Джим стал рок-звездой как бы против воли и терпеть не мог своих фанов-недоростков. Единственно значимым стимулом, побуждавшим его к концертным выступлениям, была возможность экспериментировать с публикой, наблюдая за результатом своих действий. Нет никаких сомнений, что на самом деле он видел себя в роли шамана, высвобождающего энергию толпы и доводящего себя и публику до состояния катарсиса. На рок-концерте нет правил, - радостно провозглашал Джим. - Дозволено всё".
Было видно, как серьёзно Моррисон относился к этой идее: "Иногда мне нравится искать аналогии в истории рок-н-ролла и греческой драмы. У греков это происходило в решающие моменты года на площадках для молотьбы хлеба. Сначала группа последователей культа просто танцевала и пела там. И вот однажды один из одержимых выскочил из толпы и начал подражать Богу".
Если Моррисон и подражал Богу, то этим Богом был Дионис; если он и был безумцем, то это был блаженный безумец. По словам Джина Скулатти, Джим обладал "смелостью выставлять себя глупцом, часто на публике". Вслед за Уильямом Блейком Моррисон был убеждён, что "путь излишеств ведёт к дворцу мудрости". К несчастью, он руководствовался этим принципом не только в творчестве, но и в личной жизни.
Одно излишество сменяло другое: Джим мог запросто принять такую дозу спиртного, после которой нормальный человек проснулся бы в больнице. Незнакомые люди давали ему на улице неизвестные таблетки, и он глотал их, не задавая никаких вопросов. Находясь за рулём, Моррисон часто носился со скоростью 100 километров в час по улице с односторонним движением навстречу другим автомобилям. Он всегда дожидался, пока светофор не откроет движение машинам и они не тронутся с места, и только тогда переходил дорогу. Что это было - саморазрушение? Иначе не скажешь. Можно ли сказать, что он искал смерти? Пожалуй, это слишком поверхностный вывод. Но образ жизни Моррисона нельзя объяснить и простой страстью к приключениям. Скорее всего, это был своего рода эксперимент. В 1969 году сам Джим признался: "Скажем так: я испытывал границы реальности. Мне было интересно увидеть, что получится. Вот и всё, что было: просто любопытство".
Несомненно, что, ко всему прочему, Моррисон был гедонистом, - возможно, не в последнюю очередь благодаря нигилизму, с которым он относился ко всему на свете. "Я хочу как следует оторваться, пока весь этот бардак не сгорел в пламени", - звучит в одной из его концертных записей. И хотя замечание Блейка относительно "пути излишества" содержит зерно истины, верно также, что этот путь часто ведёт на кладбище. Джим Моррисон жил на всю катушку и умер молодым... но тело, оставленное душой, выглядело далеко не лучшим образом. Он довёл себя до плачевного состояния.
Сложись обстоятельства менее печально, однажды он вернулся бы в студию, прожив все эти годы с не меньшим достоинством, чем, скажем, Дилан или Вэн Моррисон. А может, всё было бы иначе - мы никогда не узнаем. Одно известно наверняка: он был самобытен и уникален, опередив своё время. Даже в его нигилизме была положительная составляющая, ещё более очевидная в дни нынешнего культурного хаоса. "Меня интересует всё, что относится к бунту, беспорядку, хаосу, и особенно поступки, в которых нет очевидного смысла. Мне кажется, здесь - путь к свободе".
Тот факт, что после смерти Джим стал ещё большим идолом, чем он был при жизни, пожалуй, сильно позабавил бы его. В одной из записных книжек Моррисон заметил: "Ко всему, что я делаю, я отношусь с неизменной иронией".
Питер К. Хоуген, октябрь 1993
42 годовщина со смерти поэта!
