Грустно!
Умер Михаил Козаков.
Его мы очень любили. Особенно, прочтя его книгу «Третий звонок.»
Он был СВОЙ!
Козаков умер в Израиле, но завещал похоронить себя в России

У Козакова был удивительный дар — в любых обстоятельствах, при противоположных режимах и даже в разных государствах неизменно оказываться если не изгоем, так близко к тому.
Всегда из ряда вон, в гордом одиночестве.
Прочие устроились, а Козаков нет; все вдоль, а он поперек.
Это был характер.
Нрав. Норов.
Как водится, определивший судьбу.
Русский актер и режиссер, еврей по национальности, православный христианин по вероисповеданию, Михаил Козаков умер в Страстную пятницу на Земле обетованной.
Ему было 76 лет.
С Россией его связывали корни, язык, культура, образ мыслей.
С Израилем — четыре с половиной года в эмиграции, выученный иврит, создание «Русской антрепризы» и рождение младшей дочери Зои.

Мы с Козаковым (я сразу стала называть его МихМих, пусть так и будет впредь) познакомились в момент его возвращения, в 1996-м.
Надо признать, уезжал и возвращался он «громко», нарочито отрясая прах очередной страны со своих ног. Посему и встречен был в Москве с нескрываемым злорадством.
Любое исключение из этого хора Козаков, крайне ранимый и чувствительный ко всякому недоброжелательству, воспринимал благодарно.
Мы подружились, стали видеться.
Сначала в хоромах на Большой Ордынке, состоявших из двух квартир.
Подросток Мишка и маленькая Зося попадали на половину отца строго в часы его досуга.
После развода Козаков переехал в один из Самотечных переулков.
Во вновь отстроенной башне купил «однушку» — крохотную настолько, что, казалось, он сам упаковал себя в коробочку.
Если хозяин общался с журналистом у стола, формально разделявшего кухню и спальню, болтовня новой жены Надежды по телефону доносилась из ванной.
Других вакантных площадей в доме не было.
Козаков пешком ходил в бассейн спорткомплекса «Олимпийский». Чтобы не опаздывать на спектакли, беспафосно спускался в метро — до тех пор, пока болезнь глаз не сделала этот демократизм опасным.
Говорил, что народ его не узнаёт.
«Однажды я переходил с одной ветки на другую, а у меня плохо со зрением, и я сдуру обратился к женщине, которая сидит у эскалатора:
“Скажите, пожалуйста, как мне перейти на такую-то станцию?”
Она сказала: “Вы что, слепой? Читать не умеете?”
Я сказал: “Да, я слепой”.
Но она мне не ответила».
Честно говоря, недуги МихМиха казались преувеличенными.
Он любил пожаловаться — театрально, с оттяжечкой.
Всякая беседа сопровождалась перечислением симптомов и диагнозов.
Эффект это производило обратный ожидаемому — где-то даже комический…
Официально Козаков женился пять раз.
У пяти нянек мужик точно закончит дни в хосписе — к гадалке не ходи…
Первый брак он заключил по школьной любви, в результате получились сын Кирилл и дочь Екатерина.
Второй раз в семейное плавание Козаков пустился с грузинкой, уроженкой Тбилиси.
По его собственным словам, «вообразил себя Грибоедовым».
С дочерью Мананой и внучкой Тинатин отношения всегда были прекрасными.
Третья супруга — переводчица Регина — внезапно решила остаться в США.
Козаков переживал эту историю тяжело, считал третий брак практически идеальным — хотя и расходились однажды на время его служебного романа с Анастасией Вертинской…
Козаков не был сердцеедом, он сам тратился не меньше.
Рассказывал, как от неразделенной любви к балерине «и плакал, и газ открывал».
Сюжет с Вертинской тоже часто всплывал в разговоре, чувствовалась неутоленная обида:
«С моей стороны чувство было настоящее, а ей просто требовалось, чтобы я как можно лучше ее снял.
Съемки закончились, она мне говорит:
“Знаешь, вот просыпаюсь сегодня, лежит рядом чужой лысый человек.
Думаю: зачем он мне?”
Ну, я намек понял…»
Козаков был человеком сложным.
Козаков был человеком трудным.
Это разные вещи.
Сложность свидетельствует о богатом внутреннем мире, трудность означает, что окружающим с МихМихом было ох как непросто.
Он и сам-то с собой уживался не без конфликтов, а для женщины существовать бок о бок с Козаковым было работой, пахотой, непрерывным испытанием терпения.
Кто-то продержался дольше, кто-то — меньше, но ломались в итоге все.
Безусловно, не могли сгодиться для столь жертвенной стези девочки с улицы, польстившиеся на московскую прописку и мужа с узнаваемым лицом.
Насчет последней супруги я по праву хорошей знакомой спросила прямо:
«Михал Михалыч, что может вас связывать? Что у вас общего? Неужели вы просто не в состоянии жить один?» Не помню сейчас, что он ответил.
Козаков галантно отзывался о своих спутницах даже после развода, а не то что в медовые месяцы (говорят, впрочем, для последней он все-таки сделал исключение).
В общем, ответ воспроизвести не могу. Зато свое недоумение помню ясно.
С четвертой женой МихМиха, моей однофамилицей, мы были знакомы неплохо.
Козакова забавляло это совпадение между любимой женщиной и одним из близких ему журналистов.
«Ямпольские, поздоровкайтесь!» — вечно сводил он нас на театральных премьерах и тусовках.
Парадокс в том, что Козаков стал едва ли не пионером антрепризного движения в России, будучи катастрофически не способен зарабатывать серьезные деньги и думать о низменной выгоде.
Думала — по необходимости — Анна Ямпольская.
Нередко творческие порывы входили в противоречие с финансовой логикой.
«Русская антреприза» ставила спектакли в долг и зарабатывала только за счет проката.
Собственного помещения не было, цены на аренду в стационарных столичных театрах год от года становились все бессовестнее.
Козаков, отвечавший за судьбу маленьких детей, в отчаянии обивал пороги.
Я предлагала ему изготовить двухстороннюю табличку:
с одной стороны — «Поддержите молодого отца», с другой — «Помогите пенсионеру»…
МихМих был помешан на детях.
Одна из немногих чисто иудейских черт в его характере.
Кумиром отцовского сердца, конечно, стала Зоя (названная в честь любимой мамы).
Не сомневаюсь, что в первую очередь именно тоска по детям и отправила МихМиха умирать в Тель-Авив.
У Козакова было много не только жен, детей и внуков, но также и различных талантов.
Правда, все с некоторыми «но».
Хороший актер — но с чересчур определенной внешностью, из такой лепить неудобно.
Сам Козаков себя красавцем не считал, по молодости завидовал Олегу Стриженову, секс-символом вообще считал Олега Ефремова и был обречен на характерные роли, которые, впрочем, играл с наслаждением.
Просто идиот в «Здравствуйте, я ваша тетя!», идиот с голубизной («Соломенная шляпка») — дебют запретной темы на советском экране, бритвенно-острый циник в собственной «Безымянной звезде».
Не говоря уже о романтических злодеях его молодости…

Козаков был чрезвычайно одарен режиссерски:
избыток мозгов — помеха в актерском ремесле — здесь помогал.
Однако народная любовь к «Покровским воротам» его, скорее, раздражала.
Предпочитал более умозрительные свои вещи — например «Визит дамы» по Дюрренматту.
Действительно, в авторе «Покровских ворот» менее всего угадывается реальный Козаков.
(Как и Костик — далеко не альтер эго Олега Меньшикова.)
«Ворота…» распахнулись сами, по промыслу свыше.
Так иногда бывает, если человек заслужил.
Но что действительно сближало эстета, сноба, холерика, нервного до обгрызанных ногтей Козакова и его героя в модной кепке — философски-ностальгическое, нежно-взвешенное отношение к былому.
МихМих сугубо по-русски любил прошлое, плевался от настоящего и опасался будущего.
По причине этих опасений эмигрировал в Израиль.
А неприязнь к текущему прозябанию на Земле обетованной привела его обратно.

Подробнее: http://news.mail.ru/society/5779453/?page=1

В нем спокойно сочетались любовь к Бродскому, Мандельштаму, Пастернаку, Ахматовой и уважение к Дзержинскому, которого он трижды, если не ошибаюсь, сыграл в кино.
«Я испытал приступ удушья, когда товарища Феликса Эдмундовича Дзержинского при помощи петли снимали с гранитного постамента под ликующие крики российского народа.
Товарищ Дзержинский показался мне похожим на товарища Гулливера, которого мучают товарищи лилипуты… Когда демонтируют памятники истории, да еще качественно выполненные с точки зрения искусства, это грустно во все времена.
Но помимо эстетического есть и другой аспект.
Из истории, как из песни, слова не выкинешь… Человек, между прочим, просидевший много лет в царских тюрьмах…»
Вернемся к Бродскому.
Кем МихМих был в превосходной степени, без оговорок — так это великолепным чтецом.
Собственно, в наше время их оставалось только трое из энного количества ребят:
Козаков, Сергей Юрский, Александр Филиппенко.
Сделанный на пару с Алексеем Козловым «Концерт для голоса и саксофона» собирал переаншлаги.
Выяснилось, что в Москве, вроде бы богатой на развлечения, скучают по осмысленному, крупнозернистому, щеголеватому стихотворному слову.
Когда Козаков читал торжественно и гулко, с преувеличенно четкой артикуляцией и отпускал слово в зал не сразу, а подержав его на губах, — это был настоящий Бродский.
Когда Козаков мелодекламировал, ловя кайф и шкодно отстукивая ритм изящным ботинком, — это был настоящий Бродский.
И когда выделывал антраша, подбивая в такт саксу в какой-то бубен, — тоже.
Всякий раз, завершая концерт знаменитым:
«Я входил вместо дикого зверя в клетку…», МихМих вскидывал вверх указующий перст и несколько раз ударно повторял заключительные слова:
«Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность.
Лишь благодарность! Лишь благодарность!..» Надеюсь, по большому счету так оно и было.
Стихи Козаков любил фанатично.
Позовешь его на день рождения — получишь бенефис МихМиха за столом:
«Когда бы не Елена, что Троя вам одна, ахейские мужи…»
Кокетничал: мол, таким образом «отрабатываю еду».
Сочинял ли он сам стихи — подобно Юрскому, точно не скажу.
Из рифмованных произведений МихМиха мне известно лишь одно, времен раннего «Современника»:
«Много видел м…ков, но таких, как Табаков!..»
Придумано было без злобы, шутки ради.
Тем более что и собственная фамилия в эту формулу легко подставляется.
Олег Павлович справедливо считает данный опус не относящимся к вершинам изящной словесности.
Зато Козаков был достаточно силен в прозе.
«Графоманил» чуть ли не ежедневно, складывая жизнь в дневники, а дневники — в книги.
Потребность в исповеди доходила до таких степеней, что в 2002 году Козаков публично признался:
в ранней молодости он был завербован американским отделом КГБ, получил кличку «Гамлет».
Правда, ответственных заданий не выполнял, никому не навредил, даже вступить в компрометирующие отношения с заокеанской журналисткой не смог — потому что влюбился…
«Знакомые мне говорили:
“Зря ты эту историю вытащил на свет. Представь, сколько людей совершали и сейчас совершают поступки гораздо хуже твоих.
Как их должна разозлить эта публикация:
ах, он покаялся, а я молчу!..
Какой-то кретин написал, что поскольку к власти пришел Путин, то я решил опубликовать эту вещь с целью самопиара.
Бред какой-то.
Я уехал в Израиль — пиар, я вернулся в Россию — пиар, я умру — это тоже будет пиар”…
Самой существенной из последних ролей Михаила Козакова был, на мой взгляд, Шейлок в “Венецианском купце”.
В данном случае и героя, и пьесу, и режиссера, и театр МихМих избрал сам.
О своем желании сыграть Шейлока он еще из Израиля написал Марку Захарову.
Захаров ответствовал, что постановку “Венецианского купца” считает для себя нецелесообразной.
Прошло несколько лет, Козаков вернулся в Москву, Андрей Житинкин позвал его в совершенно другой спектакль, а МихМих выложил карты на стол и твердо сказал:
“Хочу Шейлока”.
Тот “Венецианский купец” в Театре Моссовета держался на Козакове.
На его силе, стати, страсти, на знании о народе, к которому сам принадлежит, всего — и хорошего, и дурного.
В мире, где молодежь, развлекаясь, запускает в молящегося иудея пивной банкой, ветхозаветный Шейлок возвышался, словно скала среди морской пены.
Отчасти противореча Шекспиру, Козаков играл трагедию не человека — целого народа.
То состояние духа, когда мирное разрешение конфликта уже невозможно.
Мы записывали интервью в Нетании, и Козаков говорил:
“Я ведь, собственно, не еврея и не про еврея играю. Более того, мне кажется, и Шекспир сочинял не про еврея. Перо его было направлено против человека, не готового отвечать милостью на милость, человека, не знающего прощения…
Конечно, я оправдываю своего героя.
Перед израильской публикой это делать особенно легко — они хотят, чтобы Шейлок был лучше, чем он есть на самом деле.
Но я не прошу у зрителей сочувствия, я прошу понимания.
Ненависть порождает ответную ненависть.
А „кто первым начал“ — это вопрос в большинстве случаев неразрешимый.
Единственный выход — разорвать круг ненависти.
Но это очень трудно”…
Он часто вспоминал “пророчество” одной критикессы:
“Не волнуйтесь, Миша, вы умрете народным СССР”.
Мы шутили: “СССР больше нет, значит, Козаков бессмертен”.
Шутки закончились.

Подробнее: http://news.mail.ru/society/5779453/?page=2


Примечание Rucia: Статью прислали на мэйл.
Решила запостить.