- ты как?
- получше, спасибо

   
   ^ichi.
- ты как?
- получше, спасибо

с этого небольшого диалога начался пасмурный июньский день. мой день. на улице стояла невыносимая жара, собирался дождь. я поехал на фонтанку, сдавать  заказ некоему александру петровичу. у него был странный низкий голос по телефону. да и заказ был странный, зачем-то ему понадобилось 3 килограмма красной кровяной соли.
было рано - часов девять. сквозь тучи иногда проглядывало солнце, хотелось спать и есть. голова была забита вчерашними разговорами с машей. через каждые пять минут она запускала очередную пулю в потолок, разгромила мой шкаф и люстру. любовью она тоже занималась с автоматом, точнее, со мной и автоматом.

я доехал по невскому до аничкова дворца, пошел по фонтанке до выоского темного дома. на вид - лидваль чистой воды. но врятли это он. из-под мансард вылезали мужские фигуры, а фасад был усеян уродливыми женскими маскаронами и цветами. на вид было не плохо - натуральный черный камень, может перетяткович? - подумал я и зашел в парадную. к моему великому счастью стены окутали мое тело прохладой. и я даже на секунду почевствовал как гексацианоферрат стонет от счастья, все три килограмма.

на третьем этаже я нашел квартиру №12, куда и позвонил. на пороге стояла бабушка невысокого роста, со страшной улыбкой и оранжевыми иголками.
- здравствуйте, я к александру петровичу, - сказал я.
- это я! - к моему великому удивлению сказала бабка, - проходите. соль принесли?
- принес.

я прошел на кухню. бабка налила мне холодного чая с лимоном и насыпала фиолетового сахара. пахло от этого всего дурно, и я деликатно отказался, сославшись на полнейшее отсутствие жажды. потом бабка меня пригласила в комнатку. то, что я увидел, мне сильно потрясло. посреди комнаты стояла печь, отходящие в разные стороны сосуды и колбы. пол был весь в саже, стены и потолок покрылись многолетней копатью. бабка загрузила в печь всю кровяную соль и включила на полную мощность. с полчаса она сидела не двигаясь, потом взяла колбу со свежим цианистым калием, разлила на два стакана.

опустошив свой стакан, она предложила мне. да пей ты, вкусно же!
бабка выпила вторую дозу за меня и упала бес сознания. умерла, - прошептал я, нащупав отстутствие пульса.
из соседней комнаты доносились чьи-то стоны и голоса. заглянув, я увидел большую панель с порнухой. толсточленные негры трахали обдолбанных блондинок. кто-то сидел в кресле ко мне спиной и курил.
- александр петрович, - сказал некто.
- артем, - отозвался я.
- соль принесли?
- принес.  только..
- умерла?
- да.
- флора-а-а-а-а! - прокричал мужчина.

в этот момент в комнату вошла флора - ее неотразимая улыбка сразу мне напомнила машу и боль в животе. она нежно взяла меня за руку и повела на улицу. мы шли молча часа два. через всю фонтанку, прямо к заливу.

на третий час стал виднеться залив. фонтанкf превратилась в ручей, на берегу которого росли дикие яблони. она подобрала одно из яблок, такого ярко серого цвета, как и ее волосы. нет, волосы ее были похожи более на свежий свинец, нежели на олово. я никогда и не думал, что этот цвет может так гармонировать с женщиной, делать ее просто неотразимой. перепрыгивая через ручей, флора сжала в руках яркое яблоко и глянула на небо сквозь неровно обкусанную челку. это ко мне, - произнесла она. флора улыбнулась и слилась с тучами. оловянный цвет перешел в серый, серый в свинцовый, свинцовый в оловянный. и все стало серым.

постояв немного, я двинулся дальше. на берегу залива я увидел порхающую бабочку. та несла на себе яркое яблоко флоры. а сама флора сидела у моих ног. я присел рядом и обнял ее. из глаз девушки полились слезы.. я гладил ее по голове, говорил, что все будет в порядке. она привстала, поцеловала меня и сказала, чтобы я шел назад и ждал ее в доме на фонтанке.  сказав это, девушка пошла прямо в воду. залив поглотил ее нежное хрупкое тело; я шмыгнул носом и побрел назад.

войдя в 12ую квартиру я обнаружил отстуствие хозяев. остальное оставалось неизменным. лишь негры с блондинками сменились эротическими снами фрейда.

в дверь кто-то постучался. кто там?
на мой вопрос прозвучал выстрел. к выстрелам я привык уже более чем, ничего такого не подумайте. это была маша.
он прошла на кухню, сняла платье и трусики. налила себе виски и пошла в бабкину химическую комнаты, хлопнув дверью.
минуты через две-три я заглянул внутрь и увидел сидящую в позе лотоса нагую флору, которая пила виски с закрытыми глазами. привет, детка - произнес я.

на мой слова флора не отвечала. может я ее зря потревожил?..
она легла рядом с бабулькой и прошептала мне " раздевайся и ложись рядом". я снял всю одежду и лег рядом в флорой, обняв ее упругое тело. у этой девушки была красивая сероватая и блестящая кожа. странно, но флора покрылась мурашками. мы заснули.

на следующее утро я обнаружил разнесенный туалет и записку на столе от маши. ох, как я любил эту девочку, черт побери!!
флора звонила. ты как? - спросила она.
получше, спасибо

^ni.
по глотке текло плодово-ягодное местного разлива. приятно и щекотно. и каждая капля казалась кацуо каким-то божественным посланием. после вчерашней встречи с осаму он едва мог пошевелить пальцами левой руки; все лицо его было избито. но внутренняя гордость распирала кацуо, гордость от поражения противника. они условились встретиться на задворках дома на фонтанке, ровно в полдень, где благополучно набили друг другу морды. я прекрасно знал, из-за чего они дрались и кто взорвал дом.

конечно, то была маша. она была столь возбуждена позапрошлой ночью, что обстреляла всю мою кухню, задев газ. после 
непродолжительного взрыва мы проснулись в водах финского залива, с трудом откопали мокрые вещи, оделись и пошли в 
екатерингоф. ночью на улице было на удивление тихо; ни одного пьяного подростка, ни одного наркомана. люди даже спали тихо. маша взволнованно усомнилась, в петербурге ли мы находимся, но, увидев чересчур загрязненный верстовой столб у калинкина моста, тут же опомнилась. где еще такие засранные верстовые столбы, как  не в питере!! бошка как-то странно побаливала, не то от спертого воздуха, не то от прерванной ночи. но тем не менее, маша была столь же расстроена, это меня чуть успокоило и я обнял ее покрепче. мне даже показалось, что она не выспалась - тот столб 
маша смогла разнести лишь с пятого выстрела, что не простительно для такой девушки.

тихо как.. противно, - протянула она, кладя голову мне на плечо. часам к трем мы доплелись до парка. на лавочке близ 
екатерингофского канала сидели два японца: один - солидный, на вид очень крепкий и сильный мужчина по имени осаму, второй - худ и низок - кацуо. оба они читали газеты, абсолютно недвижимо, словно сговорившись разорвать наш моск безоговорочной тишиной. маша долго искала источник тишины, после чего снесла чей-то 
памятник. а город так и спал. вдруг кацуо, не отрываясь от газеты, обратился к осаму:

- вы, господин, вы мне намедни на ногу изволили на ступить. прямо на углу гороховой и мойки..
- что вы? как так-с? прямо на углу гороховой и, простите, мойки?!
- точно так-с.

маша выпустила пару обоим в воздух в ознаменовании великого шепота двух молодых людей, спасших ее хрупкую жизнь от 
бесшумнаго паразита.

- и что, позвольте спосить-сс? - произнес осаму. причем то его ссс было чересчур уж пафосным и, казалось, сильно задело самолюбие кацуо. они встали, поклонились и ушли в разные стороны, не отрываясь от газет. а мы с машей легли на траве и сразу же, как-то синхронно, провалились в сон.

в сне все будто бабочки : все летают, пестрят.. и мир кажется таким утопичным : каждая бабочка имеет отведенные ей квадратные дециметры жилья, стандартный набор сушеных муравьев и теплую шаль на случай холодной зимы. но однажды прилетает бабочка свеже-свинцового цвета и умирает в сенной толпе, средь бела дня. и эта смерть рождает разум, а за ним крах великой цивилизации бабочек.. наступает пасмурный день, когда дождь замывает следы невинной крови на сенной, когда старые пьяницы бурчат и ругаются, когда лиговка переполнена напухшими проститутками.. и в тот день небо над петербургом какое-то необыкновенно серое, даже более свинцовое.. недовольный ветер швыряет озлобленную уличную пыль в лица хмурых прохожих. ибо каждый из них виновен в той чистой девичьей крови на сенной. и каждый пьяница, вываливающийся из замоченных парадных, сгорает в душе, ибо он столь же виновен в ее гибели..

-детка, ну когда же?!

я просыпаюсь от тихого шепота маши над ухом.

- ну когда же ты мне достанешь 98ой маузер? ну, тот? раритетный? ты же обещал, тем!
- ооо, это будет сложно... - это первая фраза, что пришла в мою сонную голову. сперва мне почему-то показалось, что кто-то требует убить его 98ым маузером. но вскоре дошло, что мой сон на сенной кончился, и начинается новый жаркий день. маша выглядела расстроенной из моего очередного отлынивания. 

но ведь я правда даже не представлял где откопать его. это был серьезный вопрос..
дом на фонтанке еще дымился, когда кацуо наносил свой последний удар по лицу осаму. где-то в этот момент упал ключ от  lвери 13 квартиры сгоревшего дома, но это ничего не меняло. осаму прекрасно прошел свой жизненный путь и умер в красивом месте, возле тлеющего дома архитектора бубыря. многие сочли бы за честь умереть так. полуживой кацуо проклял петербург, но тем не менее отправился на сенную, где свалился на пол одной пивной, не самой значительной, достаточно тривиальной для тех мест. кровь его на брусчатке сенной имела какое-то особое метафоричное значение для петербурга.

жаль, что никто сего не понял..
по его глотке текло плодово-ягодное местного разлива. приятно и щекотно