...Саша вышел на перрон станции. Вокруг него, будто в разворошенном озорничавшем мальчишкой муравейнике, сновали люди, спешившие по своим, личным делам, продуманным по строгому, невозможному быть нарушенным, плану, той хитросплетённой жизнью системе, в которую старается вовлечь каждого из нас этот безжалостный мир, к которому мы, увы, привязаны с первого мгновения жизни нашей вплоть до самого её конца. Саше стало как-то тоскливо, невыразимо тяжело от этих, вновь нахлынувших на него, мыслей.
Надеясь забыться, потерять, наконец, нить столь печальных для него размышлений, он поставил плеер в режим авто-выбора. В наушниках стал доноситься таинственный, увлекающий куда-то вдаль, прочь от мирских забот и прений, медитативно-вкрадчивый голос Бориса Гребенщикова:
Все говорят и все не про то
Эта комната сделана из картона
И ты смотришь вокруг - неужели никто не слышит?
И вдруг ракурс меняется и ты за стеклом
А друзья - вкупе уходящего поезда -
Уезжают, не заметив того, что ты вышел...
Саша бросил взгляд на Аню. Неужели и ей не близко это, рвущее напополам всё существо его, сознание ничтожности, бесцельности всей жизни нашей в сравнении с истинным, светлым и прекрасным путём, стоящим перед каждым из нас, но по которому, увы так трудно бывает пройти, не растеряв ни капли от душевной честности своей. Но нет: Аня, верно, как и прочие, была сосредоточена лишь на своём, сугубо личном интересе в лабиринте всех человеческих судеб, и безмерно далека и от хода Сашиных мыслей, и от коих-либо нравственных переживаний, и от философии, ей лично глубоко презираемой.
...И оставшись один на перроне
Выпав из дельты гнезда
Теперь ты готов к духовной жизни
Но она тебе не нужна -
Да хранит тебя Изида!