Gypsy boys

Interlude

Это случилось ровно два года назад, 9-го ноября 1997 года. Джеймсу тогда как раз исполнилось двадцать семь лет. У меня сложилось впечатление, что последнюю пару лет своей жизни Джими просто дожидался своего дня рождения, чтобы осуществить свой план. А, может, он ждал, надеясь на то, что все изменится…. В любом случае, он мне всегда говорил, что знает, что умрет в двадцать семь. Впервые я услышал это от него, кажется, в пятнадцать лет. Забавно. Мало кто, наверное, может так точно угадать, когда он умрет. К сожалению, у него это получилось. Итак, начну рассказывать по порядку…

Chapter 1. The childhood.

Меня зовут Билл Джей Кернсберри, я родился 29-го января 1970 года в величайшем городе Сиэтл, штат Вашингтон. С детства моей любимой группой были экспириэнс . А еще с детства я любил ударные, поэтому меня и прозвали Митч . Даже не прозвали, это стало практически моим именем, потому что меня все и везде звали Митч: в школе, дома, на улице, учителя, родители, друзья. А мне только этого и нужно было, поэтому я был только рад, и с неохотой отзывался, когда кто-нибудь звал меня по моему настоящему имени.
В двенадцать лет родители купили мне мою первую в жизни ударную установку. Моему счастью тогда не было предела. Играть я не умел, но это было не важно. Я представлял, что я играю с Джими и джипсами на Вудстоке , но у меня ничего не получалось. Зато шум стоял на весь дом.
Но уже тогда я проникся безграничной любовью к этому инструменту и всегда носил с собой палочки. Иногда я останавливался и начинал настукивать по почтовому ящику нашего соседа мистера Уинсби пришедший в голову мотив. Старик Уинсби ужасно сердился, но мне было все равно. Вот так я понемногу освоил мой любимый инструмент.
Сиэтл был идеальным местом, если ты хотел вырасти музыкантом. Казалось, что весь город был пропитан музыкой. В то время там были собраны все лучшие представители всех музыкальных жанров.
В семье я был единственным ребенком, хотя многие удивлялись, когда об этом узнавали. Немного позже объясню, почему так получилось.
Мой отец – Джей Маршалл Кернсберри работал таксистом, а мать – Мэри Ли Кернсберри работала официанткой в небольшом кафе. Сейчас уже и не вспомню, как оно называлось. Но это не важно. Короче говоря, мы не были бедными, но и ничего роскошного себе позволить не могли. В детстве я очень радовался, что у моих родителей именно такая работа, потому что я часто оставался один. Я любил оставаться один, как, наверное, и все дети. Можно было беситься сколько угодно, а когда у меня появились ударные, то я просто благодарил бога за то, что я мог играть, сколько мне было угодно.
В школе с первого по пятый класс, похоже, у меня ничего интересного не происходило, так как я нихрена не помню, что там было: ни первого учителя, ни первого соседа по парте, короче говоря, ничего. Не мог же я уже тогда напиваться до потери памяти.… Значит, там и правда ничего не было. Я всегда забывал то, что мне было не интересно.
Что бы там ни было, в шестом классе к нам перешел Джими. Его родители назвали его так в честь умершего ни за долго до его рождения Джими Хендрикса. Его отец был фанатом экспириэнс и бэнд оф джипсис.
Мать Джими – Лора Смит, умерла через пару дней после родов. Отец Джими – Стивен Смит, во всем винил Джеймса. С одной стороны его можно было понять,- ведь он очень сильно любил Лору. Но с другой стороны, в чем мог быть виноват ребенок?
После смерти Лоры Стивен бросил работу, и стал жить на пособие по безработице. Ему было плевать на маленького Джими: он нехотя за ним ухаживал, и делал только то, чтобы тот просто не умер. Где-то в десять лет Джими в первый раз избил отец. С тех пор вместо любви и заботы маленький Джеймс получал в родительском доме только обвинения в смерти матери и увечья.
Его отец постоянно пил. Джими не помнил ни дня, чтобы Стивен не напился.

Когда я в первый раз увидел Джими, он сидел на последней парте у окна и рисовал что-то в тетради. Мне не хотелось слушать учителя, который очень увлеченно разглагольствовал, как же хорошо учиться в нашей школе, да и любопытно было, что же он там рисует. Поэтому я подсел к нему.
-Привет, я – Билли, но все зовут меня Митч, что это ты там рисуешь? Можно посмотреть?
-Привет! Я – Джими, конечно смотри. Это динозавр, эммм… не помню, как он называется.
После того, как я обратился к нему, он сразу посмотрел мне в глаза своими ярко голубыми глазами. Я даже на некоторое время потерял дар речи. Я просто не привык, что собеседник смотрел мне прямо в глаза, причем с таким доверием. Через несколько секунд я все-таки смог опустить свой взор на тетрадь, в которой с таким увлечением что-то рисовал Джими. Там и в правду был динозавр. Какой то хищник, я сам не знал, как он называется…да и сейчас, в общем то, не знаю. Он был похож на тиранозавтра, только не такой большой. Это было понятно, потому что Джими нарисовал его бегущим по лесу, и этот динозавр был значительно меньше деревьев, в отличие от тиранозавтра.
-Ух ты! Клево! – сказал я – а я не умею рисовать…
-Ничего страшного! Наверно ты умеешь делать кучу всего другого.
Джими сказал это, опять взглянул мне прямо в глаза и широко улыбнулся чудесной и чертовски заразительной улыбкой. Улыбнувшись ему в ответ, я сказал, что играю на ударных и слушаю экспов, и поэтому то меня все и называют Митч.
-Вау! Это круто, чувак! Это моя любимая группа. Отец говорит, что они с мамой назвали меня в честь Хендрикса. А я всегда хотел играть на гитаре…но к сожалению пока еще не накопил на нее…-Джими немного помолчал, уставившись в свой рисунок, затем вновь перевел свой взор на мои глаза – а можно мне как-нибудь зайти посмотреть на твои ударные? Я всегда мечтал на них посмотреть вживую.
-Конечно! – я очень обрадовался, что мой собеседник заинтересован в столь любимом мной инструменте, от чего на моем лице появилась широкая улыбка – давай зайдем ко мне после занятий, я живу тут не далеко. Установка стоит в гараже, да и родителей не будет допоздна, так что можно будет играть, пока совсем не выбьемся из сил.
-Круто! Круто! Скорее бы закончились эти дурацкие занятия.
-А может ну их? Пошли сейчас? Что скажешь, Джим?
-Ты читаешь мои мысли, партнер! – после
этих слов Джими широко улыбнулся.
Затем мы по очереди сказали, что хотим выйти в туалет и потихоньку выбежали из школы. Так мы впервые вместе прогуляли занятия.
Пока мы шли, мы болтали про то, кому какие песни у экспов больше нравятся. Я предпочитал “Castles Made Of Sand” и “The Wind Cries Mary”, а Джими больше любил “Purple Haze” и “Fire”. Примерно через десять минут мы уже были у моего дома.
Побросав вещи в прихожей, мы сразу же пошли в гараж. Как только я открыл дверь и включил свет, Джими радостно вскрикнув, и подбежав к установке, буквально завопил:
-Вааау! Они такие крутые, чел! С ума сойти! Я даже и не думал, что они у тебя настолько крутые!
Я был безумно рад, что моему новому приятелю так понравилась моя установка. Я предложил, было, ему поиграть, но он, опередив меня, сказал, что хочет услышать, как я играю. Я долго отнекивался, но Джими, все-таки, удалось меня уговорить.
-Ну пожалуйста, Митч! Ну пожалуйста! Я уверен, что ты хорошо играешь! – сказал Джими, глядя мне прямо в глаза своим щенячьим взглядом.
-Ну ладно, но только не смейся, если твои надежды не оправдаются. Я сам придумал этот мотив.
Затем, взяв палочки и сев за установку, я сначала немного разыгрался, а затем стал играть то, что пришло мне в голову сегодня, пока я шел в школу. Я играл, наверное, минут семь, и все это время Джим очень внимательно, как будто боялся пропустить хотя бы миг моей игры, смотрел за мной. Когда я закончил играть, Джими начал мне аплодировать и кричать. Это были мои первые в жизни аплодисменты. Казалось, что огромный комок радости застрял тогда у меня в горле.

С тех пор мы каждый день ходили ко мне после школы, болтали о Хендриксе, Митчелле, о школе, да, собственно говоря, обо всем на свете. Джими говорил, что ему очень нравится у меня. По нему было видно, что даже вечером, когда было уже совсем темно, ему не хотелось уходить.
Моим родителям Джими сразу очень понравился, и они были только за, когда Джими приходил к нам, ведь до этого у меня совсем не было друзей.
Где-то в конце осени у моей матери начался отпуск и, хотя нам уже нельзя было играть в гараже на барабанах и беситься целыми днями напролет, мне и Джими нравилось, когда моя мама была дома. Она нам постоянно что-то рассказывала про их с отцом молодость. Мы всегда очень внимательно слушали ее рассказы. Она очень интересно рассказывала. А еще я помню, что постоянно, где-то на середине рассказа мама останавливалась и шла на кухню, чтобы принести нам чего-нибудь перекусить. Пока ее было, мы успевали обсудить услышанное, поделиться впечатлениями, а при виде еды понимали, как же мы проголодались. Джими никогда не стеснялся моей матери и всегда с большой радостью рассказывал ей все, что бы она ни спросила.
Мать первая узнала о семейном положении Джеймса, которое так и не изменилось со смерти матери. Как-то раз, когда мы сидели с ней в гостиной. Джими уже ушел домой, а отец еще не пришел. Мать сидела и вязала. Вдруг она отложила спицы:
-Послушай, Митчи, тебе надо кое-что узнать про своего друга.
После этого мать рассказала мне все, что рассказал ей Джими. У меня, конечно, был небольшой шок. Но мать сказала мне, чтобы я не вел себя как то по-другому с Джеймсом, а наоборот, делал вид, что ничего не знаю о его семье. А еще она сказала, что Джими всегда может оставаться у нас ночевать, если он захочет. Она сказала, что с его отцом она сама будет говорить, если Джими решит остаться. Первые, наверное, раз семь-восемь так и было, но потом она поняла, что Стивену плевать, что его сын остается у кого то ночевать и перестала звонить ему, когда Джими оставался у нас.
Мои родители любили Джими, да и по нему было видно, что он любил их. Родители всегда предлагали Джими пойти с нами в кино, или в кафе, когда у них совпадали выходные. Мы везде были вместе с Джими, поэтому нас везде считали братьями, или, по крайней мере, родственниками. Мы буквально жили под одной крышей. Джими очень редко хотелось идти домой, и он ночевал дома, только когда считал, что создает слишком много неудобств.

Так мы с Джими практически стали братьями.

to be continued...