Если слышишь, то читай между этих строк. Ему тяжело за многие годы выразить спазмы разума в словах. Странно это. И не потому, что он сквозь все это остается тебе благодарным за время и память. Странно, что этот мир содержит все необходимое для удовольствия и ему этого недостаточно. Вроде как опять в своей лучшей роли, но нужна ли она, когда в нем бурлит нота протеста против сценариев этой постановки, костюмов этих актеров и их реплик. Как все мы легко верим в эти маски, они сгладят все морщины, скроют слезы. Любую несуразицу, успех, потерю. Со времени ее ухода он ни дня не воспринимал мир всерьез. Просто отдавал ему какие-то команды, и он охотно их выполнял. Сесть, лечь, весело, легко, не помнить, не важно. Но прозак не всесилен поднять дух, что удушен сентябрем, вскрыт арифметической прогрессией наркотиков и перепилен угрямыми гримасами дождей в больничном окне.
Этим утром он оставлен всеми на необитаемом острове размером с койку. Больницы, палаты, бинты, путанное сознание - его пограничное состояние, в котором затерялась и поникла, заиндевев, его линия жизни, голос, взгляд. И только теперь видит, куда летит, и с чем граничит его слепота. Он боится осени, в ней умирают, и его надолго не хватит спорить с ней. Надо попробовать признаться самому себе в отчаянии и слабости. В том, что впервые жалеет о потере. В него верили, надеялись, считали истинным, и как это часто бывает с уродами, заблевав одежды чужих надежд, он выбросился на повороте, оставив все прежнее под снос вешним водам талым. Все всегда уезжают навсегда и прежними им не вернуться. И он в там-без-нее стал мельчать, дрожать, прозрачнеть и выветриваться. От него остаются лишь какие-то полосы букв незамысловатых фраз брошенных людей, швы на запястьях и ни одного посыла быть счастливым. Велел себе летать во сне, почувствовать освобождение. Сволочь. А сны ополчились против него и обманывают еженощно, что они рядом. Забывает, когда уснул, мир слишком привычен, чтобы понять, где он, а где - его летаргика. "Боль - это что было бы, если бы тысячи наших снов наружу вытащить"
Хорошо тебе, ибо ты знаешь, куда приведет тебя сердце, он же его не слышит, и у него нет дома, чтобы сделать первый шаг с его порога. Твою жажду действовать ему бы в вены. Он помнит как ты хотела углем красить веки у костра, и он практически верил в это. Если слышишь
Просто Краснов