Информация и ссылки на все главы: здесь.
Примечания: поскольку один человек уже с этим столкнулся, сразу попрошу не путать Ханако и Хитоми. Ханако – та, из-за которой весь сыр-бор закрутился, а Хитоми просто школьная подруга Ясу... хико.
Фуросики – цветной платок для завязывания в него различных предметов.



Этот день с самого утра казался крайне подозрительным. Весь дом опутала некая тягучая атмосфера. Что-то явно шло не так. Я сидел словно на иголках, стараясь разобраться, что к чему. Осторожный взгляд на урчащий холодильник, мимолетный взор на кухонные занавески в горошек. Вроде все как обычно. Но я все равно никак не мог успокоиться, чувствуя себя так, будто залез не в свою тарелку, но только-только засомневался, а, собственно, чья она? Мне потребовалось еще две минуты, чтобы все-таки распознать ту причину, по которой все казалось не таким, как оно было всегда.
– Тацуми, – я испытующе вгляделся в его лицо, – ты сегодня ни разу не пожаловался на меня?
– Похоже на то.
– И ты не использовал никакие свои плоские шуточки?
– Вроде, нет.
– И даже не ворчишь из-за того, что мы опять завтракаем готовыми продуктами?
– С чего бы мне ворчать?
– Я так и знал! – я даже немного успокоился, безмятежно хватая в руки палочки и пиалу с рисом. – Может быть, ты заболел? Или у тебя депрессия? – безразлично произнес я, спокойно принимаясь за завтрак, будто не был так напряжен еще минуту назад.
– Может быть.
Признаться, я ожидал, что он придумает что-то более оригинальное для ответа. Или же, как обычно, что-то, что должно бы меня смутить. Но он и сейчас оставался слишком тихим. С его уст даже слетело традиционное «спасибо за еду», которое он забывал произнести всякий раз, когда я готовил завтрак или ужин. Конечно, разогрев «быстрой» пищи сложно было назвать готовкой, но есть же в обществе принятые правила приличия.
Может, я бы и не думал обо всей этой ерунде, по поводу очень странного дня, если бы и дальше все не шло как по маслу. Я на удивление быстро собрался, ни один учебник не потрудился запрятаться так, чтобы я искал его минут пятнадцать, как это случалось обычно. Все словно назло лежало на своих местах. Я даже слегка приуныл оттого, что мы вышли даже на пять минут раньше, чем планировали обычно. Разумеется, наши планы всегда расстраивались, и мы опаздывали с выходом из дома хотя бы на десять минут. Вслед за этим мы непременно не попадали на нужный нам автобус и оставались ждать следующего. Как же я удивился, что именно в этот день автобус подошел ровно через полминуты после нашего появления на остановке. Это только подлило масла в огонь. Теперь я предчувствовал нечто воистину ужасное. Не бывает, чтобы все было так хорошо. За это, скорее всего, с нас потребуется плата.
Мы прибыли в школу за двадцать минут до начала урока. Впервые за те дни, что вынуждены были проводить вместе. И, опять же впервые, никто из учеников даже не обратил на нас внимания. Только Нисияма и двое других парней, теперь известных мне как Комода и Хино, подошли к Тацуми и заговорили о чем-то. Им, как я заметил, не казалось странным то, что их приятель вдруг стал таким шелковым. Ко мне они не приставали. Не удостоили даже единым недовольным взглядом, как это обычно бывало. Мол, а чего это он сидит тут рядом, подслушивает, что ли? Даже учителя, которые вдруг стали резко интересоваться мной на каждом уроке и спрашивали по три-четыре раза за час, в этот день не спешили начать свои истязания. И вот после этого мне стало действительно страшно.
«За что? Что я такое сделал? Зачем так запугивать меня идеальностью происходящего? Какие козни посыплются на меня после того, как этот временный рай закончится?»
Видимо, я отношусь к тому типу людей, которые перестали верить в счастье. Безоговорочное счастье, удачу, везенье и прочее из этой серии. За этим обязательно должно что-то стоять. Ведь, получая одно, мы обязательно лишаемся чего-то другого, не так ли? Просто, надо вовремя и правильно решить, что нам важнее – то, что мы получим или то, что отдадим. На мой взгляд, не бывает равноценного обмена. Люди способны платить только меньшее, чтобы выкупить большее. Может быть, вам кажется, что заплатить, скажем, тысячу Йен за бутылку воды – это значит, потратить больше, чем получить? А если смотреть с практической точки зрения, что будет полезнее, купюра или вода? Если не предполагать, что в другом месте и на ту же тысячу можно купить той же воды в пять раз больше.
Когда я понял, что стал думать совершенно не о том, урок уже подходил к концу. Удивительно, никаких придирок ко мне, никаких замечаний по поводу того, что я опять сажусь за последнюю парту против воли учителя. Честно говоря, я бы и сам рад сесть в первых рядах, но… думаю, преподаватели с трудом смогут понять мои причины. Даже если я отважусь их озвучить.
– У тебя какой-то пришибленный вид, – заметил Тацуми на большой перемене, на секунду отвлекаясь от разговора с Нисиямой, который красочно живописал вчерашний вечер.
– Правда? – я пожал плечами, выуживая из своего бэнто тамагояки и отправляя его в рот. – А у меня есть причины радоваться жизни?
Наверно это все же странно, впадать в депрессию из-за того, что все идет слишком хорошо. Может, у меня в голове что-то не так перевернулось? Может, это все из-за вчерашнего звонка?
Та девушка позвонила снова. Спустя несколько часов. На этот раз трубку поднял Тацуми. Кажется, он больше не доверял мне. Поэтому я так и не услышал ни слова из того, что сказала она. Только односложные вопросы Тацуми. Кто она, что с ней случилось, как ее найти. Он говорил так безразлично, что лично я бы на месте той несчастной, ни за что не доверил ему заняться моими проблемами. Стоит ли ждать помощи от столь холодного и чуждого чужому горю человека? Неужели она была настолько отчаянна, что согласилась? Или, быть может, человеческие души как-то иначе устроены, что им плевать на то, как и кто к ним относится? А генератором всех взаимоотношений и связанных с ними проблем является один только мозг. Что ж, это, конечно, логично. Но, все-таки, у меня сегодня, в самом деле, какие-то странные и разъезжающиеся по всем углам мысли.
На вопрос, как же зовут эту девушку, Тацуми ответил – Фумико. Я не стал высказывать свое удивление, но где-то в глубине души все еще оставался осадок из-за того, что голос ее был слишком похож на голос Хитоми. Какое-то время я даже с трудом заставлял себя дышать. Мне стало страшно. Я никогда не мог подумать, что что-то плохое может случиться с моими приятелями. Меня трясло все то время, пока Тацуми не соизволил рассказать, что же все-таки происходит. Наверное, это было не совсем прилично по отношению к Фумико, но я испытал облегчение. С каких пор я начал так заботиться о Хитоми? Внезапно мной овладело желание увидеть ее, поговорить. Просто о чем-нибудь поговорить. Точнее, говорить-то, как всегда, будет она. Я буду только стоять рядом, раздражаться этой отвратительной болтливостью и, там где надо, вставлять дежурные фразы. Разве когда-то все было иначе?
– Тацуми, я хочу кое-кого найти, – произнес я, отодвигая коробку со своим бэнто и поднимаясь из-за стола.
Меня смерили пристальным взглядом темно-карих глаз. Я так и знал, что этот день до неприличия хорош. И то, что Тацуми вдруг сразу согласился покинуть школьную столовую, стало новой каплей. Не говоря уже о том, что Нисияма с приятелями почему-то не стали его останавливать.
Следующим уроком у моего – никак не привыкну звать его бывшим – класса был японский язык. Зная Хитоми, легко можно было предположить, что она уже давно в классной комнате, невзирая на большую перемену. Она не была прилежной ученицей, просто очень не любила нашу столовую. Такая ее нелюбовь распространялась на все школьные столовые, а также кафе, всевозможные ресторанчики и забегаловки. «Еду надо готовить дома, а не покупать на улице», – нередко говорила она, подразумевая под этим то, что каждое блюдо должно быть приготовлено с особым чувством, а не с безразличием повара, который проводит весь день на кухне только ради заработка. Пожалуй, к этому вопросу она относилась чересчур серьезно. Тут сказалось влияние близких родственников, просто помешанных на кулинарии.
Как я и ожидал, она сидела за партой. Как ни странно, одна. Она ни с кем не разговаривала и только задумчиво перелистывала какой-то журнал – на его страницах были фотографии девушек кукольной, искусственной красоты. Сейчас времена такие, что популярны куклы, до отвращения похожие на людей, и люди, больше походящие на кукол. Мода, что с ней поделать?
Она заметила меня только тогда, когда я уже сделал пару-тройку шагов от двери. Хитоми сначала приветливо улыбнулась, закрывая журнал и отодвигая его на край парты, а потом нахмурилась, замечая моего спутника. Ее всегда доброе и приветливое лицо вдруг исказилось необоснованным недовольством. Быть может, и я со стороны выглядел именно так, когда мне приходилось иметь дело с этим парнем. Поэтому отчасти я ее даже понимал. Не желая смягчаться, она, вместо приветствия, сердито спросила у меня:
– Ну, и зачем ты пришел?
– Просто поинтересоваться, как у тебя дела.
– Конечно, все прекрасно! Особенно после того, как ты променял нас на общество этого… как его там? – она демонстративно отвернулась от Тацуми, будто его и не было в помещении. Самого Тацуми это совершенно не задело.
– Боже мой, к чему столько ревности?
Я, заставляя свой голос лучиться дружелюбием, сделал еще пару шагов ей навстречу и сел за соседнюю парту. На разговор нам оставалось минут пять, никак не больше. Необходимо же еще и успеть на следующий урок до того, как прозвенит звонок.
– И ведь главное, что ты так ни разу и не зашел к нам.
– Но сейчас же я тут?
– Ты мог хотя бы позвонить ради приличия! – она спрятала от меня свой взгляд, устремляя его в окно. – Я, между прочим, звонила даже тебе домой. И Кодзука-сан сказала, что ты переехал куда-то. Это так?
– Да. Прости, что не предупредил тебя сразу.
– Вместе с ним? – она покосилась на Тацуми, и я тоже невольно бросил взгляд в его сторону.
– Да, вместе с ним, – выдыхая, изрек я.
– С ним, с ним, – проворчал Тацуми. – Может, у него есть имя?
– Вместе с Тацуми, – я непроизвольно поправился.
– И как вам живется вместе? – мне кажется, или я слышу намеренный укор в ее голосе?
– Идеально, если бы не Тацуми.
– Как мило…
– Не так ли?
Времени на разговоры было не так уж много, а беседа все не клеилась. Даже Тацуми перестал с интересом поглядывать на нас. Теперь он откровенно скучал. Стоял чуть в стороне, делая вид, что его внимание привлек большой школьный плакат, висящий на стене. Если бы он встрял с какой-нибудь неуместной фразой, мне стало бы легче. Можно было бы разозлиться на него, отвлечься от того тягостного ощущения, которое завладело мной после слов Хитоми. Я не совсем понимал, из-за чего именно она так обижается, но пытался убедить себя, что у нее есть свои причины.
– Может, ты заглянешь как-нибудь к нам? – вдруг предложил я, хотя над подобной возможностью почти даже не думал.
Тацуми отвлекся от школьного плаката. Хитоми рассеянно посмотрела на меня, а потом нахмурилась.
– Зачем это еще?
– Просто. Ничего плохого мы делать не будем, – тут же заверил я девушку. – Разве что… – возможно со стороны я мог показаться смущенным. – Может, ты приготовишь какое-нибудь вкусное блюдо.
– Предлагаешь мне наняться к вам кухаркой?
И, хоть в словах еще сквозило недовольство, она заметно смягчилась. Даже на Тацуми смотрела чуть веселее.
– Что ж! Раз меня приглашает мой любимый Кодзука-кун…
Любимый?
Сначала я удивился этому слову, а потом потихоньку начал раздражаться. Для чего оно было сказано? Она думала, что пошутила? А если кто-то превратно поймет эту никчемную шутку? Плевать на то, что расслышал это, скорее всего, один только Тацуми.
– Мне нужно время подумать, – Хитоми прохладно улыбнулась, глядя куда-то в пространство между мной и Тацуми, после чего мягко напомнила, что мы рискуем опоздать на следующий урок.
– Твоя девушка? – невзначай поинтересовался Тацуми, пока мы возвращались в нужный нам кабинет по просторному школьному коридору.
– Да брось! Разве могут у меня быть какие-то отношения с Хитоми? – немного резче, чем стоило, бросил я.
– Я просто спросил, ты мог и не отвечать.
Он замолчал. Как-то слишком подозрительно, чтобы я мог подумать, что за этим молчанием не последует нечто ужасное.
– Знаешь, Ясухико-кун, – как-то чересчур таинственно произнес Тацуми, растягивая слова. – Раз уж ты считаешь, что тебе уже можно приглашать гостей в этот дом…
– Что тогда? – поторопил его я с ответом; кажется, он решил растягивать не только слова, но и паузы.
– Мы можем считать, что период адаптации подошел к своему успешному завершению.
Эта фраза оказалась настолько непостижимой, что я даже не нашел сил переспросить. Тацуми сам догадался объяснить чуть подробнее. Видимо из-за того, что на лице моем застыло выражение полнейшей потери владения ситуацией.
– Это значит, что мне уже надоело все вечера сидеть с тобой в этом доме, разглядывая стены. Сегодня я собираюсь прогуляться.
Не сразу я понял, к чему он клонит. Казалось бы, хочешь – иди гуляй. Да, я помню про нашу связь, я даже согласен пройтись вместе с тобой, раз уж тебе так хочется подышать свежим воздухом. Только зачем тебе это? Ой, нет. Сдается мне, я начинаю разбираться в твоих намерениях.
– Постой! – я даже остановился прямо перед дверью нужного нам кабинета. – Ты же не хочешь сказать, что «прогуляться» – значит…
– Оставим интригу на потом, – безразлично буркнул Тацуми, опережая меня и открывая дверь в класс. – Прошу вас.
Весь урок был испорчен нависшей надо мной зловонной аурой и скрежетом моих же зубов. Какого черта он может так запросто решать, что мы будем делать? Да, я, не согласовавшись с ним, пригласил в гости Хитоми. Но ведь я уверен, что она и не подумает всерьез о возможности прийти с визитом. Это ведь Хитоми! А фраза «приходи в гости» была лишь попыткой склонить ее к примирению. Совершенно другое дело, что Тацуми куда-то потащит меня. А вдруг это противозаконно? Вдруг он пойдет в какой-то бар, будет выдавать себя за совершеннолетнего и напиваться? А я, всюду неотрывно следующий за ним, тоже попаду в переплет, если Тацуми вдруг уличат в нарушении закона. Наверняка доложат моим родителям. О каком тогда материнском доверии может идти речь? Меня тут же поспешат вернуть домой и посадить под домашний арест, но… окажется, что это несколько проблемно. Вряд ли кто-либо сможет совершенно спокойно и адекватно отреагировать на тот факт, что нас с Тацуми связывает какое-то неосязаемое притяжение, нить, связь, я уже даже боюсь думать, как еще можно назвать эту штуку. А вдруг они вздумают начать изучать этот феномен? Соберутся какие-нибудь ученые, будут держать нас в каком-нибудь НИИ, отправят в Америку, предадут эту историю всемирной огласке. А в Америке захотят взять в какое-нибудь ток-шоу. И тогда жизнь моя будет окончена. Нет, скорее я покончу с ней много раньше. Еще тогда, когда мне придется посмотреть в глаза матери, когда она узнает, что я ходил в пивной бар или что-то в этом роде.
– Ты слишком много грузишься, – шепнул мне Тацуми, сидящий за партой справа.
– Магнитная буря, должно быть, виновата, – сердито бросил я ему в ответ, открывая учебник английского на первой же попавшейся странице и погружаясь в текст «Природа и климат Великобритании».
Только спустя пару минут, когда преподаватель вызвал меня к доске, я вдруг вспомнил, что сейчас шел урок алгебры.


Коминэ Фумико лежит в больнице. Отдельная палата на втором этаже. Кровать стоит около незанавешенного окна, а девушка дремлет, подставив свое лицо скудному зимнему солнцу, выглядывающему из-за туч. Ее бледные руки лежат поверх белоснежного одеяла, а коротко-стриженые волосы больше не имеют возможности картинно раскидаться по подушке.
Это действие особой магии. С трудом можно поверить в то, что кто-то позволил бы двум посторонним парням проникнуть к больной, которая не является ни их родственницей, ни даже лучшей подругой. Более того, прийти и навестить ее по собственной инициативе, а не получив предварительное приглашение. Персонал больницы никогда не пропустил бы нас сюда. Но все же, мы стоим здесь. Нам не было задано практически никаких вопросов. На нашем пути не было никаких препятствий.
– Коминэ-сан, – вежливо произносит медсестра, пропуская нас с Тацуми вовнутрь. – Вас пришли навестить.
Я бы не стал будить ее сразу. Я бы с удовольствием еще посидел в тишине, дожидаясь ее пробуждения. Смог бы собраться с мыслями, подготовиться хоть как-то к разговору с ней. Хоть она и звонила уже по телефону, но толком так ничего и не сказала. Нам не было известно почти ничего.
Увидев Тацуми и меня, переминающегося с ноги на ногу у порога, Коминэ-сан улыбнулась. И улыбка эта была настолько искаженной, что больше напоминала собой гримасу. Я тоже старался улыбаться, но далеко не был уверен в том, что у меня это получалось хоть каплю лучше. Только Тацуми сохранял свое типичное равнодушие. Похоже, это раздражало только меня. Сама Коминэ-сан так ни разу и не пожаловалась на его поведение.
– Мне так скучно здесь, – приглушенно произнесла девушка, приподнимаясь на кровати и принимая сидячее положение. От пробуждения ее лицо выглядело немного порозовевшим. Но, может, это было лишь из-за тени, которая теперь падала на ее кожу.
Я продолжал чувствовать себя не в своей тарелке. Все слова, которые можно было произнести в данной ситуации, в один миг вылетели из моей головы.
– Вы пришли, чтобы скрасить мое одиночество? Почему же вы тогда стоите у порога и не проходите?
Она сделала приглашающий жест рукой, указывая на стул около ее кровати. Я сделал пару шагов вперед и оглянулся на Тацуми. Тот все еще стоял с безучастным видом. Будто этот случай с Коминэ-сан касался только меня, а он просто посмотреть пришел, как я буду со всем справляться. Я постарался посмотреть на него так злобно, как только мог. Чтобы он наконец оторвался от дверного косяка и прошел хотя бы в центр больничной комнаты. Тацуми сначала упрямился, но все же перешел от двери к стене и прислонился к ней спиной. Мне оставалось только тяжко вздохнуть. Мое влияние тут абсолютно бессильно.
– Мы с вами знакомы? – спросила Коминэ-сан. – Амнезии у меня вроде быть не должно, но мало ли.
– Нет, мы видимся впервые, – я приветливо улыбнулся. – Меня зовут Кодзука Ясухико. Рад нашему знакомству.
Я на время замолчал, давая Тацуми возможность назвать свое имя, но он продолжал молчать и откровенно скучающим взглядом смотреть в окно. Я виновато улыбнулся девушке и попытался как-то исправить положение:
– А вот этого забывшего о приличиях угрюмого парня зовут Тацуми Юя.
Кажется, моя фраза немного развеселила девушку. На щеках ее обозначился румянец, а в глазах блеснул озорной огонек.
– Это так здорово, когда у тебя есть хорошие друзья, – мечтательно протянула она. Только я хотел сказать ей о том, что мы с Тацуми никакие не друзья, как она продолжила: – Ой! А сама я так и не представилась! Меня зовут Коминэ Фумико. Буду рада провести с вами время. Вы пришли из какой-нибудь службы?
– Службы? – я был несколько удивлен.
– Ну, да. Говорят, есть какие-то социальные службы. Я точно не знаю. Вроде как они приходят, помогают старикам или бездомным детям, чтобы те не скучали целый день в одиночестве. Вы тоже из такой службы?
С одной стороны, врать ей не очень хотелось. Но ведь с другой, чем-то подобным мы и должны были заняться.
– Да, можно сказать и так. Не расскажешь, что с тобой случилось, Коминэ-сан?
Она замотала головой из стороны в сторону.
– Так не пойдет. Зовите меня по имени, Кодзука-сэнсэй.
Это звучало так непривычно, что я издал смешок. Тацуми тоже не остался равнодушным к подобному обращению. Позже он еще вспомнит это и приплетет к своим однобоким шуточкам. Пожалуй, мне не стоило рассказывать вам о столь очевидных вещах?
– Тогда и ты, Фумико-тян, должна звать меня Ясухико.
– Но ведь…
– Не беспокойся, мы не намного тебя старше.
– Хорошо, Ясухико… кун.
– Вот и отлично!
Когда она начинала говорить, то сжимала своими тонкими пальчиками пододеяльник. Обычно само это словосочетание «тонкие пальцы» призвано навести на мысли об изящности и утонченности. Но в случае с Фумико, ее бледные миниатюрные кисти рук с просвечивающими через кожу синими венами, ассоциировались скорее с болезнью. Под глазами, если внимательней присмотреться, видны «мешки», не совсем похожие на те, что бывают с недосыпа. Но, несмотря на это, лицо ее было полно жизни. Глаза блестели, с интересом и почти без стеснения разглядывая меня, на щеках обозначился румянец. Только небольшой и слишком аккуратный на вид шрам у левого виска не весьма удачно скрывали короткие черные волосы.
Если бы меня сейчас кто-то спросил, сколько ей лет, я бы не смог определить даже на глаз. С одной стороны, ее фигурка больше напоминает двенадцатилетнюю девочку, да и ее манера общения, слишком открыто и по-детски рассказывала она нам зачем-то про свою собаку, которая умерла три года назад. Но с другой стороны, по ее лицу нельзя дать никак меньше шестнадцати или семнадцати. Слишком серьезно она выглядит даже тогда, когда улыбается. Наверное, мы ровесники.
Я попросил ее рассказать, что с ней случилось, а она начала свой рассказ с самого детства. Когда ей было шесть лет, из дома куда-то исчезла мама. Фумико не грустила по ней. Она никогда не любила свою мать. Будто какая-то часть ее духа или тела мгновенно распознала то, что эта женщина не была ей родной. Хоть с самого рождения и окружала девочку своим присутствием. Именно присутствием, заботой ее действия сложно было назвать. Фумико эту женщину никогда не любила, разве что и ненависти не испытывала. В конце концов, плохим человеком ее мачеха не была. Просто не сумела развить в себе любви к чужому ребенку. В своем рассказе, Фумико делала особый акцент на то, что она так никогда и не решалась спросить у отца, была ли эта женщина лишь мачехой. Девочка итак была уверена в своих догадках. Даже больше, чем могла бы поверить словам отца. Поэтому она не спрашивала. И постоянно называла ту женщину «мама». Будто всегда верила в то, что у нее была мать.
Больше всего Фумико любила ездить на фестиваль в Киото вместе со своим отцом и тетей. В этом городе древних храмов фестивали бывают чуть ли не каждую неделю. У каждого храма обязательно есть свой собственный фестиваль. Фумико очень нравилось, что они каждый год попадали на новый. Особенно запомнился ей Арасияма Момидзи Мацури, проходивший на Арасияма, когда ей было девять лет. Был уже разгар ноября, листья кленов окрасились пестрыми красками. Особенно ярко она помнит свое простенькое желтое кимоно и зеленый, с белыми и голубыми цветами хризантемы на нем, фуросики. Проходя по мосту через реку Кацура, она уронила в воду свою любимую заколку, когда-то подаренную ей «мамой». Поток воды молча проглотил «лакомство», не сказав даже «спасибо за угощение» в ответ.
– Странно, я совсем не помню, произошло ли это случайно или я сама выбросила заколку. Она мне очень нравилась. На ней был очень красивый белый журавлик. Я больше никогда не видела таких заколок.
То ли от этого маленького происшествия, то ли из-за аромата осени, разлившегося теплой рекой по всей округе, у Фумико поднялось настроение. Она наблюдала за буйством красок разряженных в свои осенние костюмы деревьев, принимала участие в различных играх, которые обычно проводятся на фестивалях, а главное, снова заказала две порции такояки. По словам Фумико, такояки нужно есть именно в Киото. Именно во время одного из таких фестивалей. Это придает самым обычным колобкам из теста необычайный вкус. Если заказать такояки просто в каком-нибудь кафе или ресторане, то вы ни за что не почувствуете именно той атмосферы, какую приносят они во время фестиваля. Так сказала Фумико. И мне стало немного неловко. Я никогда не пробовал настоящие такояки. Более того, никогда не бывал на фестивалях в Киото. Кажется, как-то раз что-то подобное проводилось недалеко от Токио, и моя мама загорелась желанием попасть туда. Этой вылазкой она только испортила мне все настроение. Толпы народа, подвешенные тут и там бумажные фонарики, шум и гам от бегающей туда-сюда малышни. Мне самому было не больше десяти тогда, но я бы ни за что не бегал по улице с такими криками. Собственно говоря, с тех пор меня никогда не брали с собой на подобные мероприятия. По крайней мере, за мной оставляли право на отказ.
А Фумико, в отличие от меня, любила большие скопления народа. «Так чувствуешь себя пусть и маленькой, но частицей какой-то одной большой силы. А еще фейерверки очень красивые!» – сказала она на мое замечание, что фестивали слишком уж шумные.
И она рассказывала дальше. Про свою тетю, которая любила угощать ее всякими вкусностями, которые готовила сама. Про соседского мальчишку, который вечно подшучивал над ней. Как-то раз он даже испачкал ее шикарные длинные волосы грязью из лужи. Она проплакала полчаса, пока отмывала их в ванной, но родителям так и не пожаловалась. А еще они целый год жили на Окинаве. Ее отец только-только получил работу в турагентстве, и его отправили в самое теплое место в Японии. За этот год Фумико заметно загорела, а в школе, куда она ходила, набралась некоторых дурных привычек и подхватила акцент, который позже совсем исчез из ее речи.
За этим разговором я и не заметил, как пролетело два часа. Никогда бы не подумал, что люди могут при первом знакомстве столько всего рассказать. Мне начало казаться, что мы знакомы с Фумико уже как минимум два-три года.
Если бы не вошедшая в палату медсестра, возвещающая о том, что Фумико пора принять витамины и снова лечь спать, мы могли бы остаться и на всю ночь. И выслушивать Фумико до тех пор, пока она не расскажет все то, что хотела рассказать. В один момент я даже подумал, что, в процессе этого рассказа, вываливая на нас все больше и больше подробностей, сама Фумико рискует растаять. Просто превратиться в свои слова, слетевшие с уст и подобно им рассеяться в воздухе.
– А вы придете еще, Ясухико-кун, Юя-кун? – поинтересовалась она, снова поудобней укладываясь в постель.
– Обязательно, – я улыбнулся.
– Тогда я ловлю вас на слове!
Когда дверь за мной закрылась, я почувствовал, что все мои чувства, мысли и эмоции смешались в одну липкую кашу и разделить их уже никак нельзя. Невозможно понять, что же произошло. Она много говорила, я все слушал. Даже успел забыть о присутствии Тацуми, который теперь поспешил напомнить о себе, толкнув меня локтем в бок.
– Эй, не спи на ходу! – буркнул он. – Ну и болтушка же эта Фумико!
– Наверное, ради этого она нас и позвала, – задумчиво произнес я, глядя на квадратики кафеля у себя под ногами и стараясь ступать так, чтобы каждый раз моя ступня не выходила за пределы одной из плиток. – Может, ей просто очень хотелось выговориться. Из-за этого она страдала…
– Если все остальные будут так выговариваться, то впору будет искать качественные ушные затычки.
– Брось! Не так уж это жутко, как ты говоришь. В какой-то момент мне самому захотелось съездить на фестиваль и поесть такояки.
– Так за чем же дело стало? Собирай вещички, и махнем как-нибудь в Киото на уик-энд!
– С тобой-то? – я угрюмо посмотрел на довольное лицо Тацуми. – Кто тебя знает, что ты задумаешь натворить в чужом городе.
Его голос звучал до отвращения ехидно. Или это был его обычный голос, просто в тот момент я снова почувствовал, как где-то внутри меня закипает озеро ненависти.
– Я бы просто навестил парочку своих знакомых. Если бы ты не был таким букой, то мог бы и удовольствие получить, между прочим. Там живет одна сумасшедшая, но крайне милая особа. Вот уж кого я согласился бы слушать целый час!
– Истинное удовольствие я получу, когда смогу сбежать от тебя в Сибирь, – раздраженно процедил я сквозь зубы.
– Нет, в Сибири у меня, к сожалению, знакомых нет, – Тацуми даже сделал вид, что немного погрустнел. Впрочем, мне-то какое дело?
Когда мы вышли из здания больницы, на моих наручных часах было около семи вечера. Я вдруг заметил, что ужасно устал. Не столько физически, сколько духовно. Хотелось сию секунду отправиться домой и сесть за домашнее задание. Кажется, на завтра мне надо сделать только английский. Последнее время этот предмет не вызывает у меня особых сложностей. Хотя Тацуми постоянно смеется, замечая ошибки в моей тетради. «Какой идиот напишет he have?» – тыкает он пальцем в одну из строчек. «Просто немного задумался! А ты бы лучше в свою тетрадь смотрел. Каким это образом у тебя Абэ Дзиро стал ярым противником группы Сиракаба?» На прошлом занятии по литературе он получил выговор от Утака-сэнсэй, и сейчас ему приходилось писать сочинение в четыре тетрадных листа на заданную тему. Его обычно мелкий почерк вдруг вырос в три раза. Если раньше не всегда можно было разобрать отдельные элементы слишком мелких иероглифов, то теперь они казались несуразно большими. Тацуми писал не очень-то и аккуратно.
Тацуми шагал впереди. Следуя за ним как за каким-то особым указателем, я шел вперед почти на автомате, не разбирая дороги. Мои мысли снова обратились к Фумико. Хоть она и говорила очень много, но так ничего и не сказала. Ничего такого, что она должна была сказать. Я не мог обсудить это с Тацуми. Я чувствовал, что он тоже все понимает, но при этом никак не может заговорить на эту тему. Почему Фумико рассказывает о своем детстве? Почему вспоминает какие-то глупые мелочи своей жизни? Ведет речи о собаках, фестивалях, соседских мальчишках. Но так ни слова и не произнесла на тему, что она вообще сейчас делает в больнице. Конечно, мы спрашивали в информационном окошке. Нам назвали какую-то непонятную болезнь. По крайней мере, мне большинство из них непонятны. Мне должно быть стыдно? Тацуми, который знает в этой области куда больше, чем я, поспешил заверить, что ничего серьезного девушке не грозит. Скорее основные проблемы подстерегают ее на психологическом уровне. Что это значит, он так и не сказал. Подразумевалось, что я итак уже все понял. Но есть ли какая-то связь между ее рассказом о семье и всем остальном и тем, что она сейчас лежит в одиночной палате?
Сегодня стоит пораньше лечь спать. Иначе завтра я буду валиться с ног. В голове витает предательская мысль о том, что сделать английский можно будет и с утра. Но она чересчур заманчива, чтобы ей поддаваться. Стоит только отложить что-то на потом, как начинаешь осознавать, что скорее всего не сделаешь это уже никогда.
– Который раз я замечаю, что ты уж слишком загруженный.
Голос Тацуми слышится словно сквозь тончайшую пленку. Вроде бы ничто не отделяет нас, но восприятие уже совсем иное. Я поднял глаза, пытаясь отделаться от своих постоянных раздумий, и сразу же заметил, что где-то мы свернули не в ту сторону. Та улица, на которой мы сейчас находились, не входила в столь привычный для меня список объектов, которые необходимо преодолеть на пути от дома в школу и из школы к дому.
– Куда это ты нас завел? – я заозирался по сторонам.
– Как это «куда»? Я же сказал, что сегодня мы идем туда, куда хочу я, – пока я пребывал в «воздушных замках» (а построил я их все, уж поверьте, достаточно давно), он успел достать сигарету и закурить.
Спорить с ним было практически невозможно. Я попытался было заявить о своих намерениях вернуться в дом как можно скорее, но все мои надежды были порушены в одно мгновение.
– Тебе не кажется, что слишком уж весело тебе живется, а? – Тацуми нахмурился. – Все происходит так, как ты хочешь. Я из-за тебя уже который день отказываюсь от предложений Нисиямы зайти на какую-нибудь вечеринку или в клуб! Только таскаюсь по каким-то больницам и выслушиваю, как ты ссоришься со своей девушкой!
– Во-первых, к Фумико-тян я сам шел не ради удовлетворения собственного удовольствия! Во-вторых, Хитоми мне не девушка и я с ней еще не ссорился. И, если бы ты чуть больше подумал своими мозгами, то заметил бы, что это мне теперь приходится учиться в твоем классе, и каждый день выслушивать издевки твоего Нисиямы, который не трудится даже придумывать новые!
– О, если тебя это так беспокоит, то я сочиню ему парочку свежих шуток, – огрызнулся Тацуми, кидая прямо на асфальт наполовину недокуренную сигарету. – Но разве это не ты приглашаешь в дом всех, кого не лень?
Где-то глубоко внутри вспыхнуло новое пламя. В голове промелькнула мысль о том, что надо было как-нибудь задушить его подушкой, пока он спит. И что бы там ни говорила Алайна. Да и какая, к черту, Алайна?!
– То, что я пригласил одну Хитоми, еще ничего не значит!
– А если она узнает о нашем маленьком секрете? – мне показалось, или Тацуми на самом деле посерьезнел? – Что если телефон зазвонит, когда она придет? Или вдруг заявится Алайна…
– Алайна, Алайна, – проворчал я, сжимая руки в кулаки. – Какого черта ты все это спрашиваешь? Ты же знаешь, что ничего такого не случится. Хитоми просто посчитает неприличным навязываться и приходить в гости. Я устал от тебя, Тацуми. Почему мы не можем просто вернуться в этот чертов дом, доделать домашнюю работу и лечь спать?
– Потому что я обещал прийти к ним сегодня. И потому, что я намереваюсь сдержать это обещание.
Обещал он, понимаете ли. Нашел, что обещать. Разве нет в мире куда более важных обещаний? Что-то не уверен, что и их он также свято выполняет.
– Давай сделаем так, – я пошел на попятную. – Каждый день мы будем по очереди решать, чем заниматься вечером. Если сегодня мы отправимся к твоим дружкам, то завтра я буду выбирать, где и с кем провести свободное время. Даже если я захочу до ночи ходить по набережной с Хитоми, ты ни слова не пикнешь на этот счет.
Я сам несколько поразился своему предложению. Мне не следовало бросать столь резких слов, так быстро сдаваться. Конечно, можно предположить, что, не будь этого условия, Тацуми взял бы за обыкновение каждый день таскать меня по своим друзьям. А так у меня хотя бы была гарантия, что хоть три-четыре дня в неделю я смогу проводить в тишине и покое. Тут же сразу стоит заметить, что Тацуми принял это простенькое соглашение. Его оно устраивало практически во всем. Наверное, он думал, что если я и правда буду приглашать Хитоми на набережную, то он сможет вдоволь над нами поиздеваться. Жаль только, что мы в Токио, а не где-нибудь у моря. Пусть, разумеется, это лишь проблема времени и денег.
Пользуясь тем, что сегодняшний день решено было сделать днем его выбора времяпровождения, Тацуми все-таки потащил меня за собой. Нельзя сказать, чтобы я питал особые иллюзии по поводу того, что все пройдет тихо и гладко. Просто я не мог представить, что может быть хуже издевательств со стороны Нисиямы и его приятелей. Я не стану рассказывать про тот вечер. Не думаю, что его можно назвать каким-то особенным или знаменательным. В конце концов, если я стану описывать все вечера, которые с этого момента, почти в прямом смысле этого слова, принадлежали Тацуми, то мне скорее придется сменить этой истории название и превратить ее в повесть о шумных вечеринках и убийстве моих нервов.
В день, когда было принято решение поделить права на выбор проведения свободного времени, между мной и Тацуми пронеслась новая волна непонимания и слепой, но очень сильной ненависти.