[показать]В исторической части Leiturgia [нового литургического устава VELKD] утверждается, что Лютер на самом деле не достиг должного понимания публичного богослужения. Если внимательно присмотреться к концепции богослужения, которая выдвинута в данном исследовании, мы увидим, что она опирается — в силу понятных и правильных причин — на исторический анализ. Конечно, литургическая жизнь Церкви — это исторический феномен, который необходимо проследить до самых его истоков. Однако следует отметить (и с этим согласится всякий, кто знаком с соответствующей литературой), что описание истоков христианского богослужения, предложенное в Leiturgia, идет по стопам описания, предложенного римокатоликами на основании весьма выдающихся исследований, проделанных в последние десятилетия, в особенности бенедиктинцами, а совсем недавно — и иезуитами. Лютеранские литургисты опираются в своей работе — в ее исторической части — на результаты этих исследований. Я не намерен критиковать работу, проделанную бенедиктинцами, поскольку всем известно, как много глубоких познаний и спокойной объективности и как мало полемических устремлений стоит за ней. Однако мы не можем и не должны ожидать, что эти католические братья способны понять и изложить — даже с точки зрения истории богослужения — то, что заботило Лютера. Если судить Лютера с высоты норм, положенных в основу бенедиктинского толкования, действительно можно сказать, что Реформатор не понимал, что такое богослужение.

Перед лицом этого обвинения я должен заявить следующее: если есть основания говорить, что Лютер, минуя Средневековье, обратился прямо к опыту древней Церкви, это особенно проявилось в том, что он вернул проповеди важную и центральную роль в богослужении. Противоположное мнение относительно публичного богослужения в древней Церкви столь распространено, что я не могу надеяться развенчать его за те несколько минут, которыми здесь располагаю. Но я не могу не упомянуть о нескольких важных моментах, с которыми столкнется читающий первоисточники, и на которые есть несколько ссылок в литературе. Сегодня нам внушают, что богослужение в древней Церкви почти целиком ограничивалось литургией — что мы и по сей день наблюдаем, например, в православных церквях Востока. Но в одной из своих проповедей некий ранний отец Церкви дает очень яркое и живое описание проблем, которые он наблюдал в литургическом богослужении того времени. Прихожан нету в храме, пишет он. Пока совершается литургия, люди слоняются по улице, а мальчики и девочки предаются безделью. Однако возле дверей они оставляют наблюдателя, и когда вот-вот начнется раздача Даров Святого Причастия, тот подает сигнал, и молодежь устремляется в церковь, словно свора борзых, выхватывают облатку из руки священника, как собака хватает кусок мяса, после чего уходят. Я не утверждаю, что подобное творилось повсеместно, но такое бывало.

Я понимаю проповедь иначе, нежели авторы Leiturgia. Проповедь в древней Церкви… была доктринальной проповедью. Она представляла собой выражение ортодоксальной веры Церкви того времени. Соответственно, в ее адрес звучали проникнутые предубежденностью упреки, которые предъявляются любой ортодоксии, в том числе и ортодоксии нашего времени, — а именно, что проповедь суха, далека от жизни и представляет интерес только для ученых богословов. Как бы я хотел, чтобы вы взглянули на те немногочисленные сохранившиеся фрагменты папируса, на которых стенографисты записывали текст проповедей. Возможно, вы в курсе, что сохранившиеся тексты проповедей великих отцов Церкви, в том числе Блаженного Августина, были записаны не их рукой, но рукой стенографистов. Увидев и разобрав поспешно нацарапанные скорописью заметки стенографистов, вы ощутите, на что была похожа проповедь в те времена. Проповеди не были такими скучными богословскими лекциями, как мы их себе представляем. Прихожане внимательно слушали. Записи доносят до нас сильные, яркие чувства, которые вызывали проповеди в людях, — даже восклицания, которыми слушатели перебивали проповедника. Стенографические отчеты сообщают нам самые разные сведения — даже о том, что Августина время от времени мучил сильный кашель. Об этом говорит оброненная мимоходом фраза: «Простите, не смог удержаться от кашля — я много проповедовал в последние несколько дней».

Почитав великие проповеди об учении древней Церкви, которые читал в Константинополе Григорий Богослов, когда его еще не избрали патриархом, — вся догматика древней Церкви содержится в четырех проповедях, изданных на основе стенографических записей, — вы непременно будете поражены интеллектуальной и духовной мощью проповедника, сумевшего донести учение Церкви до своих слушателей в столь сжатой, живой и жизненной манере, ибо темы, которые он затрагивал, касались жизни и смерти. Вот, как выглядели богослужения в древней Церкви. Наши достопочтенные литургисты… скажут, что все это общеизвестно. Однако опасность неверно истолковать древнюю Церковь все же существует, если мы смотрим на нее лишь в свете бенедиктинских исследований, интересуемся только происхождением Kyrie и задаемся только вопросом, когда впервые в молитве прозвучало слово «Аллилуйя»…

Впечатление, что на смену проповедующей, учащей Церкви в каком-то смысле придет литургическая Церковь, уже распространилось и за рубежом, и виновны в этом наши литургисты — по крайней мере, отчасти.