В колонках играет - En Extremo - Vollmond
Настроение сейчас - тупиковое

…

Вероника потуже затянула шарф и, уткнувшись носом в воротник, спустилась в темное нутро подземки. В мгновение ее окутал липкий запах пота, перегара и дешевых духов, сквозь который пробивалась вонь немытых тел попрошаек и пьянчуг, которыми так изобиловали станции метро. Паразиты индустриального мира. Или просто раки отшельники? Кто знает.
Она закрыла глаза, позволив ногам вести ее по знакомому до каждой трещинки в полу маршруту – к вагону электрички. У перрона толпа сдавила ее, смяла и, накрыв, внесла в вагон, где милостиво ослабила свои объятия. Девушка приоткрыла глаза: уставшие, хмурые и некрасивые лица. Бледная, с сероватым оттенком, кожа обтягивала кости, провисала на щеках, истончалась до синевы под глазами, собиралась в складки в уголках губ. Женщины, старухи, девушки – одинаково стары. Косметика как панацея от времени уже не спасала. Глаза блеклые, прозрачные, стеклянные, словно бусины старинной бижутерии. Люди нового поколения. Homo Industrial. Вероника отвернулась к окну. «А где же я?..» - думала она, глядя в темноту проносившихся тоннелей. Но ее мысли прервал нетерпеливый писк телефона и гневный голос начальника. Опять опоздала.


* * *


Михаэль был просто другом. Не любовником, не «бывшим», он даже не был геем или каким-то -юродным братом, в котором принято теперь видеть в первую очередь друга. Он был просто другом. В том самом значении, которое еще воспевали Пушкин, Высоцкий и иже с ними. Конечно же, тот единственный раз интимной близости не считается. В чистую и незамутненную дружбу сегодня никто не верит, и Вероника не верила. И те минуты «просто секса» были скорее данью традициям. Все-таки надо соблюдать правила, по которым живет весь мир.
И все же Михаэль был другом – лучшим, или, точнее сказать, единственным. Как так получилось ни он, ни она не знали. Возможно потому, что он ни на что серьезное кроме дружбы годен не был, или потому что она слишком цинично относилась к окружающим и слишком глубоко прятала себя за всякого рода масками безразличия и бесчувственности. Или потому что ни один из них ничего большего предложить не мог.

- У тебя есть что-нибудь поесть? Я голодна, как…, - она попыталась подыскать сравнение, но, не вспомнив ничего подходящего, устремилась на кухню. Входная дверь так и осталась незакрытой.
- Там в холодильнике, кажется, было…, - лениво откликнулся парень.
Он прицелился – книга полетела в мусорную корзину, затем потянулся и пересел в кресло.
- Полковнику никто не пишет, - прочла, вошедшая в комнату Вероника, она повертела книгу, которую достала из корзины. – Чем тебе не угодил Маркес? – в другой руке она держала банку шпрот.
- Ничем. Просто там ему самое место. Привет, кстати.
- Привет. Ты ни черта не смыслишь в литературе. Маркес, между прочим, величайший литературный классик.
- Зато ты ни черта не смыслишь в жизни. А Маркес твой вообще пришелец.
- Все мы там были, - философски заметила Вероника.
Сколько она помнила, он всегда сидел дома – на диване, в кресле, за компьютером – и при этом умудрялся как-то зарабатывать себе на жизнь. Он всегда был в поиске, но, находя что-то, не останавливался, шел дальше, искал и не находил. Так в его квартире появились гитара и старенький Nikon, а во дворе стоял настоящий Harley Davidson.
- Это тебе Маркес сказал?
- Неа, так в библии написано и в ведах и еще черт знает где, - жизнерадостно отозвалась она.
Михаэль хмыкнул:
- Что ты там ешь?
- Шпроты, у тебя даже пиво закончилось…, - уныло ответила она.
- Этого добра у меня всегда хватает, ты просто искать не умеешь, - он закинул в рот рыбку и исчез в кухне.