Да, такого не было давно! Одновременно хочется и смеяться, и ругаться на чем свет стоит.

Только-только закончилась "отработка" райвенкловки. Да, в целом на этом факультете учатся умные и ответственные студенты, хорошо знающие свою цель. Вот и мисс Вайолет Хайнс, оказывается, очень хорошо представляла, чего хочет добиться. Или это у меня уже старческий маразм на почве одиночества?

Она заявилась минута в минуту, ровно в девять вечера. Раньше я назначить не мог - у меня занятия, у нее какие-то дополнительные факультативы... В общем, она появилась на пороге класса, ну просто сама скромность - глаза опущены, волосы собраны сзади, руки сложены. Я велел, чтобы она нарезала и разложила для просушки корзинку корней полыни, а потом вычистила три котла, один за другим пригоревшие у этого криворукого Лонгботтома.

- Да, сэр, - еле прошелестела она, и взялась за ножик.

Дальше все пошло по накатанной дороге. Ровно через минуту она спросила, где лежит доска.

- Доски для нарезания ингредиентов, мисс Хорошая Память, лежат на том же месте, где вы оставили их сегодня после уроков, - ответил я.

Только я углубился в составление списка для А.Д., что нужно заказать в Лондоне для занятий, как вновь раздался робкий голосок:

- Прошу прощения, профессор, но этот нож очень плохо режет.

- Возьмите следующий.

- Я уже поменяла, но они все какие-то тупые.

- Перебирайте их до тех пор, мисс, пока не наткнетесь на острый. Или пока вам не надоест ваше занятие.

Она кратко ахнула (или охнула, я не различил), и начала звенеть ножами. И только я вписал "20 фунтов коры ливанского кедра", как прямо у меня над ухом раздался голос райвенкловки:

- Взгляните, профессор, этот ножик острый?

Она стояла так близко, как я вообще-то никого к себе не подпускаю. Протягивала мне нож, а широкий рукав тонкого свитера соскользнул, почти до локтя обнажив руку. И запах ее духов, пряный и сладкий, ударял в голову.

- Острый, - буркнул я, не глядя. - Идите занимайтесь делом, мисс.

И вот я вновь открыл чернильницу...

- А-ай!

Я вскочил, уж больно неожиданно прозвучал этот вопль в тишине подземелья. Моя ученица вопила, зажав одну ладонь другой, и глядела на меня умоляющими, полными слех глазами.

- Что еще случилось, мисс? Надеюсь, вы лишили себя руки, и теперь некому больше будет портить зелья?

- Сэр, помогите же мне! - простонала она, протягивая мне ладонь. - Этот ножик оказался таким острым, я порезалась!

Проклиная все на свете, я оторвал ее пальцы, словно приклеившиеся к ране. Конечно, та оказалась пустяковой. Я быстро протер порез спиртом, смазал лечебной мазью и произнес заживляющее заклятие. Но не успел сказать "Надеюсь, теперь вам ничто не помешает вычистить котлы", как ученица пошатнулась и почти упала мне на руки.

- Я боюсь крови... - прошептала она томно.

Уж не знаю, так это или нет. Но почему-то, оседая, она ухитрилась стащить с волос какую-то штучку, которой женщины скрепляют волосы, и те полузакрыли ей лицо. Порезанная рука все еще лежала у меня в ладони, и вот тут я почувствовал, что пальцы ученицы словно случайно скользнули по моим.

Боже, как мне смешно сделалось. Во-первых, такие уловки я видел не раз. Примерно раз в год хоть одна ученица, несмотря на всю мою свирепость, решает растопить мне сердце. Так что всех этих приемов я давно насмотрелся. Но они не понимают одного: я взрослый мужчина, а они - подростки, и я не могу смотреть на них иначе, кроме как на своих учениц! Эта грань для меня священна и непереходима. Да и неужели все они думают, что я настолькео изголодался, что меня можно прельстить распущенными волосами и томным голоском? Для того, чтобы женщина меня заинтересовала, я должен признавать ее ум, хотя бы.

Я отпустил руку мисс Хайнс, подобрал с пола отброшенную ею штуку для волос и положил перед ней на стол:

- Соберите волосы, мисс. А то вам неудобно будет чистить котлы.

И ушел в подсобку. Вслед мне понеслось возмущенное фырканье. Да, я разбил ее сердце. Смешно.