Уже разрешаешь другим принимать решения, которые идут вразрез с твоими интересами, и удивляешься, что теперь это возможно. Теперь возможно позволить другим не одобрять тебя, не принимать, не любить (не любить! уму непостижимо!)… Не то чтобы «разрешаешь» даже, а соглашаешься с тем, что другие могут быть какими угодно. Они всегда и были такими! Но неизбывная твоя претензия, но привычка всё принимать на свой счёт… сколько уходило на это эмоций и умственных усилий, смешно даже.

Никаких крайностей, больше никаких крайностей. Любви до гроба не бывает. Кому она нужна, в гробу, эта любовь? Год, три, пять… Самая крышесносная история делается просто публицистикой, просто красивым фотоальбомом и, если повезёт, сборником стихотворений или зарисовок. Дальше всё прозаично. Ты отыгрываешь сценарий до конца или уходишь во второй состав. Или, вообще, меняешь амплуа и профиль.
С возрастом время прессуется так, что сюжет постановки просчитываешь, ещё не дойдя до гардероба (сразу сворачивай в буфет, ничего интересного уже не будет).

Всё, что откладывал на чёрный день, никогда не пригодится. Никогда! Пока ты жив, чернота имеет оттенки. Когда умрёшь, всё скопленное проедят, просадят или снесут на помойку. Никто не видит мир так же, как ты, смирись с этим.
Что же до нежности… то она сочится из пор и тут же испаряется. Где-то есть невесомые, прозрачные облака, которые состоят из неё одной. Потом они тяжелеют и расходуются на детские слёзы и околоплодные воды.

Когда идёшь по ночному городу, по серому декабрьскому снегу, думаешь о том, что всё в мире относительно. Каждый по-своему прав. И в тот момент, когда ты поглубже надвигаешь капюшон, где-то на другом краю географии кто-то засыпает в обнимку с твоим именем. Не чудо ли?..