Автобус. Место у окна. В ушах играет Регина Спектор. Лучи заходящего солнца проникают внутри полупустого баса, прыгают по морде и заставляют щуриться. Вои и инструменталка Регина настраивает на что-то сентиментальное, запах весны и вселенской любви проник во все щели и впитался. Обычный вечер, обычная поездка, обычное все. Колымага общественного транспорта останавливается на очередной остановке у метро. Типпичная остановка, на которой выходит весь автобус за исключением нескольких людей и примерно такая же толпа входит. Если на остальных остановках автобус стоит по две-три минуты, то у метро он может простоять все десять. Турникет щелкает. За окном бегают люди и никто не общает внимания на двух бомжей, сидящих на остановке. Один из них, светя красной харей, сидит на лавочке, глядя вниз на второго, который расселся прямо на асвальте на своей грязко-розово-сером пальто. Черные разводы на лысой голове, странный вид. Я не вижу его лица, я вижу его затылок. Подперев рукой подбородок, я смотрю на происходящее без должного интереса. Я не слышу их разговора, я смущаюсь смотреть на них, мне страшно, что меня заметят, но я смотрю. Лысый приподнимается и целует сидящего. В моей голове проносятся мысли про гомосексуализм в рядах бамжей, но лысый встает и садится рядом, выуживая из-под лавки белый сквозящий через прозрачную упаковку торт. В лысом я узнаю женщину. Каждый раз выходя из метро вечером, я прохожу мимо нее, сидящей на полу и просящей милостыню. Ее неразборчивая речь и вяло-дерганные движения демонстрировали в ней слабоумие. Сейчас она сидела рядом с этим мужиком на лавочке и, улыбаясь, ковыряла пальцем белый крем торта. В ее испачканном лице светилась любовь и радость. Она кормила его тортом. Поднося пальцы то к своему рту, то к его. Когда он отказался, незаметно сплюнув две горсти торта в сторону, я смогла прочесть по ее губам "ну давай, ешь..." Это была любовь, чистая, без прекрас любовь, на которую разнузданные, развращенные благами люди больше не способны... И я улыбнулась. Улыбнулась картине, свидетелем которой была только я, нагло подсмотревшая чужую жизнь.