На самом деле, мне совсем не нужна шапка. Ещё совсем не холодно на улице. Вообще, октябрь в этом году тёплый и не дождливый, и только к ночи становится немного зябко. Шапка нужна Фильке – у него хронический гайморит. Тётя Вера говорит, что в райцентре таким, как он, голову сверлят. Мне представляется Филька с дыркой в голове, и от этой картинки становится не по себе. Я надвигаю шапку поглубже на лоб.
- Ну, давайте быстрее уже, пошли уже, пока Люська не видит, – говорит Дзюба, выталкивая меня за калитку. – Скоро батя придёт, и тогда всё.
Мы бежим вниз по улице, и Филька сразу отстаёт. Он очень худой и длинный, и смешно размахивает руками, и руки как будто живут своей отдельной жизнью. Сперва мне казалось, что такие длинные руки и ноги должны помогать ему быстро бегать, но получается, что они только мешают.

Сегодня у нас рисковое дело. Если перейти Козий мост и свернуть за гаражи, там будет «казённый сад» (так его у нас называют). Он обнесён высоким забором, и кому принадлежит, непонятно. Говорят, он относится к райцентру и сторож там тоже «из ихних». Собаки у сторожа нет, и это, конечно, большая удача. В том саду растут какие-то необыкновенные яблоки со вкусом груши. Нам рассказал об этом Филька, потому что его мать эти яблоки покупала несколько раз «по блату».
[показать]Фильке, вообще, в этом смысле с матерью повезло. У каких-то секретных перекупщиков она время от времени покупает дефицитные шмотки и обувь, которые потом перепродаёт знакомым. Все свои парики тётя Вера покупала у неё «по блату». А у самого Фильки частенько водятся импортные жевательные резинки, которые у него можно на что-нибудь выменять (тут уж как сторгуешься).
По всем этим причинам мы и взяли Фильку с собой, когда он напросился. Хотя мы не очень-то и дружим. Но Дзюба сказал, что не надо портить отношения, тем более, что он просто постоит на стрёме.

Люська появляется, когда мы с Дзюбой курим под мостом ворованную у отца папиросу, а Филька пытается объяснить нам, где находится нужный лаз в заборе.
- А я папке скажу, что ты меня оставил во дворе одну! – говорит Люська и показывает Дзюбе язык. – А ещё скажу, что вы курили!
Недавно у Люськи выпали оба передних зуба, и теперь она шепелявит. От этого голосок делается ещё противнее. Она стоит раскрасневшаяся, светлый локон выбился из-под мохеровой шапки, на ботинке развязался шнурок. Дзюба знает, что сестра точно его заложит отцу, но на всякий случай спрашивает: «Люсенька, а может, иди домой? А то там тебя мама искать будет. А я скоро. Я тебе что-то принесу».
- А вот и нет! А вот и фигушки! – шепелявит Люська. – Не возьмёте меня – всё расскажу папке!
- Да пусть идёт, - говорит Филька, - постоит со мной тихонько.
Дзюба смотрит на меня вопросительно. Я пожимаю плечами – а что делать?
- Постоишь тихонько? – спрашивает он у сестры.
Люська беззубо улыбается и кивает головой.
- Ладно. Шнурок завяжи. И только пикни мне!

Всё происходит как-то очень быстро. Сперва мы с Дзюбой залазим в сад и идём вдоль забора, выискивая место потемнее. Потом вдруг слышим, как Люська зовёт нас. Дзюба шипит: «Ч-чёрт!» - и кидается обратно. Буквально метров через десять он сталкивается с сестрой, которая убегает от Фильки. Потом мы все тащим Люську, которая брыкается и пытается орать, обратно к лазу в заборе. В тот самый момент, когда мы выталкиваем её наружу, откуда-то сбоку раздаётся треск и перед нами вырастает фигура сторожа с ружьём, которая преграждает выход. Сторож сплёвывает, недобро улыбается и говорит:
- Ну, пошли, красавчики…
Мы стоим, как вкопанные. Тогда он поднимает ружьё, толкает им Фильку в плечо и говорит громче:
- А ну пошли, щенки!
И Филька сразу начинает плакать. Я чувствую, как у меня делается щекотно в носу, и готов тоже зареветь, но Дзюба говорит тихо: «Пошли». И мы идём вглубь сада, подгоняемые окриками сторожа, и тычками в спину.

- И кто тут у вас главный? Ты, что ли? – сторож направляет ружьё на Фильку.
Филька выше нас почти на целую голову. И можно подумать, что он старше нас года на два. Филька всхлипывает и утирает нос рукавом, мы молчим.
- А ну, на колени! – вдруг рявкает сторож.
Филька от неожиданности приседает, а потом становится на колени.
- Ешь землю!
Филька начинает реветь в голос. Он всхлипывает, размазывает по лицу слёзы и просит:
- Дяденька, отпустите меня, дяденька! Я больше не буду, дяденька! Я не хотел, это они меня позвали! Я их отговаривал, дяденька!
- Ешь, я сказал, а то пристрелю!
И вот тут я тоже начинаю плакать. Сперва я плачу как-то внутри – просто вздрагиваю всем телом и стискиваю зубы. В голове что-то сильно и ритмично начинает стучать, а все звуки извне долетают, словно через толщу воды. И всё делается медленным и вязким: движения, голоса, сумерки вокруг, мои мысли, стук в голове. Как будто здесь происходит какое-то кино, и я не имею к нему отношения. Или как будто сон, где ты уже понимаешь, что это сон, а ничего изменить пока не можешь.
Я вижу, как Филька сгребает в кулак горсть земли и пытается запихнуть в рот, вижу, как Дзюба наклоняется к нему, вижу, как сторож толкает Дзюбу ружьём в бок. Я различаю, как он рявкает:
- А ну, на колени! И тоже жрать землю!
И вдруг я отчётливо слышу, как Дзюба говорит: «Не буду!»

- Ах, не будешь? – кажется, сторож раззадоривается всё больше. – Не будет он! Щенок!
Он поочерёдно взводит курки и утыкает ружьё Дзюбе в лоб. Потом, подумав, утыкает его в грудь.
- На колени, я сказал!
- Не буду!
Дзюба стоит бледный, со сжатыми кулаками, смотрит прямо сторожу в лицо, и у него чуть дрожит подбородок. Несколько секунд они смотрят друг на друга, и вдруг сторож поворачивается ко мне, и я вижу два дула прямо перед собой. У меня на мгновенье перехватывает дыхание, и ноги делаются ватными…
И тут я слышу Люськин голос.
- Они точно здесь, я не вру, честно! – кричит Люська, и голос её приближается. И он совсем не противный, этот голос, а просто высокий девчачий голосок. И вслед за ним слышатся ещё другие, тоже знакомые.
Мне хочется крикнуть: «Мы здесь!» - и бежать на эти звуки, но я не могу сдвинуться с места.

Мы идём через Козий мост, как под конвоем. Мы втроём впереди, взрослые сзади. Люська оббегает нас по дуге и возвращается к родителям.
- Филька ещё ревёт! - докладывает она отцу.
Потом оббегает нас опять, что-то спрашивает, семенит немного рядом, показывает язык, бежит обратно:
- Они со мной не разговаривают!
- Костик мне кулак показал!
И так всю дорогу.
Конечно, ружьё оказалось не заряжено, конечно, сторож просто хотел нас напугать. Он долго разговаривал со старшим Дзюбой, пока моя мать и тётя Вера вычитывали нам мораль. Тётя Зоя разжилась пакетом больших жёлто-зелёных яблок. Всё это уже не имеет значения.
Мы идём молча. Филька всхлипывает и поминутно отплёвывается, вытирая рот рукавом. Он замёрз, его трясёт. Я снимаю шапку и молча отдаю Фильке. Он берёт и молча надевает. Мне опять представляется дырка в его голове. Я ничего не чувствую.
Я думаю о другом.
Если бы Люська не привела взрослых, если бы сторож приставил ружьё к моей голове, если бы приказал есть землю... как бы я поступил?
Я не знаю. Я никогда этого не узнаю!
Мы доходим до развилки и молча стоим, глядя в землю.
- До завтра, - говорю я.
- Не уверен, - говорит Дзюба. - Батя злой, не выпустит.
Мы ещё немного стоим, пока не подходят взрослые и не разводят нас в разные стороны.
Потом ещё меня догоняет Филька и отдаёт шапку, и я кладу её в карман. Кажется невозможным сейчас её надеть, как будто в ней, и в самом деле, дырка.
Я смотрю, как Филька бежит обратно в темноту, на своих длинных ногах, размахивая длинными руками. И мне хочется почувствовать к нему какое-то презрение или отвращение, или хотя бы жалость. Но я ничего не чувствую. Совсем ничего.

_______________________________
рисунок – Норманн Роквелл
предыдущие главы по тэгу "сценки"