...Саша робко, с выражением какой-то непоколебимой, вечной тоски на лице ступил на лестницу эскалатора. Душа его будто бы пыталась вырваться наружу, улететь прочь к той истинно родной для него дали, где не будет уже ни печали, ни зла, ни гордости, ни обиды, а будет лишь прекрасное, возвышенное и божественное состояние его духа, ощущающего всю бесконечность нравственного развития, всю доброту и праведность его благих намерений во имя близкого, родного ему человека. "Но почему же я, сознавая это, сам не могу прийти к этому внутреннему состоянию счастья и покоя? Неужели и я из тех, "кто жизнь прожил, а себя в себе не нашёл", кто так и не узрел в себе любящего и терпеливого ко всему Бога, кто так и будет коротать дни свои, год за годом не меняясь, старея в этом опостылевшем мне человеческом теле, среди людей, безразличных к чужой, драгоценной человеческой жизни?".
Саша надеялся было отогнать от себя эти мысли, но, увы, чем более желал он уйти от них, тем менее это ему удавалось, и они всё более и более завладевали им: "Но неужели и мне не близко это чувство любви к человеку, чувство сострадания к нему, чувство всепрощения его прегрешений, сколь бы не велики или же незначительны они ни были? Да и имею ли я это право, смею ли я судить этих, ничем, казалось бы, не отличающихся от меня людей, не поставил ли я сам себя выше их, сам того вовсе не заслуживая? Нет, не понять мне этого, как не понять и всю жизнь нашу, от которой я столь сильно, и, наверно, зря пытаюсь отдалиться, возможно, и не замечая её истинного, светлого и мудрого смысла".
Так и не разрешив этого вопроса, Саша вышел из метро. В лицо его подул свежий и тёплый весенний ветер.