Планету ровным слоем покрывала бульдозерная пыль.
Глухо токовали тетерева.
Печально, но громко исполняли блюз землеройки.
«Что, приторговываете? - радостно крикнул кондуктор двум оленям, оседлавшим синусоидный график численности населения китайцев до 2306 года, - вот я вам покажу, бесстыдники!»
На Ла-Манш медленно опускались кукурузные хлопья. С сахаром и молоком.
«Где моя машина? - гневно вопил чернокожий барсук, - Сколько я буду расчищать улицу в поисках моей машины?!»
На материковую Европу наползали глазированные сумерки с цукатами звезд.
В мое окно, мигая, заглянул советский спутник, и, щелкнув бумаги на столе, удалился, оставив записку:
«Масло в холодильнике, хлеб в хлебнице. За тобой следят. Не скучай.
Твоя мама».
Мои ноги откусил диван, мою голову обслюнявил телевизор.
Мои ботинки просят каши; их держит резинка для волос.
Когда же придет булочник?
Жду. Час. Два. Три.
Когда придет булочник?
С неба падает пепел. А может, снег. Хотя какой снег в июле?
Когда придет этот чертов булочник?!
Звонок в дверь.
Мама?
Булочник.
Он должен мне триста фунтов. Сволочь.
Блошиный рынок переполнен мухами. Да кому они нужны?
Когда наконец придет этот чертов булочник?!
Ах да, он же уже приходил.
Под перилами лежит сапог. Это неспроста.
Снова хочется спать, хотя я встал час назад. Если мне это не приснилось.
Сплю до утра.
Утром начинает темнеть.
На глаза наползают тысячи зрачков.
Красиво.
Безумное облако бьет молниями, длинными, как носы моих друзей, бьет прямо в темную надменную луну.
Сегодня ее не видно.
Заседание открыто. Кто хочет высказаться?
Я! Я!
Выйдите из зала.
Нет! Дайте мне сказать!
Выйдите из зала.
Я иду, оставляя глубокие следы на бульдозерной пыли

(хотя может и нет, по крайне мере так было написанно на одном из безумных сайтов серхио)