Одно из самых неприятных изменений в современной лексике связано с обесцениванием слова «евангелие». Некогда это слово мгновенно помещало все в контекст креста и пустой гробницы. Некогда с этим словом было связано конкретное содержание, а не просто отношение или абстрактный принцип. Однако это слово мир украл у нас, и теперь оно означает все, что угодно, а потому не означает ничего. Конкретнейшее слово превратилось в слово без определенного смысла.
На днях я слушал проповедь, которую читал один из пасторов моего округа, и впоследствии эта проповедь всплыла в беседе с еще одним пастором. Интересно, как по-разному мы с ним слышали одни и те же слова. Он слышал Евангелие повсюду. Я не услышал Евангелия вовсе. Он услышал хороший совет для супругов, которые любят друг друга, но сталкиваются с проблемами в отношениях. Он услышал красивое объяснение того, чем любовь отличается от влюбленности. Он услышал своевременный призыв уделять больше внимания супружеским отношениям, которые все чаще ломаются под натиском ложных ожиданий, эгоцентризма, раздельного проживания и разводов. То, что услышал я, мало чем отличалось от того, что можно услышать от какого-нибудь светского семейного психолога. Я услышал рассуждения о любви, но не о любви библейской («не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши»). Из Писания проповедник процитировал лишь обычный отрывок («глава про ЛЮБОВЬ»). Фонограмма была такой, словно ее составлял Барри Уайт (загляните в Гугл, если Вы слишком молоды, чтобы знать это имя). Но Евангелия не было. Хуже того, помимо отсутствия Евангелия любовь была превращена в решение, выбор, ответственность и обязанность. Если забыть о Боге во Христе, наверное, так оно и есть. Но во Христе мы познали любовь как дар, благодать, милость, благословение, жертву и смерть ради жизни. Мы услышали лишь так называемое «евангелие» о добре, которое мы могли бы и должны были бы делать, и о том, как было бы здорово, если бы мы это делали... и что еще не поздно начать. Но эта весть не имеет отношения к Церкви и не должна звучать с кафедры.
Священным писанием в этой проповеди была не Библия, а руководство по супружеской жизни («Пять языков любви»). Возможно, любовь и даруется Богом (это, по крайней мере, проповедник признал), но когда любовь приходит к нам, она превращается в выбор, в решение, в роль, которую мы добровольно на себя принимаем. Если мы стремимся к тому, чтобы нас любили, это плохо. Если мы любим бескорыстно, это хорошо. В конце проповедник заверил нас, что, прислушавшись к его советам, мы станем лучшими мужьями и лучшими женами.
Речь не о том, что с церковных кафедр по воскресеньям звучит множество ложных учений, а о том, что Писание не проповедуется, и Евангелие не провозглашается. Все сказанное может быть правдой, советы могут быть очень хорошими и своевременными, но это всего лишь человеческое слово, если оно не об Иисусе Христе распятом. Что мы проповедуем? Павел здесь непреклонен. Мы не должны проповедовать никакое иное евангелие, кроме Евангелия Иисуса Христа и притом распятого, — именно в этом заключается мудрость и сила Бога. Не в популярной психологии. Не в советах о том, как улучшить взаимоотношения, супружескую жизнь, работу и т. д.
Зачастую, когда мы критикуем такие проповеди, людям кажется, что мы слишком узко смотрим на вещи и чересчур любим критиковать других. Однако мы мыслим настолько широко, насколько позволяет нам Бог, ибо Он поручил Своей Церкви провозглашать и призвал пасторов проповедовать одно: покаяние и прощение грехов в Иисусе Христе. Все остальное может и не быть ересью, но является, по существу, предательством по отношению к пасторскому призванию и свидетельству Церкви. Нам нужны не хорошие слова. Нам нужно Слово Божье, которое действенно, которое обладает способностью воплощать в реальность то, о чем говорит, и которое всегда исполняет Божье намерение… Нам не нужны евангельские проповедники. Нам нужны проповедники Евангелия.
— Пастор Ларри Питерс