Можно ли найти лучший источник наставления относительно природы церковного исповедания, чем Новый Завет? Здесь мы сразу же обращаем внимание на крайне важное обстоятельство — а именно, что греческие слова homologein и exhomologeisthai, которые соответствуют нашему глаголу «исповедовать» и латинскому confiteri, имеют несколько разных значений, которые, тем не менее, в основе своей родственны друг другу: исповедание греха (1 Ин. 1:9, Мф. 3:6, Иак. 5:16), исповедание веры (Мф. 10:32, Ин. 9:22; Рим. 10:9; 1 Ин. 2:23; 4:2; Флп. 2:11 и т. д.; см. также. 2 Кор. 9:13; Евр. 3:1; 4:14 и т. д.) и прославление Бога (см., например, Мф. 11:25; Рим. 14:11).
В Церкви, как показывает история, все три разновидности «исповедания» неразрывно связаны друг с другом. Гимн Te Deum laudamus, Te Dominum confitemur, который Лютеру нравилось считать одним из вселенских вероисповеданий Церкви, пела Церковь, каявшаяся в грехах человечества на руинах древнего мира. Confessiones Блаженного Августина — это прославление Бога, но в то же время исповедание его веры и его исповедь в собственных грехах. Поскольку Реформация началась как движение покаяния и по самой сути своей оставалась таковым — движением, главной заботой которого было подлинное покаяние и оправдание грешников, — потому, и только потому она смогла произвести на свет исповедание веры и спеть Богу новую песнь хвалы в своих литургиях и гимнах. Пауль Герхардт и прочие великие гимнописатели нашей Церкви были способны петь хвалу Богу, как никакое другое поколение христиан. Но это было не вопреки, а как раз благодаря тому, что они были глубоко ортодоксальными людьми и поборниками ортодоксии.
Неслучайно последние годы XVII столетия, когда люди уже не принимали вопросы вероучения всерьез, стали свидетелями того, как из лютеранских церквей исчезла частная исповедь, а вместе с нею затихли и великие лютеранские гимны хвалы и благодарения. До каких же пор люди будут молоть чушь о «мертвой ортодоксии»? Это обвинение напрочь лишено какого-либо исторического основания и опирается лишь на догмы пиетизма (поскольку у пиетизма тоже есть собственные догмы, причем вполне очевидные). Можно было бы показать эту связь между исповеданием грехов, исповеданием веры и прославлением Бога на примере и других деноминаций — например, средневековой католической церкви, великие богословы которой были одновременно и великими литургистами, или восточной церкви, «православие» в которой всегда толковалось как правильное учение и правильное прославление Бога.
Тем не менее, было бы совершенно неправильно вывести из этой связи заключение, которое сегодня выводится слишком часто, — а именно, что Церкви достаточно прославлять Бога в величественных гимнах и литургиях, и что Символ веры — это всего лишь одна из частей литургии. Многие современные протестанты с готовностью присоединяют свой голос к тем древним гимнам хвалы, которые прославляют Воплощение вечного Сына Божьего или божественную тайну Троицы. Но это еще не значит, что они признают истинность соответствующих артикулов веры. Таким образом, помимо литургической функции эти Символы Веры имеют и другой аспект, в соответствии с которым они играют роль догматических формулировок. И лишать их этой роли нельзя ни в коем случае. Да, на небесах они будут чистым актом прославления (Флп. 2:11 и великие гимны Апокалипсиса), ибо на небесах не будет больше заблуждения, не будет больше ересей. И антихрист, который увлекает людей неверием и ложной верой, будет, наконец, побежден.