Была осень, когда снег часто выпадал, но быстро таял. Из-за этого по подоконникам часто и громко, как-то плотно и густо барабанила капель.
Какой при этом был свет? Даже не серый, а какой-то никакой. Это был несвет. Это был свет, изменяющий себе и смотрящий в себя, посмевший заняться собой, ссучившийся.

Теперь эта капель вспоминалась как начало чего-то нового, большого. Чего? Самое смешное, что, возможно, счастья. Это был торжественный гимн, который знаменовал собой начало великого сна.
На другом конце вечно совершаемого пути было то же самое. В смысле так же часто таял, а потом снова выпадал снег. Все ждали, когда кончится эта бесконечная оттепель и начнётся лето, чтобы оно быстро надоело. Ворона деловито и бессмысленно пробиралась через тёплые и влажные хлопья снега. Она всегда будет это делать, это и есть бытие.

Здание было просторно и темно, оно равнодушно приютило людей, как пещеры в горах. Только теплота человеческих оазисов заслоняла тоску от их хрупкости, какой-то бедности и почти несуществования.

Да, его жизнь кубарем полетела вниз в тот самый день, когда он увидел и почувствовал бытие в его несокрушимости, безущербности. Это была, наверное, определённая вершина. Там пахло какой-то синтетической химией, бессмысленно барахтались ужасные и прекрасные микронедоорганизмы. Светил яркий прямой электрический свет, как иногда в операционной. Горячая вода громко наполняла ванную, обжигала и душила. Поелозь-ка под скальпелем, обживись-ка под ним.

С другой стороны, пошла, пожалуй, эта безущербность (пошла – от слова «пошлость»). И истина где-то посередине между ней и занудной свободной личностью.