У нее была уютная квартира в старом доме, “хрущевской” постройки. В ней была спрятана маленькая кухня, на которой мы любили сидеть вечерами и пить чай, “вприкуску” с душевными беседами. Мы приходили, обычно после полуночи, тихо открывали двери, что б не разбудить соседей, она заваривала свой любимый черничный чай, и весь мир сжимался до размеров ее кухни…

Она любила рисовать. Я мог во время всей беседы сидеть и не шевелиться, пока она писала мой портрет. А иногда мы молчали. Знаешь, при этом мы не прекращали свою беседу. Она, беседа, просто переходила на какой-то иной уровень, мы будто обменивались мыслями. Мы могли вести беседу одними глазами.

Она любила ходить по дому голой. Как только за нами закрывалась дверь ее квартиры, она скидывала свою одежду. Она говорила, что ей надоедают те правила и маски которые нас заставляют надевать каждый день. Она говорила, что так чувствует себя свободнее. Она была очень красивой девушкой, но ее нагота выглядела естественной и казалась абсолютно нормальной. Все было именно так, как должно было быть.

Она не любила шторы. У нее всегда были открыты окна, что б “свет мог свободно проходить к ней, в ночью, чтоб свет из ее квартиры делал мир капельку ярче”. Она всегда говорила так…

Она любила яркий мир. Если несколько дней шел дождь, и мир становился серым и скучным, она садилась на подоконник, и рисовала на стекле солнышко. Она смотрела на это Солнце и улыбалась. на любила и умела улыбаться.

У нее была чудесная улыбка.

Она никогда не любила говорить плохие новости, и если е все-таки приходилось сказать что-то такое, она долго готовилась и настраивала больше себя. Она создавала атмосферу, что б человеку не было так больно. Он не любила делать больно.

У нее дома была специальная игрушка для “плохого настроения”. Да, представляете, и у таких солнечных людей бывает плохое настроение. Она просила, что б ее оставили одну, садилась на кровать и крепко-крепко обнимала эту игрушку. Она молчала, или тихонько шептала на ушко игрушке о своих проблемах. Она не умела делиться проблемами с людьми. А иногда, в такие моменты, она писала картины в мрачных тонах. Потом она прятала их далеко-далеко и никогда никому не показывала. Она любила, чтоб все видели ее только счастливой.

Она была счастливой.

Для всех….

Всегда.

И только где-то в самой чертовой глубине ее души, всегда сидел маленький червячок грусти. О нем знал только я, и то, я не показывал ей этого.

Я тоже был счастлив рядом с ней.

Она всегда ночевала дома одна. Я никогда не оставался у нее, да она и не предлагала, если честно. Она говорила, что ее квартира - это ее маленький мир, и она пока не готова с кем то его разделить. Потом виновато смотрела на меня и  я не мог с ней не согласиться. Она целовала меня в левую щеку и я уезжал. По дороге домой разговаривал с таксистами о погоде и политике, о дорогах и работе, но никогда я не говорил о ней. Я никому не говорил о ней.

Она была моей тайной, как и я оставался ее секретом. Мы создавали свой мир, недоступный кому-то кроме и именно в нем, мы проводили лучшие часы вместе.

На ее кухне можно было курить. Мы выпускали дым к потолку и смотрели как он поднимается и растворяется в воздухе. Мы гадали по дыму. Мы пытались разглядеть в нем наше будущее…

Но нашего будущего не было.

Вообще.

У нас всегда был один единственный вечер, который никогда не повторялся и повториться не мог. У нас, каждый раз, была новая её кухня, в одной и той же “хрущевки”, у нас всегда был новый вкус у того же самого чая, и одни и те же разговоры на новые темы до 5ти часов утра.

У нас каждую ночь были новые, неповторимые “Мы”...