Существует общее мнение, что в науке работают исключительно одаренные люди. Это, конечно, не так. В науке, как и везде работают всякие люди, в том числе и исключительно одаренные (сам видел нескольких).

В науке работают в основном образованные люди, а так как основная масса народонаселения - исключительно невежественна, у оной массы и создается вышеуказанное ощущение о людях из науки.

Помимо образованности (почти исключительно узкопрофессиональной) основной массе научного сообщества похвастаться нечем. Иногда ставится знак равенства между интеллегенцией и этим сообществом. Неверное тождество. Солженицын дал правильное определение - "образованщина". По большому счету образованщина эта мало чем отличается от столь любимых Гей-удолбаный-в-хлам гопников.

Наука, если говорить убого, это производство новых знаний, часто рутинное. И, если уж использовать эту аналогию до конца, то всем известно, кто в основном работает на производстве - гопники же, конечно.

Существовал, например, в нашем институте такой прораб от науки Альфред Ар...ич Бр...штейн. Большой судьбы человек, одним из фактов биографии которого было командование лагерем (совсем не пионерским), еще в сталинские времена. Он не был лишен организаторского таланта и непостижимым образом оказался руководителем химико-технологического отдела всемирно известного академического института. В анналы истории попали совсем не его кандидатская и докторская диссертации (защищенные им, не отягощенным знанием периодической системы химических элементов), а несколько бессмертных, я думаю, фраз, трепетно сохраненных сотрудниками его отдела:
1. Ну что, наукой будем заниматься или кинетику мерить? (обстоятельства произнесения неизвестны)
2. Много вас таких в шляпах за воротами стоит. (это была угроза увольнения с констатацией факта наличия большого количества претендентов на вакантную должность за воротами предприятия) и т.п.

Фредик (любовное прозвище описанной персоны) был (мир его праху!) личностью колоритной, но отнюдь не случайной в системе, управляемой победившими кухарками. Его персона прозрачна, его назначение очевидно - общий менеджмент, как его видели партийные бонзы. Компетенция здесь не играла никакой роли. Он был для того, чтобы себя помнили те, кем он руководил. Напоминание о лагерной пыли, от превращения в которую (мало кто уже помнит это сейчас) до 91-го года не был гарантирован никто.

Либеральность времен, когда я начал свою карьеру не идет ни в какое сравнения даже с 70-80-ми годами, когда человек, попадая на территорию института в 9:00 a.m., не мог покинуть ее ранее 17:12 p.m. с перерывом на обед. Ухищрялись, конечно, решали свои личные дела в рабочее время. Но скольких это стоило унижений. Впрочем, я этого, слава Богу, не застал. А вот во времена менее либеральные, 50-60-е, в разгар ракетной гонки, в которой мы долго проигрывали, люди, имевшие отношение к этим программам, вполне могли быть посажены в случае проыинности в карцер. Кроме шуток. И объяснялось сие очень просто: "Это нужно для диктатуры пролетариата." Я не преувеличиваю здесь ни в одной букве. Было бы хорошо, если б Санчо_Пансо прочел сие. Может бы что-то в его голове прояснилось. Впрочем, парень он, вроде, неглупый.

Хотя, вернемся к образованщине. Волею милостивых ко мне судеб я принадлежал к прекрасной научной школе, к которой то или иное отношение имели С.З. Рогинский, А.Ф. Иоффе и большое количество иных прекрасных, хоть и менее знаменитых исследователей. Мой шеф, мой Учитель, был одним из этих исследователей. Другим повезло меньше, и то, что я получал легко и естественно в виде наставничества, "другим" приходилось добывать самим. Это как в школе иметь хорошего учителя, плохого учителя и вообще не ходить в школу. Во всех трех случаях возможно получение в итоге как прекрасно образованного человека, так и невежды, но в первом случае эта вероятность минимальная. Если, конечно, ученик не кретин.

Россия - страна вообще молодая. Советская наука, благодаря социальным катаклизмам, тем более не блистала старыми научнами школами. Научные работники весьма часто варились в собственном соку, не имея у кого спросить совета. Те, кто выживал - становились яркими учеными. Большинство опускало руки. Едва защитив диссертацию, люди занимались поденщиной. Рутинные исследования. Необходимая, впрочем, работа. Малоэффективная только.

Единственный шанс проявить себя для таких поденщиков - заняться чем-нибудь модным. За свою недолгую научную карьеру я наблюдал несколько таких мод. Одна, кстати, из последних - наноструктуры.

Был период моды на исследования в области ферментативного катализа. Пара слов, что это такое.

Природа настолько умнее человека, что многое из того, что человек производит страшно тяжко, например при высоком (иногда сотни атмосфер) давлении и высокой температуре (сотни и тысячи градусов), природа производит при комнатной температуре и атмосферном давлении. Например аммиак. Делает это природа с помощью биологических катализаторов, ферментов. Иногда ферменты еще называют энзимами. Но это одно и то же. Возникла естетственная идея скопировать эти ферменты у природы.

Для того, чтобы скопировать, надо иметь образец. Т.е. фермент надо выделить из биологического объекта.

И вот с этого начинается одна история, ради которой было написано многое из предыдущего.

Для каких-то целей необходимо было выделить один кофермент (вспомогательный фермент), каккую-то ...геназу. Задача была поставлена перед несколькими лабораториями, в том числе перед лабораторией шефа. Фермент содержался в организме кролика. Сложность работы с ферментами состояла всегда в том, что их количество ничтожно, миллиграммы,и они очень неустойчивы к внешним воздействиям.

Единственный, кто решил проблему получения фермента - был мой шеф. Процедура получения была зверской. Брался живой кролик. Умерщвлялся. И тут же его мясо раздиралось специальными крючьями. Помещалось в спирт, измельчалось, центрифугировалось. После этого следовало еще несколько стадий выделения фермента. В итоге процедура занимала несколько дней интенсивной работы целой группы ученых под руководством шефа, и на выходе получали несколько миллиграммов (тысячных долей грамма) необходимого кофермента.

Шеф, между прочим, получая фермент, решал сугубо утилитарную задачу: он отрабатывал процесс получения объекта для своих собственных исследований. Решив эту задачу, он мог приступить к самим исследованиям.

Я уже упоминал, что тема была модная. Статьи можно было опубликовать в американских, например, журналах. Публикация статей оплачивалась валютой (или что там ее заменяло в СССР). Возможны были зарубежные командировки на конференции и т.п. хрень. Когда шеф стал получать фермент, возникло много желающих его поисследовать. Шеф делился, получал новые порции свежего фермента, его у него опять забирали, зачастую в приказном порядке. Как он мне рассказывал, в какой-то момент он почувствовал себя словно на подсобной работе по обеспечению других лабораторий ферментом. К тому же, как он говорил, большинство работ, проводившихся с ферментом были чистой воды халтурой (я уже писал выше о научных гопниках - привет Гей-удолбаный-в-хлам'у).

Шеф был человеком с изрядным чувством юмора и весьма сакастической натурой. Чтобы избавиться от изнурительной поденщины производства фермента на нужды лентяев и идиотов, он придумал смесь из майонеза, столярного клея, железного купороса и чего-то еще, неотличимую по внешнему виду от оригинала. Железный купорос был добавлен с большим смыслом - чтобы давать сигнал при измерении ЭПР (электронного парамагнитного резонанса), т.к. настоящий фермент как раз должен был давать такой сигнал из-за содержащегося в его активном центре железа.

Шеф снабжал этим месивом всех, кого он считал халтурщиками, все же, кто по его мнению вел серьезные исследования, получали настоящий продукт.

Проводились исследования. Писались статьи, делались доклады. Готовились к защите диссертации. Проводились обсуждения на семинарах. И хоть бы кто-нибудь заметил, что исследуется не фермент а какое-то дерьмо.

На одном из внутриотдельческих семинаров, где очередной раз докладывались результаты исследования майонезной смеси, шеф, не выдержав, встал и рассказал все как есть.

Он описывал эффект от его слов следующим образом: "Воцарилось гробовое молчание. Затем вскочила Света Ив...ва и закричала: "Это провокация!.."

Первый раз я услышал об этой истории не от шефа, а от его и моего друга Дмитрия Николаевича С...ва. И только после этого я расспросил шефа. Одно из самых забавных обстоятельств случившегося состоит в том, что Дмитрий Николаевич, работая всего этажом выше, узнал о "майонезных исследованиях" лишь лет десять спустя. Т.е. между всеми участниками событий, как виновниками, так и "пострадавшими", был своего рода заговор молчания.

Сколько еще таких историй было в стенах нашей Академии наук...