...по возвращению Саши домой, все те романтические порывы его души, столь сильно занимавшие ранее всё его существо, стали постепенно проходить, уступая место прежним размышлениям о окружающем, безжалостном и равнодушном, мире, со всеми бесконечными несчастьями и горестями его, с, столь далёкими и отличными от него, людьми, вечно видящими в жизни нашей только лишь себя и свои, пусть и ни с чьими более не пересекающиеся, интересы, со всей ежедневной однообразностью своей, не позволяющей Саше проявить ни малейшей капли той необъятной духовной силы его, покоящейся внутри него подобно золоту, закопанному в землю одним из братьев-наследников по древней библейской легенде.
"Господи, но достойны ли все эти люди, столь беспутно, не задумываясь о коей-либо духовности, ведущие жизнь свою, помощи к ним моей, должен ли и я, подобно Тебе, возлюбить их, вовсе не осуждая ни одного человека, напротив, прощая им все грехи, сколь бы тяжелы они ни были, вечно сохраняя надежду на прозрение их и на милосердие Твоё?" Мысли, преследовавшие Сашу с самого утра, всё более и более терзали его, однако же, скоро было и их разрешение.
Внезапно размышления эти прервались каким-то иным, несколько смущавшим его, ощущением непривычности, отчуждённости, казалось бы, давно близкой и знакомой ему домашней обстановки. Все те чувства, беспрерывно сменявшиеся на протяжении этого дня, будто бы заставили приобрести окружающую Сашу реальность новую, ещё не знакомую ему, окраску. Тем не менее, в комнате его ничего не изменилось, напротив, все вещи покоились на своих, прежних и изначально положенных им, местах, разве что на кровати его теперь лежала какая-то тоненькая, в мягкой обложке, книга, Сашею ранее никогда не виденная. Это была "Чайка Джонатан Ливингстон" Ричарда Баха. Будто бы желая найти в ней хоть какую-либо подсказку, которая могла бы разрешить хоть одну из тех нравственных проблем, что столь явно вставали перед ним сегодня, Саша открыл книгу на выборочной странице.

"...Джонатан всё чаще ловил себя на том, что думает о Земле, о той Земле, откуда пришёл в самом начале. Если бы там, тогда, ему была бы известна хотя бы десятая, нет, даже сотая доля того, что он узнал здесь - насколько более насыщенной и эффективной могла бы быть земная часть его жизни! И чем глубже Джонатан постигал уроки доброты, чем яснее видел природу любви, тем более ему хотелось вернуться на Землю. Ибо, несмотря на прожитую в одиночестве жизнь, Чайка Джонатан был рождён для того, чтобы быть учителем. Он видел то, что было для него истиной, и реализовать любовь он мог лишь раскрывая своё знание истины перед кем-нибудь другим - перед тем, кто искал и кому нужен был только шанс, чтобы открыть истину для себя"

Саша улыбнулся своею, теперь уже светлою и доброю, улыбкою, наконец, кажется, найдя решение тем духовным вопросам, что, вроде бы, не так давно никак не желали отпустить его, уйдя лишь сейчас и оставив за собою лишь безмерное чувство благодарности Тому, кто, наконец, через этот коротенький отрывок указал Саше на его истинный и, как он сейчас надеялся, праведный путь.
Саша открыл книгу с самого начала и умиротворённым, готовым ко всем будущим его испытаниям, ко всем несчастьям и радостям, что ни настигнут его в жизни, ко всему тому, светлому или же не очень, что ещё произойдёт с ним, голосом прочитал:
"Истинному Джонатану-Чайке, живущей в каждом из нас".