человеку ли?) и все будет как нельзя лучше.

-Так вот, теперь слушай. Сегодня, конечно, Рождество… Не смотри на меня так, да, Рождество. Только католическое. А ты думаешь, почему так мало церквей звонит? И когда ты еще слышала такой светлый, теплый звон? А теперь не перебивай, ибо чем быстрее мы будет передвигаться, тем лучше.

Неил перелетала с крыши на крышу, легко утягивая Иллу за собой. Та, крепко ухватившись за сказочницу, все пыталась понять, в чем дело, и изредка оборачивалась. На улицах стягивался густой туман. Странным было в первую очередь то, что он не опускался, а напротив, полз вверх, как виноградная лоза, тянулся по домам, скрывая город.

- В том, что Рождество не по православному календарю, действительно есть большой минус. Его здесь почти никто не отмечает. Поэтому у всего не очень, скажем так, нужного есть прекрасная лазейка: против них сегодня нет силы. Ее, можешь себе представить, даже меньше, чем на Самайн. Поэтому им ничто не противостоит. Но, знаешь, та небольшая горстка, что сегодня печет свои bûches de Noël и поливает индейку соусом из крыжовника.. бог мой, мы же можем их пересилить. Но только если успеем…

Неил оглянулась на туман, который все быстрее двигался за ними. Подхватив полы юбки, Неил шаркнула по очередной заметенной крыше и взметнув столп снега, полетела вперед, сливаясь с нарастающей метелью. У Иллы перехватило дыхание, она не могла оторвать взгляд от сырой пелены, что поглотила дома, фонари, неоновые вывески – почти все, что удавалось углядеть.

Неил летела над крышами, поднимая все новые снежные бураны. Наперегонки с городом, в темноте и тумане. Ну же, кто из нас быстрее? Кто живее, черт побери?

Внезапно девушка рассмеялась и резко ушла вниз. Илла краем глаза ухватила название: Тихий тупик. У нее замерло сердце: она с ума сошла? мы же не выберемся! чего она хочет… Илла не могла даже моргнуть от страха. Туман бесшумно рванулся за ними. Но поздно. Неил вьюгой влетела в маленький книжный – единственное, что здесь вообще было, и захлопнула дверь. Тревожно зазвенел колокольчик, и густая пелена разбилась о тяжелую толстую дверь, отступила под светом из огромных окон, разбитых на три части, две из которых по бокам были прозрачными, а в центре стоял витраж, а потому на снегу за стеклами лежал разноцветный свет.

- Вечер добрый! – радостно воскликнула Неил, стряхивая с юбки чуть ли не сугроб снега. Он, конечно же, таял на полу, превращаясь в большую лужу.

- Беспредел какой, я тут вытирать не буду. Уберешься – напою чаем. А вообще здравствуй!

- «Зазвенит звонок под вечер, вот так встреча», - пропела Неил и обняла вышедшую к ним девушку. – Сколько мы не виделись, Тае.

- Кажется, что никогда не виделись, - рассмеялась Тае и махнула рукой, приглашая их куда-то за книжные стеллажи. – Проходите, у нас как раз глинтвейн греется.