Классическая мысль испытывает ужас перед основаниями для сомнения в однажды обоснованной предметной теории, «истине факта». И, значит, сомнения в самой возможности успешного действия. А такие основания есть.

Как насчёт такого аргумента в пользу возможности истины — не отказываться от раз обоснованной идеи, теории, пока собственно не доказана её ложность?

Заботы сами по себе слишком реактивны, хаотичны, глупы, противоречат друг другу, чтобы опираться только на них.

Но заботы и желания, возможно, прокладывают наш путь уже к тем конкретным темам, в сфере которых нам уже будут нужны адекватные идеи. Они избавят нас от вопросов — а на каких собственно обоснованных идеях нам основываться? пусть стоит следовать раз обоснованным идеям — но каким именно?

Верно, что любая предметная теория может оказаться ложной. Но она точно также может оказаться и истинной.

Как теперь быть с инстанциями, которые берут на себя ответственность по отысканию истины? Применим ли к отношениям с ними принцип, согласно которому нам следует доверять им — в тех, конечно, случаях, когда это доверие не приведёт необратимо к утрате нашей способности привлечь их к ответственности, если они не оправдают нашего доверия?

Но что есть сам акт нашей мысли, в том числе, о возможности истины? Если у нас нет оснований относить его к области чистого духа, значит, он сам всегда является «земным» предприятием, претендующим на успех, и мы будем противоречить сами себе, посвящая это предприятие открытию невозможности, в том числе, его же собственного успеха. Но у нас есть основания относить мысль к области чистого духа.