...Саша медленно, будто бы не желая растерять ни капли того возвышенного, далёкого от коей-либо тоски и переживаний, состояния, наконец настигшего его, поднялся с колен. Монах уже закончил свою, уж опостылевшую ему за долгие годы беспрерывного служения Господу, молитву, люди, собравшиеся в церкви, готовы были расходиться по своим, совершенно далёким от тех светлых и прекрасных чувств, было проснувшихся в них, делам, да и Саша решил поспешить - он вот уж час как должен был быть дома. Ещё раз осмотрев всё внутреннее богатое убранство церкви, вовсе не соответствующее той смиренной, приносящей умиротворение религии, что должно было бы оно доносить людям, Саша вышел.
"Но неужели не могут понять все эти люди, как бы ни были они далеки от той религии, что лишь видимо они придерживаются, одновременно рассуждающих о своей глубокой и всепоглощающей всё их существо вере и ни разу не читавших ни одного священного текста, но всё же с радостью предающихся отдыху по священным праздничным дням, ибо работать по ним большой грех, - Саша улыбнулся своим, пусть и печальным, мыслям, - ,что вовсе не через церковь, не через этого усталого и давно ушедшего от веры своей попа, ни через бесчисленные и бесполезные одновременно индульгенции, на которые так уповали во времена средневековья, происходит единение их с Богом и его к ним всепрощение, а только через внутреннее, постепенное перерождение человека, через его внутренне самосовершенствование и свой, далёкий от всего мирского путь к Богу, что каждому из нас предстоит рано или поздно пройти." Ему вспомнилось, как когда-то, казалось бы, неизмеримо давно, какой-то близкий и дорогой ему человек говорил, что Господь был настолько хитёр, что спрятал рай там, где мы никогда не надеялись и не пытались найти, да и наврятли когда-либо найдём - внутри нас самих.
Саше, захваченному этими раздумьями, вновь стал доноситься ещё недавно занимавший его тихий, умиротворённый голос Бориса Гребенщикова:
Девять тысяч церквей
Ждут Его, потому что Он должен спасти;
Девять тысяч церквей
Ищут Его, и не могут Его найти;
А ночью опять был дождь,
И пожар догорел, нам остался лишь дым;
Но город спасется,
Пока трое из нас
Продолжают говорить с Ним...
То прекрасное и светлое состояние, настигшее Сашу во время молитвы, всё более и более разрасталось внутри него, постепенно выходя за его границы и распространяясь на окружающих, каждого со своими заботами и несчастьями, людей. Голос Гребенщикова всё креп внутри него, постепенно перерастая в его собственный:
Смотри, Господи:
Крепость, и от крепости - страх,
И мы, дети, у Тебя в руках,
Научи нас видеть Тебя
За каждой бедой...
Прими, Господи, этот хлеб и вино;
Смотри, Господи, - вот мы уходим на дно:
Научи нас дышать под водой...
Саше было радостно, и он верил, что чувство это подсказывает ему, что он, наконец, находится на праведном и верном для каждого из нас пути.