good luck

хм...а изза чего шишак?

Инотёнок, да ненаю я! Вскачил и все тут и немагу некак избавиться!-_-*

Самое главное дело
Фандом: Sherlock
Автор: chibirhm
Переводчик: Sige
Оригинал: http://community.livejournal.com/tongueincheeky/10521.html
Разрешение: разрешение получено
Пейринг: Доктор Джон Ватсон/Шерлок Холмс
Рейтинг: PG-13

--------------------------------------------------------------------------------

Почему Джон Уотсон остается с Шерлоком Холмсом – это, на взгляд Шерлока, совершенно объяснимо. Джон любит Лондон и не может быть счастлив в другом месте – он сам об этом говорил. И он не может себе позволить снимать квартиру в одиночку – так что, естественно, он готов со многим мириться, лишь бы жить в столице. Он готов мириться с Шерлоком, потому что у него явные мазохистские тенденции. Он готов следовать везде за Шерлоком и быть его другом (за неимением лучшего термина), потому что он военный. Из-за этого он постоянно ищет сильных ощущений. А еще он из-за этого дисциплинирован (сделав выбор, Джон воспринимает его как приказ – и следует ему) и терпелив (война сводит с ума – на ней приходится торопиться, чтобы подождать, и бессмысленно убивать: чтобы пройти через такое, определенно нужно терпение).
Шерлоку не стоит удивляться, что Джон прочно обосновался в его жизни, несмотря на все свое ворчание. В Лондоне всегда хватало идиотов со склонностью к саморазрушению – и было просто неизбежно, что кто-нибудь вроде Джона вскоре его найдет. Логическое заключение. Он бы даже сказал, элементарное.
Вот чего Шерлок никак не может объяснить – это почему энтузиазм, с которым Джон за ним бегает, кажется ему завораживающим. Даже захватывающим. Восхитительным – как неразгаданные серийные убийства, только еще лучше.

Вот это – загадка, которой стоит уделить время.

***
Две недели спустя эта глупая тетка, психотерапевт Джона, требует встречи с ним. Джон настаивает, что Шерлоку не обязательно идти, – его, вообще, похоже, слегка бесит сама идея, и уже одно это, по мнению Шерлока, стоит того, чтобы пойти – хотя бы исключительно ради развлечения.

- Она хочет тебя изучить, – предупреждает его Джон, пока они ждут в приемной. Шерлок замечает, что у него опять трясется рука, зато нога в полном порядке. Интересно. – Она воспринимает тебя как новое чудо-снадобье и хочет узнать его побочные эффекты.
- Не первый раз меня будут подвергать психологическому анализу, – беззаботно отвечает Шерлок, оглядывая неприметную приемную. Других пациентов, которых можно было бы изучить, здесь нет – скучно. – Ты выглядишь нервным. Тебе ведь не обязательно было приходить. Хочешь никотиновый пластырь?
У Джона такой вид, словно он вот-вот ляпнет какую-нибудь гадость, но тут открывается дверь – и психотерапевт жестом приглашает Шерлока зайти.
- Это совершенно не мое дело – сомневаться в том, что работает, а что нет, – говорит она, – но я бы никогда не подумала о вас как о первом человеке, которому Джон начнет доверять. И я признаю, что просто понятия не имею, каким образом ваша беготня по Лондону сможет излечить его ПТСР.
- Она бы и не помогла, – соглашается Шерлок, – если бы у него было ПТСР.
- Вы подвергаете сомнению мой диагноз?
- Ну, в этом нет вашей вины, – говорит Шерлок как можно добрее – Джон считает, что эта доброта гораздо больше похожа на снисхождение. – Я и не ожидал, что вы окажетесь настолько блестящим специалистом, чтобы поставить диагноз, который технически не имеет названия.
- А вы, полагаю, поставили, – говорит она, даже не делая записей в блокноте. Шерлок не уверен, стоит ему считать себя польщенным или оскорбленным.
- Посттравматическая стрессовая зависимость, – объявляет Шерлок. – Джон расцветает под воздействием стресса. Ему нужен стресс. Он больше не знает, как жить без постоянного сражения. Если сражения нет – Джон сотворит его сам.

- И вы хотите сотворить войну, чтобы он был счастлив? – Ее брови подскочили практически к линии волос.
Шерлок пожимает плечами.
- В этом нет нужды. Мир и так находится в состоянии войны. И я на ней сражаюсь – вот что я делаю. Точнее, мне следовало бы сказать: вот что мы делаем.

Она откидывается на спинку стула, внимательно его разглядывая.
- Вы очень умный человек, Шерлок Холмс, – в конце концов говорит она. – Что вы хотите от такого человека, как Джон? Когда он вам надоест – вы отбросите его в сторону?
А она хороша в своем деле – этого нельзя не признать. Ум до его стандартов не дотягивает – но у кого он дотягивает? Если бы она была умна по стандартам Шерлока, она не могла бы быть психотерапевтом. Она, возможно, начала бы убивать своих клиентов, одного за другим, – просто чтобы разбить бесконечную монотонность. Во всяком случае, она не полная дура – а это то, чего он не может сказать о большинстве людей.

- Я не думаю, что Джон мне надоест, – говорит он в конце концов. – Он служит мне хорошим слушателем и почитателем моего гения. Я всегда буду гением. Полагаю, что актуальнее было бы спросить, когда я надоем Джону?
- Думаю, не раньше, чем ему надоест ходить, – отвечает она.

***
В их квартире, мягко говоря, царит беспорядок. А если откровенно, она находится в состоянии полного бардака, который гораздо больше отражает повадки Шерлока, нежели Джона. Шерлок наблюдал за тем, как Джон убирает в комнатах, инстинктивно зная, куда положить вещи Шерлока, чтобы он потом мог их найти. Ожидаемое возмущение он высказывает очень редко: только когда в очередной раз обнаруживает приставшие к конфорке бараньи мозги или когда им приходится наскребать деньги на третью микроволновку за месяц (предыдущая весьма эффектно взорвалась, а та, что была для этого, просто крайне неприятно пахла). Шерлок приходит к выводу, что Джон, как человек военный, отличается аскетичностью, когда дело касается жилищных условий (это подтверждает и тот факт, что все его имущество при переезде было сложено в две большие картонные коробки, поместившиеся в багажнике такси).

Учитывая то, что квартира очень много говорит о характере Шерлока и почти ничего о характере Джона, со стороны Шерлока было совершенно естественным вломиться в комнату Джона, чтобы побольше о нем узнать. Его расследование, впрочем, не вскрыло ничего сверх того, что Шерлок мог бы выяснить за пять минут разговора. Одежда у Джона неприметная, личные владения стремятся к нулю и отличаются строгой утилитарностью, ноутбук чистый, как стеклышко, не считая одного-двух визитов на порносайты с ритмично двигающимися грудастыми блондинками.
Вторжение в психику Джона оставляет неприятное чувство холода. Есть два логических вывода – и оба, полагает Шерлок, одинаково правдивы. Первый заключается в том, что Джон – невзыскательный человек, который уступает капризам Шерлока, что отражается в обстановке их квартиры, и предпочитает все, что не понравилось бы Шерлоку (все нормальные для обычного человека слабости), прятать в своей комнате.

И второй вывод – Джон не хочет пускать корни, привязываться к этому месту, всегда готов променять его на лучшее. Когда он найдет лучшую замену Шерлоку (возможно, предсказуемую блондинку, которая будет восхищать и возбуждать его, при этом не обладая побочным эффектом в виде мизантропии), он съедет, оставив свою комнату пустой, и Шерлоку, возможно, придется тайком грабить банки, чтобы платить ренту.
По какой-то причине проблема ренты, несмотря на всю ее остроту, беспокоит его меньше всего.

***
Преследуя свихнувшегося преступника, Шерлок Холмс был ранен в руку и истек кровью до смерти.
Во всяком случае, Шерлок хотел бы, чтобы это было так. В реальности он истек кровью почти до смерти – Джон вовремя обнаружил его, хотя Шерлок и приказал не следовать за ним: у Джона в тот день была простуда, он беспрерывно чихал и кашлял. Пока Шерлок искал улики в покинутом логове сбежавшего преступника, пытаясь понять, куда он мог двинуться дальше, ему меньше всего было нужно, чтобы Джон разбрызгивал вокруг сопли и слюни и портил всю игру.

Это было совершенно безопасно – во всяком случае, должно было быть, – так думал Шерлок, когда лежал на тротуаре, истекая кровью. Жизнь не проносилась перед его глазами, и мысль о том, что Джон, или Майкрофт, или миссис Хадсон будут скучать, его не посещала. Он думал: "Насколько же нужно быть ненормальным, чтобы вернуться в логово, уже обнаруженное полицией".
Выяснилось, что нужно быть шизофреником, чьи симптомы никто не разглядел, пока он находился в тюрьме. «Подобную ошибку мог бы сделать кто угодно», – неловко говорит Лестрейд Джону в больнице. Шерлок притворяется спящим – похоже, все считают, что его ранили не в руку, а в мозг, и поэтому ему теперь нельзя рассказывать ничего мало-мальски интересное. Так что фальшивый сон – единственный способ получить хоть какое-то развлечение. Он уже выяснил, что две медсестры встречаются с одним и тем же врачом, причем одна из них беременна.

- У него были выплески ярости, которые изначально и привели его в тюрьму, и его там держали на коктейле из антипсихотиков. Он казался почти нормальным – ну, для человека, сидящего в тюрьме. А потом сбежал, перестал принимать таблетки – и сорвался с катушек.
- Ну, если он был параноиком, это объясняет его непоследовательность и неуловимость, – резко говорит Джон. Он очень раздражительно себя ведет со всеми и вся – с тех пор как Шерлока подстрелили. Такое впечатление, что Джон считает своим долгом компенсировать временную неспособность Шерлока язвить во вселенских масштабах.
- Вот только нечего мне тут изображать несчастную вдову, Уотсон, – рявкает Лестрейд. Шерлок жалеет, что не может открыть глаза: выражение лица Джона наверняка стоит того, чтобы на него полюбоваться. – Он был психом. Психи убивают людей. Так уж они устроены.
- И как вы определяете психа? – спрашивает Джон. В его голосе чувствуются стальные нотки, которых Шерлок раньше никогда не слышал. – Как кого-то, кому нужно лечение? В таком случае я – псих. И, думаю, мы оба согласимся, что Шерлок тоже псих, и при этом он не шатается по Лондону, стреляя в людей.
- Пока, – бормочет Лестрейд еле слышно. – Не стреляет в них – пока.
Шерлоку не нужно открывать глаза, чтобы знать, что написано на лице у Джона. Ярость, злость, стремление защитить – они появляются у него всегда, когда кто-то предполагает в Шерлоке хотя бы половинную дозу его социопатии.

Суть в том, что Шерлока подстрелили, и Джон так по этому поводу суетится, что Шерлоку хочется, чтобы рана оказалась смертельной. Джон прячет все эксперименты Шерлока, прежде чем забрать его домой из больницы, и, выходя из дома, запирает Шерлока в квартире, чтобы он не отправился на поиски неприятностей. Джон прекрасно знает, что Шерлок не может вскрыть замки одной рукой – тем более левой. Правда, Джон выходит из дому совсем не часто – только за покупками или в банк. Все остальное время он торчит рядом. Приносит Шерлоку книги, чай, газеты - все, кроме того, что ему по-настоящему нужно – что могло бы развеять отупляющую скуку.

И тогда Шерлок решает развеять ее, внимательно изучив Джона. Он и до раны планировал этим заняться: не знать своего помощника так же хорошо, как знаешь самого себя, – настоящая глупость, – просто он хотел это делать более скрытно и постепенно. А теперь он изучает Джона в открытую – пялится на него часами, выискивая самую крошечную улику, которая позволила бы объяснить, почему Джон пьет чай именно так, а не иначе. Дополнительное удовольствие заключается в том, что Джона это ужасно раздражает. Шерлок рассчитывал, что этого развлечения хватит максимум на полдня, но Джон продолжает его завораживать – и это само по себе можно счесть завораживающим феноменом.

Не считая склонности к мазохизму, Джон чуть ли не слишком обычный. Выглядит он определенно обычно. Не уродливый – хотя многие бы так не сказали. Один уголок его рта странным образом загибается книзу, а лоб постоянно нахмурен, – интересно, это появилось только после Афганистана? Но все остальное в нем обычно. Волосы обычного мышиного цвета, одежда тоже обычная. Он простой и невыдающийся, и в то же время Шерлок почему-то может весьма умиротворенно его рассматривать, думая при этом о своем: как он обычно рассматривает произведение искусства или узоры на обоях, с тем только отличием, что вид Джона, который занимается своими обычными джоновскими делами… доставляет ему удовольствие. И это определенно очень странно.

Характер Джона и его привычки тоже находятся в рамках обычности – и могут быть квалифицированы как скучные. Единственное, что в нем могло бы быть по-настоящему полезным для Шерлока – это его слегка превосходящий средний уровень интеллект, что не делает его по-настоящему умным – скорее, обучаемым. Но если бы Шерлоку был просто нужен кто-то не отталкивающий, терпимый и обучаемый, он бы давно уже завел себе собаку. Нет, что-то в Джоне Уотсоне делает его особенным, и это загадочное "что-то" продолжает мучить Шерлока долгое время, после того как его рука заживает и освобождается из перевязи, и они с Джоном снова начинают бегать по Лондону, доводя волосы на голове Лестрейда до ослепительно-белой седины. Вопрос не дает ему покоя, словно шатающийся зуб. Это единственная тайна, которую Шерлок не может разгадать: что же в Джоне Уотсоне заставляет Шерлока чувствовать... привязанность? Дружбу? Чувство товарищества? Он не знает, как обозначить эту эмоцию, потому что раньше не испытывал ничего подобного. Это сильно его задевает.

Насколько было бы проще, если бы он истек кровью в том переулке.

***
Джон продолжает быть наивным, завораживающим и раздражающим. Шерлок начал пользоваться словарем каждый раз, когда не может подобрать новых слов для Джона, потому что слово "странный" при частом использовании теряет четкость. В один из вечеров, посвященных просмотру фильмов (Джон возложил на себя обязанность "просвещать" Шерлока на предмет идиотских культурных основ), Шерлок чувствует, что его бесит отсутствие четкости, с которой он мог бы объяснить, почему его гораздо больше, чем фильм, увлекает то, как в глазах Джона отражается экранный свет, а еще точка, в которой его нос из прямого превращается в курносый.

Ему нравятся словари и справочники – они обычно многое проясняют. Правда, они хранят безмолвствие относительно его новообретенной одержимости Джоном – и это сводит с ума. Он начинает пачками расходовать никотиновые пластыри, что ужасно злит Джона – тот ведет себя, словно сварливая жена-домохозяйка. Шерлок, к собственному удивлению, ничего не имеет против – и это только усугубляет проблему. Он вообще, если подумать, не против многих непростительных вещей, которые вытворяет Джон. Шерлок вполне добровольно согласился убрать череп в свою спальню, когда Джон пожаловался, что тот постоянно на него таращится – и сильно его этим смущает. Он проглатывает все попытки Джона накормить его здоровой едой – только мельком жалуется, на ее пресность. Наконец, он простил Джона, когда тот взял у Майкрофта деньги на продукты, сообщив взамен о болезни Шерлока, а потом еще и попытался об этом соврать – в самом-то деле, пытаться врать ему, Шерлоку Холмсу, – это просто возмутительное оскорбление! То, что Джон не успевает следить за его дедукциями, Шерлоку одновременно льстит и помогает потом проговорить свое превосходство полицейским – в выражениях, которые они способны понять.

Его раздражение, обходя Джона, находит новый достойный объект – женщин. Не всех женщин. Большинство из них ему абсолютно безразличны. К некоторым он даже чувствует симпатию. Миссис Хадсон, к примеру, весьма ему нравится; или вот его мать – со всех сторон достойная восхищения дама, хотя бы потому, что умудрилась вырастить его и Майкрофта без единого нервного срыва. Нет, Шерлок ненавидит определенный тип женщин. Конкретно – тех, которые во вкусе Джона: слегка фигуристых, большеглазых, добрых и серьезных. Таких, чье поведение предполагает, что в подростковом возрасте они были толстыми или прыщавыми и до сих пор не поняли, что стали умеренно привлекательными. Иногда они бывают полезными – все-таки Джон не из тех, кто будет встречаться с совсем уж пресными девицами; и, если бы Шерлок находился с Джоном на одном интеллектуальном уровне, они бы могли показаться ему умными. Иногда они даже могут указывать на улики. Но чаще всего они просто занимают время Джона, или отвлекают его, или позволяют себя похитить, – и, в общем и целом, представляют одно большое и дикое неудобство. А самое странное – это то, что исчезают они так же быстро, как и появляются, и Джон всегда охотно готов отложить свидание ради того, чтобы уступить очередным – по его словам, незрелым и мелочным, – требованиям Шерлока.

Этот непрерывный водоворот… эмоций, крутившийся вокруг Джона (и его женщин), был явлением, требующим четырех пластырей и глубоких размышлений.

Значит, каковы факты?
Первое. Шерлок считает Джона физически привлекательным. Изучение его внешности, какой бы она ни была обыкновенной, для Шерлока приятное занятие.
Второе. Шерлок относится к Джону с большим терпением, чем к кому-либо другому, о чем свидетельствуют его способность выносить даже самые возмутительные привычки, которые он не вынес бы ни в одном другом человеческом существе.
Третье. Шерлоку не нравится, когда внимание Джона отвлекается от него даже совсем ненамного. Он проявляет, за неимением лучшего термина, ревность. Собственнические замашки.
И, наконец, подводя итог, четвертое: Джон Уотсон имеет значение. Джон Уотсон всегда имел для Шерлока большее значение, чем кто бы то ни было. «Я выжгу твое сердце», – сказал Мориарти, стоя напротив него с Джоном, привязанным к бомбе. Все шло по нарастающей – теперь он это понимал. Судьбы случайных женщин не взволновали его настолько, чтобы вывести из игры, мужчин тоже. В нем не вызвали эмоциональной реакции ни старушка, ни даже ребенок. Мориарти знал – только смерть Джона Уотсона окажется для Шерлока ужаснее, чем его собственная.

Он ненавидел, когда люди догадывались о чем-то раньше него.

Заключение – Шерлок явно относится к Джону как к чему-то, что ему принадлежит. Считает, что Джон на самом деле – его, Шерлока. (И это, между прочим, правда – ну конечно, правда: ведь Джон – его ассистент). Это не просто профессиональное или дружеское собственничество (см. первый пункт), а, скорее, из разряда… основанных на эмоциях. Короче говоря, он романтически настроен по отношению к некоему Джону Уотсону – возможно, самому скучному и простому человеку из всех, к кому вообще можно быть романтически настроенным. И в то же время вот оно – ясное как день свидетельство.

Шерлок не из тех, кто будет отмахиваться от свидетельств.

***
Какими бы гениальными ни были дедукции Шерлока, они остаются всего лишь теориями, непроверенными фактами – пока подозреваемые не оказываются под арестом и не подтверждают их. Обычно это Шерлока особенно не беспокоит – в конце концов, относительность и эволюция – тоже всего лишь теории, так что он чувствует себя в весьма хорошей компании. Однако научный метод утверждает, что, если можно проверить теорию экспериментом, – необходимо это сделать.

Научный метод всегда был добр к Шерлоку Холмсу. И не следовать ему было бы трусостью и неблагодарностью.

Для начала ему приходится дождаться, когда Джон расстанется с последним своим сомнительным приобретением – антропологом по имени Бонни, которая могла бы сойти за миленькую, если бы не обладала крайне гнусавым голосом. Обязательства Джона перед ней не дадут ему ясно рассмотреть любую собранную Шерлоком информацию относительно их романтического интереса друг к другу. Как только Джон с Бонни расстанутся – а Шерлок в этом не сомневается, ему надо будет подождать, но не слишком долго. Джон должен захотеть снова вступить в отношения – но, если Шерлок пустит процесс брожения на самотек, он снова найдет себе женщину. И, конечно, они в этот момент не должны ни на что отвлекаться: ни на дела, ни на Майкрофта, – они должны быть вдвоем, наедине.

Как раз такой вечер предоставляется через шестнадцать дней после того, как Джон и Бонни расстались. Джон постоянно поднимает взгляд от ноутбука и вздыхает – так, как он обычно вздыхает, когда не может усидеть на месте и пытается решить, стоит ли идти в паб в такую погоду (с неба сегодня упорно сыплется снежно-ледяная крупа). Джона просто необходимо удержать от похода в паб – там он более чем вероятно может кого-нибудь встретить. Игра начинается.

- Джон, – говорит Шерлок повелительно. – Джон, не мог бы ты подойти сюда – мне нужна твоя помощь в процессе эксперимента.
Джон неохотно поднимается и, сунув руки в карманы, шаркает на расстояние вытянутой руки от Шерлока.
- Надеюсь, это нормальный эксперимент, – заявляет он. – Если в него каким-то образом замешаны трупы, я – пас.
- Никаких трупов, – говорит Шерлок, подходя ближе – так, что они оказываются носок к носку. Джон с растерянным видом хочет было отступить, но Шерлок хватает его за руку. – Оставайся рядом, Джон, это необходимо для эксперимента.
- Мне он не понравится, да? – спрашивает Джон, повышая голос.
- Может, понравится, а может, и нет. В конце концов, это и есть суть эксперимента.
- Что… – начинает было Джон, но, прежде чем ему удается снова отвлечь Шерлока, тот нагибается и целует его – прямо в губы.

Ощущение при этом… любопытное. Безусловно, не неприятное – но при этом даже не приближается к романтике, описываемой в книгах и показываемой в фильмах. В то же время оно оказывается значительно лучше всех его предыдущих опытов – потому что он целует Джона, и это заставляет его сердце биться немного чаще, что оно вообще, как заметил Шерлок, часто делает вблизи от Джона. К тому же у Джона оказывается более продвинутая техника, чем у всех предыдущих партнеров Шерлока по поцелуям – возможно, потому, что это вообще первый поцелуй, в котором Шерлок принимает участие по собственной инициативе. Самый же неоспоримый факт заключается в том, что, хоть Джон и еле отвечает на поцелуй, он не использует язык тем ужасным собачьим способом, которым, по наблюдениям Шерлока, пользуются другие люди, и это делает эксперимент гораздо более сухим и целомудренным. А еще и очень коротким – поцелуй длится всего секунд пятнадцать, прежде чем Джон отодвигается.

- Ты поцеловал меня, – в конце концов говорит он, вытаращив глаза. У самого Шерлока глаза закрыты, но он готов поспорить на крупную сумму, что с момента поцелуя Джон вряд ли хоть раз моргнул. Шерлок думает, что Джон, возможно, в шоке – поэтому отчитывать его сейчас за тугодумство ни к чему хорошему не приведет.
- Поцеловал, – соглашается он. – Это был эксперимент.
- Но... зачем?
- Я пришел к дедуктивному выводу, что начал чувствовать к тебе романтическую привязанность, – сообщает Шерлок как ни в чем не бывало – таким тоном он мог бы обратить внимание на синяки, появившиеся на трупе после смерти.
- Ты пришел к дедуктивному выводу. – В голосе Джона, который начинает расхаживать по комнате, появляются легкие истерические нотки.
- Да. Объяснить тебе? Первое, – Шерлок загибает палец, – я нахожу тебя эстетически приятным в степени, которая не соответствует твоей относительной привлекательности в глазах общества в целом. Второе – ты не усугубляешь моей склонности к мизантропии. Совсем наоборот – я нахожу твои привычки и недостатки милыми и простительными, в то время как в другом человеке я бы счел их совершенно неприемлемыми. Третье – я очень эгоистичен в отношении твоего внимания. Мне не нравится, когда ты обращаешь его на женщин, и вообще, когда восхищаешься чем-то, не связанным со мной. Но все это можно было бы объяснить чувством товарищества и моим крайним эгоизмом, если бы не четвертый пункт.
Джон прекращает расхаживание по комнате на том месте, с которого начал – прямо перед Шерлоком.
- И какой же четвертый пункт? – спрашивает он. В голосе его звучит странная надежда – но Шерлок не знает, на что именно он надеется.
- Ты вызываешь у меня... эмоции, – бормочет он. – Делаешь меня иррациональным. Особенно когда оказываешься в опасности. Мне становится сложно думать. Я могу сделать только один вывод – это указывает на более глубокую привязанность, нежели просто товарищескую.
- Да, – удивленно говорит Джон. – Действительно, указывает.
- А ты? – спрашивает Шерлок. Сложно терпеть медлительность Джона в делании выводов, когда он стоит рядом, уставившись на Шерлока большими удивленными глазами.
- Что я?
- Что-то чувствуешь, Джон? – нетерпеливо поясняет Шерлок. – Чувствуешь. Ко мне. Это было целью эксперимента, но моим результатам явно не хватает определенности.
- Твоим результатам… – Джон разражается совершенно необъяснимым смехом. – Шерлок, ты идиот.
- Это совершено незаслу... – начинает Шерлок, но Джон его обрывает – резко пригнув голову Шерлока, он весьма страстно его целует и... ох.

Шерлок часто чувствовал, что английский язык весьма неточен. Слово «поцелуй», например, может быть использовано для описания самых разных вещей – и мокрых, крайне неприятных сминаний губ и толканий языками, фигурировавших в его университетских сексуальных экспериментах (все они закончились провалом), и аккуратного, нерешительного прикосновения губ, которое у них с Джоном произошло раньше, и вот этого. Это было совершенно другим опытом, дававшим лучшее понимание университетских попыток – именно на это, должно быть, нацеливались его тогдашние партнеры, но самым жалким образом проваливались. Джон вцепился ему в волосы и перегнул почти пополам; с губ срывались невольные выдохи и стоны; языки не выскакивали изо рта, как лягушки, вызывая у Шерлока желание отпрянуть и вытереть лицо, – их контакт казался естественным, потому что рты были открыты, а тела сплетены друг с другом всеми возможными способами и – ох, это было действительно приятно. Джон был невысоким, но сильным, и он никак не мог решить, где хочет с Шерлоком приземлиться. В конце концов Шерлок восстановил мыслительные способности до такой степени, чтобы шлепнуться обратно на диван и затащить Джона сверху.

- Это, – выдыхает Шерлок, – было гораздо приятнее, чем я ожидал.
Джон опять смеется.
- Так оно и должно быть.
- Да, – соглашается Шерлок, – но мой предыдущий опыт привел меня к выводу, что занятия сексом любого рода значительно переоценены.
- Секс – это потрясающе, если делать все как надо.
- Хорошо, – кивает Шерлок. – Это следующая логическая ступень в нашем эксперименте.
- Только... – Джон наклоняет голову, словно от смущения, и упирается руками в грудь Шерлока. – Поцелуи – это прекрасно: мужчину и женщину целуешь одинаково. Но я никогда... с мужчиной. Не могу обещать, что у меня получится так же... успешно.
Шерлок думает над этим на мгновение.
- Полагаю, – говорит он в конце концов, – некоторые эксперименты проваливаются. На самом деле, если исход эксперимента известен заранее, можно его не проводить. – Он поднимает палец и не дает Джону прервать его. – Давай рассмотрим факты. Мы оба испытываем друг к другу сильные эмоции – романтические по натуре, как только что было доказано. И, думаю, мы можем сделать вывод, что поцелуй был впечатляющим успехом, учитывая отсутствие опыта у нас обоих – у тебя с мужчинами, у меня с кем-либо, к кому бы я чувствовал эмоциональную привязанность. Итого – мы приходим к единственному разумному заключению: несмотря на неопытность, наше сексуальное взаимодействие должно быть обоюдно удовлетворительным, даже если не идеально исполненным.

Джон несколько секунд на него таращится.
- Ты только что пришел к дедуктивному выводу, что я должен с тобой переспать?
- Да, – отвечает Шерлок. Джон и в самом деле на удивление медленно все воспринимает. – Ты находишь мои рассуждения ошибочными?
- О, нет-нет, конечно, нет! – Такое ощущение, что Джон пытается сдержать смех. – Думаю, нам стоит протестировать твою дедукцию.
- Отлично! Рад слышать, что ты согласен. – Шерлок ждет, пока Уотсон с него слезет, после чего прыжком встает на ноги. – Так что – в мою комнату или в твою?

***
Понятное дело, дедукции Шерлока были совершенно верны. Секс оказывается потрясающим – просто невероятным, – какие вариации они ни добавляют в свои эксперименты. Бывают, конечно, неловкие моменты, когда все, кажется, вот-вот разлетится к черту; но в общем и целом Шерлок вполне уверен, что они с Джоном взаимно удовлетворены результатами.

Несмотря на то что дело о его загадочной одержимости Джоном решено, оно ни в коем случае не закрыто. Сколько бы Шерлок ни собирал вещественные доказательства, Джон все равно не перестает его постоянно удивлять и восхищать. Ему, например, щекотно, когда его трогают под коленками, а еще он бормочет себе под нос во сне. Он вообще спит беспокойно, но затихает мгновенно, когда Шерлок ложится рядом, и может легко его коснуться – положить ладонь на руку или бедро, просунуть ногу между ногами Шерлока; но стоит Шерлоку попытаться прижать Джона покрепче, чтобы он полежал спокойно, как он тут же просыпается и начинает сопротивляться. Джона легко возбуждают совершенно невинные вещи – волосы Шерлока, например, или руки, и ему гораздо сложнее скрывать это, чем Шерлоку, так что Шерлок вовсю забавляется, намеренно его провоцируя, – отличное развлечение в период затишья между делами. (Джон этот новый вид развлечения категорически не одобряет.)

Отношения с Джоном оказываются полезными и для работы. Постоянная сексуальная активность исключительно улучшает как настроение, так и умственную деятельность. Шерлоку не следует удивляться, ведь секс – одна из основных потребностей человеческого организма, как еда и вода. Конечно, раньше он был способен ей сопротивляться, в отличие от большинства людей, но теперь сопротивляться не нужно – и это большое облегчение. Само присутствие Джона рядом успокаивает и проясняет разум – Шерлок даже не предполагал, что другой человек может на него так воздействовать. Донован начала называть Джона плюшевым мишкой Шерлока, выдавая ехидные комментарии вроде: «Ну, наверное, этого мы можем положить в постель – пришел Шерлок со своим плюшевым мишкой, так что осталось только подоткнуть одеяло». Но Донован – идиотка, которая не знает, о чем говорит. Джон – особенный. Донован нечего даже пытаться понять – она никогда не испытывала ясность сознания, которая наступает от прикосновения Джона к волосам (не то чтобы Шерлок когда-нибудь позволил бы ей такое испытать). Джон ничем не хуже одного или даже двух никотиновых пластырей – и, как он непременно напоминает Шерлоку, гораздо полезнее для здоровья.

- Знаешь, – лениво говорит однажды вечером Шерлок Джону, который рассеянно поглаживает его волосы (перед Шерлоком на данный момент не стоит ни одной задачи, требующей решения, но Джону об этом знать совсем не обязательно). – Я действительно думаю, что ты – мое самое главное дело.
- Я? – переспрашивает Джон, отрываясь от новостей по телевизору.
- Ты. Я. Мы. – Шерлок машет рукой. – То, что я все про нас выяснил. Мое самое главное дело.
- Согласен. – Джону почему-то кажется это забавным. Его вообще часто веселят совершенно серьезные высказывания Шерлока. – Но, если ты не против, я не стану писать об этом деле в блоге.
- Конечно, не пиши, – фыркает Шерлок. – В конце концов, оно ведь еще не закрыто.

Классификация отношений
Фандом: Sherlock
Автор: TABUretka
Бета: Levian
Email: okamneolisteodveri@yandex.ru
Пейринг: Доктор Джон Ватсон/Шерлок Холмс
Рейтинг: R
Предупреждение: У автора специфическое отношение к Джиму Мориарти в этом фике. Здесь он – классический злодей.
Примечание: Жанр: ангст, драма, романс. Саммари: рассказ о жизни после бассейна, в двух частях Дисклаймер: все права принадлежат не мне. Огромное спасибо Serenity S, Curly_Sue, littledoctor и Levian за моральную и информационную поддержку.

--------------------------------------------------------------------------------

Часть первая. Классификация


В последнее время Джону Уотсону перестали сниться его обычные кошмары о взрывах и криках, и об ослепительно белом солнце тоже. Теперь его окутывала тишина и темнота под опущенными веками. Постепенно в этой темноте зажигались алые пляшущие огоньки, а гладкая черная пустота превращалась в ткань пиджака.

Но не все ночи были одинаковыми, нет. Иногда он был слеп и слышал только плеск воды. А ещё – писклявый голос в своей голове.

— Подожди ещё немного, Джонни, малыш. Уже ск-о-о-ро. Ты станешь десертом, знаешь ли, самой сладкой частью.

Голос прерывался помехами, которые на самом деле оказывались глухими хрипами, повторяющимися до тех пор, пока перед глазами не мелькал край оранжевого одеяла и удаляющиеся красно-синие мигалки.

Тогда Джон просыпался и долго-долго ворочался без сна на скомканных простынях, стараясь унять колотящееся сердце.

***

— Хочешь омлет?

Шерлок лежал на диване, против обыкновения вытянув руки вдоль тела. Судя по всему, он пролежал так всю ночь. Опять. С кухни Уотсон видел только бледное пятно лица и кисть, все остальное сливалось с полумраком гостиной, где новые стекла были постоянно задернуты шторами. На мгновение ему показалось, что в комнате находится мертвец, которого Шерлок ради своих диких экспериментов притащил из морга. Джон укорил себя за расшалившееся воображение.

— Так что насчет омлета?

Тишина. Мысли о покойниках становились все назойливее. Обозвав себя дураком и неврастеником, Уотсон бросил лопаточку на стол и подошел к дивану.

— Шерлок?

Ресницы слегка дрогнули, но задумчивый взгляд и не подумал переместиться с потолка на собеседника.

— Просто чай, спасибо.

О, господи. Выдохнуть Джон смог только вернувшись на кухню. Это все бессонница. А он — смешон, паникующий военный врач, да видел бы его командир сейчас… О, господи.

— Тебе стоит снова начать посещать психоаналитика.

— Что? — Вилка чиркнула по металлу сковороды.

— Ты выглядишь чересчур взбудораженным, белки воспаленные, — заметил Шерлок, который так и не повернул головы в сторону Уотсона. — И ты снова начал хромать. Только найди другого врача, пока тебе не поставили ещё десяток неверных диагнозов. Лучше кого-нибудь, кто специализируется на кошмарах.

Уотсон с громким стуком поставил чашку и тарелку на стол.

— Чай готов.

— Не забудь упомянуть про преходящий тремор левой руки.

— Тебе принести его?

— Нет.

— Давай я помо…

— Я не калека. — И Холмс вскочил с дивана, как обычно перешагнул через журнальный столик, и если бы Уотсон так внимательно не смотрел, то не заметил бы, как дернулись вниз уголки губ.

— Я вижу.

Завтракали молча. Шерлок рассеянно размешивал в чашке несуществующий сахар. Левой рукой. Джон открыл было рот, закрыл и снова принялся жевать.

— Ты так громко думаешь. Серьезно, от некоторых твоих мыслей можно оглохнуть. Нет, меня не беспокоит правая рука, просто я привык пользоваться этой.

— Угу. — Уотсон доел и торопливо отвернулся к раковине, очень заинтересованный мытьем посуды. Гипс сняли почти две недели назад, а дома по-прежнему не было ни следа от реторт и колб, скрипка пылилась на подоконнике, и телефон Шерлока лежал в левом кармане его халата. Вовсе не обязательно быть гением, чтобы догадаться, как правая рука не беспокоила.

— Буду в четыре.

«Постарайся не взорвать квартиру», — вот что хотелось добавить.

Пациентов почти не было, и Джон то и дело клевал носом. От кофе уже тошнило, но спать на рабочем месте он теперь не мог. В последнее время их с Сарой отношения никак не располагали к дружеской взаимовыручке.

Это чертово «последнее время», кажется, стоило ему больше, чем все месяцы, проведенные в Афганистане.

С тяжелым вздохом Джон уронил голову на папки с историями болезней.

Два сломанных пальца. Два сломанных ребра. Сильный ожог слева на груди. Этот вертлявый психопат выполнил все свои обещания. Буквально.
Почти выжег сердце, превратил казнь в «особый случай», в целое представление. Уотсон не видел и до сих пор малодушно благодарил бога за то, что не пришлось смотреть.

В Мориарти умер ученый. Он с методичностью и восторгом экспериментатора выяснял, какую именно боль следует причинить единственному в мире консультирующему детективу, чтобы тот не смог разгадать очередную загадку, ответить на вопрос, заданный ломающимся, дрожащим от предвкушения голоском.

Коронным номером в программе должен был стать Уотсон, которого собирались пристрелить — не сразу, конечно, — на глазах у изумленной публики, точнее, у измученного Холмса. Мориарти повторил это неоднократно, шептал это на ухо связанному Джону, наполняя темноту помехами, на самом деле оказавшимися глухими хрипами…

Уотсон вздрогнул и проснулся. На часах было без двадцати три, когда телефон тактично пиликнул, оповещая о сообщении:

«Он поел? Все ещё притворяется левшой? МХ».

В последнее время подобные смс стали нормой. Учитывая, что это люди Майкрофта вытащили их с того затянувшегося спектакля, он имел полное право получать отчеты о самочувствии брата.

«Все по-прежнему. Вечером попробую поговорить».

По дороге домой Джон зашел в магазин и с печальным удивлением обнаружил, что покупать продукты, зная, что полка в холодильнике не будет занята человеческой головой, — совсем не так здорово, как казалось раньше.

***

Шерлок лежал на диване. Не зажигая свет, Уотсон прошел в кухню, где на столе одиноко стояла грязная чашка.

— Ты не ешь, когда у тебя дело, потому что переваривание пищи отвлекает от размышлений. Сейчас дела нет.

— Потрясающая наблюдательность, Джон. Как ты догадался?

— Может быть, поужинаешь? — закончил Уотсон, не обращая внимания на язвительность Холмса.

После выписки из больницы Шерлок был невыносим. То есть он был ещё невыносимее, чем обычно.

Он плевал на постельный режим, разнес к чертям свою домашнюю химическую лабораторию, когда выяснилось, что с гипсом на правой руке невозможно проводить опыты. Лихорадочно вышагивал по квартире, зеленея от боли, и шарился по интернету в поисках дела. Но интернет, газеты и Лестрейд молчали — Джон догадывался, что в основном благодаря Майкрофту. Шерлок поливал словесным ядом всех входящих, а уж Уотсону доставалась воистину смертельная доза.

Но как только к Холмсу начала возвращаться былая самостоятельность, он резко изменил поведение. Его словно перевели в спящий режим или в режим обработки каких-то очень сложных данных, и Джон всерьез беспокоился, о том, что произойдет, когда обработка будет завершена.

Что-то назревало.

В этот период тоскливого затишья…

Я могу молчать неделями.

…После ужина они, как правило, сидели в гостиной, не обменявшись и парой слов. Работал телевизор, но Джон знал, что Шерлок не смотрит его. Только однажды он заинтересовался новостями: диктор с лошадиными зубами рассказывал, как британские спецслужбы обезвредили главаря преступной организации, Джима Мориарти.

Обезвредили. Выстрелом в голову. Гениальные мозги от пули сорок пятого калибра разлетелись так же, как и обычные.

Сейчас Джон бы даже порадовался, расскажи очередной ведущий что-нибудь о затихшем преступном мире. Возможно, тогда бы Холмса удалось разговорить. Но, как назло, сводки о погибших от стихийного бедствия сменялись скандальными фотографиями поп-звезд, а те — новостями спорта.

«Сегодня вечером толпа фанатов Арсенала избила Майка Фокса, фаната команды Ливерпуль. Майк возвращался домой после матча, когда разъяренные болельщики набросились на него, заметив красный шарф — характерный признак болельщика выигравшей команды».

На экране за окровавленным мужчиной захлопывались двери скорой. Уотсон прикрыл глаза, прогоняя дурные воспоминания, и взглянул на Шерлока. Тот сидел, откинувшись в кресле. В скудном свете торшера его лицо выглядело ещё более осунувшимся — резко очерченные скулы, заострившийся нос, — с каждым днем оно все сильнее становилось похожим на череп, стоящий на каминной полке.
Мысли его были где-то далеко, а левая рука неосознанно потирала кисть правой.

Боже, Шерлок никогда не делал ничего неосознанного. Джону очень хотелось встряхнуть его, вернуть в этот мир, где люди хоть иногда говорят друг с другом.

— Эти фанаты… Больше похожи на диких животных. Вот уж кто не умеет думать.

— О, да. Разумный человек выкинул бы чек. И бросил бы такую любовницу.

— Что?!

— Любовница, Джон. Женщина, с которой люди, находящиеся в браке, изменяют женам.

— Я знаю, кто такая… Я… При чем здесь?...

— Скука, — протянул Шерлок. — Мужчина вышел из бара, где смотрел матч. Он почти на ногах не держался от того количества алкоголя, что залил в себя за эти девяносто минут. Окрыленный победой любимой команды, он решил помириться с любовницей и по дороге к ней даже купил цветы. Увидев его в таком состоянии и с букетом, она решила, что настало время для серьёзного разговора. Он не желал разводиться, а она не хотела быть любовницей. В итоге она поставила ему засос на шее, такой величины и яркости, что у жены не осталось бы никаких сомнений относительно природы этой метки. Потом они поскандалили, мужчина в ярости выбежал прочь. При виде толпы враждебно настроенных фанатов в его пьяную голову пришла совершенно идиотская мысль скрыть засос за синяками, полученными в драке. Результат ты видел.

Внутри Джон ликовал. Кажется, только что Шерлок произнес самый длинный монолог за последние две недели.

— Откуда?.. Как ты догадался? — спросил он, не желая упускать такую возможность.

Шерлок слегка прищелкнул языком, скорее на автомате, чем действительно досадуя на несообразительность Уотсона:

— Во-первых, ботинки. Ты обратил внимание? Они новые. Он не выглядит как модник, а значит, не поедет покупать обувь в центр или другой район, то есть ботинки куплены рядом с домом. В Ноттинг-Хилле десять дней назад была распродажа. Следовательно, живет он где-то недалеко, а нашли его на Сент-Джон стрит. Во-вторых, засос на его шее. Он свидетельствует о том, что этот Майк отправился в другую часть города не к бабушке на день рождения. И, в-третьих, чек, Джон, чек, у этого идиота из кармана джинсов торчал чек из цветочного магазина. Поэтому ты прав, он абсолютно не умеет думать. Скука.

— Потрясающе. — Джону этого не хватало. Этой полуулыбки, которая мелькала на губах Шерлока, когда тот слышал похвалу, и того, как он всегда чуть отворачивал голову, чтобы скрыть торжество, и в то же время смотрел искоса, словно проверяя, не издевались ли над ним. — Но засос, как? Там же столько кровоподтеков, откуда у тебя такой опыт?

— Я провожу… проводил в морге по несколько часов в день много лет подряд. — Холмс как-то резко выпрямился, а потом и вовсе поднялся из кресла, как будто вспомнил о чем-то важном. — Доброй ночи, Джон.

— Доброй… — кивнул Уотсон, стараясь понять, послышался ли ему звук захлопнувшейся двери, с учетом того, что Шерлок ещё не успел дойти до комнаты.

***

Темнота, огоньки, оранжевый всполох, мигалки. Смятая постель, сбившееся дыхание.

Их держали в разных комнатах, но когда с него сдернули повязку и хлынул свет, проморгавшись, Джон успел разглядеть край оранжевого одеяла, свешивающийся с носилок. К тому времени, как его окончательно развязали, одна из скорых уже укатила, а врачи другой, напротив, стали проявлять очень назойливый интерес к его состоянию.

Джону не нужна была помощь, ему нужен был Шерлок.

Уотсон знал, что Холмс не разнес весь бассейн не потому, что боялся смерти. Он вообще, наверное, никогда не рассматривал смерть как нечто, стоящее внимания. Нет, если бы там были только Мориарти и он… то ничего бы и не произошло. Двойное убийство, может быть. Или возникновение безумной зависимости.

Но там был и Джон Уотсон. Абсолютно бесполезный «коллега».

Джон грустно хмыкнул, следя за тенями, ползущими по стенам. Он чуть ли не с первого дня знакомства с Шерлоком знал, что не все планы Холмса срабатывают. И что за ним, как за ребенком, необходимо постоянно присматривать. Во всем, начиная с человеческих эмоций — иногда Уотсону казалось неплохой идеей носить с собой маленькие таблички с надписями «сочувствие», «сострадание», «вежливое молчание» и показывать их Шерлоку в нужный момент — и заканчивая спасением его уникальной, но довольно хрупкой шкуры.

И даже с этим Джон не справился. Не защитил, не доглядел. Возможно, ему и впрямь стоило заняться… Что там советовала сержант Донован? Рыбалкой? А ещё она говорила, что противоположности притягиваются.
Шерлок сутками не вставал с дивана, отвернувшись к стене. Джон до переезда на Бейкер-стрит неделями не выходил из комнаты, сидя на кровати. Не такими уж они были противоположностями, учитывая, что Холмс, несмотря ни на что, оставался просто человеком. Он был…

Кем? А кем был Джон?

— Это твой…

— Друг.

— Друг?

— Коллега.

Сосед, сиделка, нянька, биограф. Доктор.

Джон был идиотом только в представлении Шерлока. На самом деле он считал себя реалистом и знал, что до встречи с Холмсом ему вряд ли бы захотелось часами напролет смотреть на чью-то узкую спину, обтянутую халатом.

Уткнувшись лицом в подушку, Уотсон закрыл глаза. Темнота, алые огоньки на черной ткани…

***

На работу он пришел с тростью. Казалось, ногу изнутри ковыряли гвоздями. После четвертой чашки кофе он сказал пациенту, что купаться в феврале в городском пруду могут только утки и многоуважаемый мистер…э-э-э, Андерсон, у которого, видимо, не может быть менингита, потому что воспаляться просто нечему. После восьмой в кабинет зашла Сара и сказала, что остальных посетителей примет сама.

Джон вернулся домой в полностью разбитом состоянии. Сердце колотилось об ребра как ненормальное, где-то рядом, в районе солнечного сплетения, ворочались угрызения совести за собственную непростительную грубость. Ковыляя по ступенькам, он увидел, что дверь в квартиру как обычно распахнута и на диване — сюрприз-сюрприз — лежит Шерлок.

— Я оскорбил пациента. Оскорбил его умственные способности.

В холодильнике стояла нетронутая еда. Из гостиной не донеслось ни звука.

— Шерлок, ты меня слышал? Я думал, ты будешь в восторге от моего морального падения.

Холмс даже не пошевелился. Проклиная свою паранойю, Уотсон с трудом отодрал пальцы, сжавшиеся на графине с водой, и нарочито медленно пошел в комнату.

Ему показалось, что у него начались галлюцинации от хронического недосыпа. Перед диваном на полу валялся использованный шприц. Уотсон поднял его. Нет, шприц был маленький, белый и абсолютно реальный. Понимание ещё не достигло его сознания, но уже ударило под колени, заставив рухнуть рядом с неподвижным Холмсом, вцепиться в ужасающе тонкое запястье одной рукой, а другой судорожно елозить по шее. Он, врач с многолетним опытом, несколько самых долгих секунд своей жизни не мог нащупать заветную пульсацию крови в…

живом, ну же, в живом-живом-пожалуйста, Господи!

…живом теле.

Почувствовав, наконец, слабое, но равномерное биение, Джон привалился спиной к дивану. Он будто пробежал не один километр под обжигающим зноем южного полудня. Пот лил ручьем, дыхание никак не хотело восстанавливаться.

Через некоторое время он поднялся, вгляделся в фарфорово-белое, очень, очень спокойное лицо Холмса.

— Шерлок, — позвал Джон. — Шерлок, очнись. Давай, Шерлок.

Кудрявая отросшая челка закрывала лоб и лезла в глаза, но, только Уотсон потянулся, чтобы убрать пряди, как эти глаза распахнулись, невозможно светлые и удивительно пустые.

— Шерлок, ты в порядке?

Холмс посмотрел на Джона, и тот с трудом удержался, чтобы не отпрянуть: так безразличен был взгляд. Куда хуже, чем когда Шерлок думал над делом. Хуже, чем когда он скучал.

— Да. Да, я в порядке.

Уотсон кивнул. Он ощущал, как страх и облегчение уступают место злости. Превозмогая боль в ноге, исчезнувшую было от пережитого стресса, Джон отошел к двери, нашаривая ключи в кармане.

— Я… ты… Я уйду ненадолго и запру дверь, хорошо? Если что, позови миссис Хадсон, или позвони мне. А лучше просто ничего не делай. Ничего. Ты меня понял?

— Конечно. Да. — И Шерлок снова закрыл глаза. Закрыл, и сложил руки на груди, как раньше, но от этого Джону стало ещё больнее.

На улице промозглый ветер бросал в лицо пригоршни мокрого снега, но Уотсон не замечал непогоды и холода. Он шел, не разбирая дороги, и слушал телефонные гудки.

— Алло.

— Майкрофт, нам нужно поговорить. Срочно.

— Я пришлю за вами машину.

***

На сей раз кабинет был похож на пристанище младшего клерка убыточной торговой фирмы. Низкий потолок, обшарпанные стены и старый, залитый чем-то липким стол, за которым разместился Майкрофт Холмс, никоим образом не вписывавшийся в окружающий интерьер.

Он вертел в руках карандаш и смотрел куда-то поверх плеча Уотсона. Джон сидел так напряженно прямо, что от одного взгляда на него у любого бы заныла спина.

— Я ожидал чего-то подобного. И совершил непростительную ошибку.

— Что вы имеете в виду?

— Мои сотрудники обыскивали ваш дом на предмет наркотиков и ничего не нашли. Нужно было проверить самому.

Джон огорошенно покачал головой.

— Не понимаю. Он слишком умен, он даже не курит, все эти его пластыри, разговоры о том, как невыгодны в Лондоне вредные привычки…

Майкрофт облокотился о стол, брезгливо поморщился, отряхнул рукава и встал.

— Вы думаете, он с рождения изобрел для себя профессию? Вы хоть представляете, мистер Уотсон, каково это, быть Шерлоком? Расти среди обычных людей, которые ненавидят всех, кто отличается от них?

— Ему плевать на мнение окружающих.

— Да. Сейчас — да. — Майкрофт подошел к пыльному окну, исполосованному не менее пыльными пластинками дешевого жалюзи. — И я надеялся, что он не вспомнит о своей пагубной зависимости. Однако, очевидно, с учетом всего произошедшего, я переоценил его возможности.

У Джона мелькнула мысль, что эта семейка сведет его с ума, мелькнула и пропала, затмилась каким-то странным несоответствием интонации последней фразы.

— Всего произошедшего? — Джон тоже повернулся к окну. — Мистер Холмс, я чего-то не знаю?

— Несомненно, вы чего-то не знаете. В мире нет человека, который знал бы все.

— Не играйте со мной. — Ярость, улегшаяся по дороге в этот богом забытый кабинет, снова начала вгрызаться в виски, прорываться в тихом тоне, в отрывистых словах. — Что ещё случилось с Шерлоком во время похищения?

В тишине было слышно, как потрескивает неисправная лампа.

— Я имею право знать! — взорвался Джон. — В конце концов, я его…

Кто?

Майкрофт перестал изучать промышленную зону, во всей красе раскинувшуюся за серым стеклом, и внимательно посмотрел на Уотсона.

— О. Вот в чем дело. Понятно.

И снова вернулся к созерцанию труб и бетонных коробок. Карандаш в его руках ускорил свое вращение.

— Как вам уже известно, их нашли в зале, где проводились групповые занятия. Вместе с Мориарти там находились ещё два его помощника. И Шерлок, естественно. — Джону показалось, что силуэт на фоне окна превратился в камень. — Он был полностью раздет и связан.

С внутренними органами Уотсона происходило нечто странное. Сердце внезапно ухнуло куда-то вниз, а желудок подпрыгнул на его место, и выше, к самому горлу, так что на языке проступил горький привкус кофе и желчи. С трудом справившись с тошнотой, Джон несколько раз попытался вдохнуть, но ничего не вышло. Он сидел на стуле, и вместо позвоночника у него был ледяной кол, а вместо голоса — почти беззвучное сипение.

Помехи, которые на самом деле были не помехами, а глухими хрипами.

— Они его… — Он не мог спросить, он не мог НЕ спросить.

— Нет.

Уотсон закрыл глаза, чувствуя, как слабеет спазм в горле.

— Не успели. Я говорил с врачом в больнице, он сказал, что не обнаружил… следов.

Карандаш треснул, и обломки упали на пол.

— О, Боже. — Джон не знал, сможет ли сейчас встать, согласятся ли ноги держать его. — И что теперь?

— Воспользуемся прежней схемой. У меня остались нужные знакомства. Тем более что, судя по ситуации, без посторонней помощи уже не обойтись.

— Вы собираетесь положить его в клинику?

— А у вас есть другие предложения?

Предложений у Джона не было, голова сейчас вообще была пустой и тяжелой. Здравый смысл уверял, что иного выхода нет, но здравый смысл всегда терпел поражение, когда речь заходила о Шерлоке.

— Дайте мне ещё хотя бы день, — произнес Уотсон. Он понятия не имел, что делать, но ему было прекрасно известно, как потерянно выглядел Холмс на больничных простынях. Джон не хотел больше видеть этого выражения.

Майкрофт обошел его, и, остановившись за спиной, спросил:

— Вы хорошо помните главный принцип медиков, доктор Уотсон?

— Не навреди.

— Не забывайте о нем. Я договорюсь, чтобы курс лечения начался в понедельник.

***

Дверь была открыта. На пустом диване скалился в темноте череп. Джон подобрал его, машинально погладив костяную макушку. Ещё никогда в жизни он не чувствовал себя так отвратительно, как сейчас, в одиночестве холодной гостиной дома 221 Б на Бейкер-стрит.
Через какое-то время он нашел в себе силы стянуть промокший насквозь пуховик и…

Джон замер. Он боялся моргнуть, боялся, что уж тонкая полоска света под дверью в комнате Шерлока ему точно померещилась.

Холмс сидел перед ноутбуком, похожий на призрака в голубом мерцании экрана.

— Я… — начал Джон

— Все знаешь, — кивнул Шерлок.

Уотсон стоял на пороге, пошатываясь. Этот день вымотал его, выжал, не оставив ни капли.

— Когда он собирается запихнуть меня в этот дурдом?

— Через два дня.

— Я так и думал.

— Ты не ушел.

— Не трать время на констатацию очевидных фактов, Джон.

— Почему ты не ушел?

Шерлок отодвинул ноутбук и плотнее закутался в халат.

— Думаю, что сумею договориться с миссис Хадсон. Она не станет повышать ренту, и ты сможешь продолжить снимать эту квартиру.

— Почему ты не ушел?

— Почему ты хотел пожертвовать жизнью ради меня?

Уотсон оперся плечом о косяк. Он смотрел на Шерлока, на его растрёпанные волосы и раздувающиеся ноздри, на безмерно длинные вытянутые ноги и бледные узкие ступни, на то, как он поджимал пальцы, мерзнущие на стылом полу. Смотрел и в который раз удивлялся. Великолепный Шерлок Холмс, гений своего дела, не знал элементарных вещей: устройства солнечной системы, этики человеческих отношений, мотивов Джона Уотсона.

— Я очень устал. Если ты не против, давай продолжим нашу увлекательную беседу завтра.

***

Вся ночь — пляска огней в темноте.

Джон ложился, вставал, метался от стены к стене по кругу. Он должен был что-нибудь придумать, он просто не мог позволить кому-то забрать его… его Шерлока. Нога прошла, зато разболелось плечо, с каждым поворотом воскрешая в памяти обстоятельства, при которых он поймал эту пулю. С каждым поворотом загоняя Уотсона в тупик. Во имя всего святого, если он сам не мог справиться со своими воспоминаниями, что давало ему основания думать, будто он способен помочь другому?

Скорее всего, Холмсу не помешало бы запутанное дело, и честное слово, Джон не задумываясь совершил бы преступление, но, к сожалению, его интеллект не мог тягаться с интеллектом Шерлока.

Попросить Майкрофта? Что за нелепая идея?

Уотсон устало прислонился к подоконнику. Какое неудачное затишье, как будто вместе с Мориарти погиб и остальной преступный мир.

За его спиной на горизонте занимался рассвет, до понедельника оставалось ещё чуть меньше сорока часов.

С тоской посмотрев на бесполезную кровать, Джон отправился в душ. Несмотря на все чаяния, вода не утихомирила мигрень, железным обручем стянувшую голову. Струи били по уставшим плечам, стекали по шраму, и Джон, рассеяно смывая пену, подумал, что у Шерлока ведь тоже остался шрам от ожога, только больше и немного ниже.

Уотсон слышал расхожее мнение, бытующее среди пожилых леди и молодых шарлатанов, что мысли могут материализоваться, но он никогда не думал, что с такой скоростью. Поэтому явно не был готов к тому, что отдернув занавеску, увидит в ванной Шерлока Холмса во плоти.

— Какого черта?! — заорал Уотсон, поскользнувшись и едва не рухнув на пол. Занавеска, за которую он ухватился, жалобно затрещала.

— Я понял, — заявил Холмс.

— Что? Явно не то, что вламываться в запертую ванную комнату, мягко говоря, не принято! Ты вообще имеешь хоть какие-то представления о прили… Хотя с кем я говорю! — Джон торопливо обернул полотенце вокруг бедер и сердито взглянул на Шерлока.

Сейчас они были одного роста – Уотсон все еще стоял в ванне. Это было непривычно: серые глаза находились напротив, и они, как случалось прежде, светились изнутри мягким безумием озарения. И ещё чем-то. Приблизительно так же он смотрел на груду взрывчатки, когда целился в нее из пистолета.

— Я понял, — повторил Шерлок.

И Джон понял тоже. Он и без того чувствовал себя не в своей тарелке, а теперь же ему захотелось оказаться как можно дальше от этого слишком близкого Холмса с его сияющими глазами, пока он не сделал что-то, о чем будет жалеть.

— Ты не мог бы подождать в гостиной? Я буду через пару минут, — как можно спокойнее попросил Уотсон.

— Мы можем поговорить и здесь.

— Шерлок, выйди!

***

Кажется, Уотсон надел на себя в три раза больше одежды, чем следовало, но в этой броне он чувствовал себя в безопасности. Нет, не так. Он чувствовал себя менее опасным.

Холмс сидел на корточках в кресле, обхватив плечи руками. Джон уселся напротив него.

— Итак.

Словно желая довести Уотсона, Шерлок тут же сорвался с места и заходил по комнате.

— Итак, я знаю, отчего ты так себя ведешь.

— Как?

— Так. Проявляешь повышенный интерес к моей личности, повышенный до такой степени, что даже готов за меня умереть. Но я не могу понять, — Шерлок метнулся обратно в кресло, усевшись на самый край. Локти уперлись в колени, а кончики сложенных вместе пальцев почти упирались в нос Уотсону. – Почему я?

Джон изобразил на лице недоумение.

— Что «почему ты»?

— Отчего именно моя персона стала объектом твоей…

Уотсон сидел и смотрел на почти прежнего Шерлока, который сейчас собирался от его, Джона, имени, признаться себе в любви.

— … привязанности?

— О, Шерлок.

— Я что-то не то сказал?

— Привязываются к домашним животным. А логически обосновать тебе свои чувства я, прости, вряд ли когда-нибудь смогу.

— Но…

— Лучше объясни мне, с какой стати ты ворвался в ванную, пока я принимал душ?

Судя по тому, как Холмс напрягся, стоило ожидать неприятностей.

— Насколько я понимаю, характер твоей при… твоих чувств ко мне подразумевает и физический контакт?

Боже. Джон подавил сильнейшее желание побиться головой о спинку кресла. Если до этого дня он иногда смотрел на Шерлока, как на ребенка, то сейчас он взглянул на него, как на смертельно больного ребенка.

— Скажи, вот ты в детстве так же учился на велосипеде кататься? Падал, разбивался в кровь, тут же вскакивал и снова разгонялся с самой крутой горки?

— При чем здесь…

— При том!— настал черед Уотсона вскакивать. — Что ты творишь, Шерлок?! Замена одной крайности, — Джон махнул в сторону дивана, — на другую?

Он отошел на середину комнаты и попытался успокоиться.

Холмс молча застыл в кресле.

— Ты никому не должен ничего доказывать. Ни себе, ни мне, понимаешь? Есть вещи… есть то, что невозможно переиграть, то, за что нельзя отомстить, только пережить. Слышишь?

Шерлок не реагировал.

Джон устало запрокинул голову, в надежде, что на потолке какая-нибудь небесная сила уже написала, что же им теперь делать дальше.
В окна, впервые за долгое время не задернутые шторами, лилось пасмурное лондонское утро, часы на каминной полке пронзительно тикали.

— Мне не понравилось быть беспомощным.

От неожиданности Уотсон вздрогнул. Он никогда не слышал у Шерлока такого тона. Это было слишком человечно для него.

Джон обернулся. Холмс сидел в той же позе, руки, сложенные ладонь к ладони, едва касались подбородка. Ничего необычного, но правая кисть слегка подрагивала, совсем незаметно, но этого оказалось слишком уже для самого Уотсона.

Одним движением он пересек разделяющее их пространство и опустился на колени, осторожно сжав в руках бледные ледяные пальцы.

— Ты не будешь. Больше не будешь. Я тебе помогу. Я же твой…

— Кто? — Джон не смог расшифровать потемневший взгляд серых глаз.

Друг, сосед, доктор, коллега.

— Просто твой.



Часть вторая. Корица


У Шерлока не было дела уже целых семьдесят четыре часа. Железная стрелка с жутким скрежетом сдвинулась на одно деление. Ещё две минуты – и можно будет прибавлять к этому сроку очередной отрезок времени, за который лязганье раздавалось шестьдесят раз.

Скучно не было. Просто хотелось сдохнуть, и чтобы миллиарды бессмысленных цифр прекратили кружить вокруг него неким подобием стаи костлявых стервятников.

Шерлок уткнулся лбом в шершавую диванную обивку, подтягивая колени к груди, пытаясь занять как можно меньше места; возможно, тогда реальность, в которой живут нормальные люди, решит, что его просто не существует.

Вшших.

Ногтем по классной доске. Осталась одна минута. И это не считая шелеста секундной стрелки.

Стало нечем дышать. Шерлок вывернулся, вытянулся сам и втянул в себя воздух так, что заныли ребра.

Глупое тело…

Воздуха в комнате не было. Ну в самом деле, нельзя же было назвать воздухом смешение пыли, цветочной пыльцы, запаха бензина и… ах, да, он забыл, в раковине окислялась челюсть. Во всем этом липком многообразии, в тягучем соотношении двадцать один процент кислорода заменялся непригодной для дыхания смесью азота и бессмысленного временного потока.

Вшшших.

У него не было дела семьдесят пять часов. Скоро он побьет рекорд двух последних месяцев. Самый длинный перерыв был в феврале, четверо суток, кажется, точно он не помнил, он вообще тогда плохо запоминал происходящее.

Потолок над головой чернел тремя тонкими перекрещивающимися трещинами. Случайный посетитель не заметил бы их, но Шерлок знал наизусть каждый мельчайший изгиб. Трещины вплетались в стаю цифр идиотской траурной каймой. Это был траур по его интеллекту, Шерлок не сомневался, что просто задохнется в этом апреле, в этом несчастном четверге, в безмозглом городе, где люди не могут спланировать элементарное ограбление.

Потолок. Трещины. Ничего интересного, если только не…

Шерлок вышвырнул себя с дивана, прочь от мыслей, которые не должны были попасть в его голову. Потому что если они попадут, то он уже не сможет отвертеться от них, так же как сейчас не мог перестать думать о минутной стрелке, которая как раз собиралась…

Вшшших.

Опять. Он не вынесет этого звука ещё раз.

Шерлок скользнул к окну. Лотки с цветами на другой стороне улицы никуда не делись. Ничего, до конца месяца они не продержатся. Как можно не видеть, что поставщик завышает цену за товар, который превратится в мусор на следующее же утро?

Внезапно солнце вспыхнуло среди тяжелых сизых облаков, навязчиво заглянуло в глаза. Шерлок поморщился и отступил вглубь комнаты.

Весна. Весна, будь она неладна. Хоть бы один шизофреник с обострением, завалящий серийный убийца. Что-нибудь.

Что угодно, лишь бы не…

Вшшших.

Солнце не остановилось на подоконнике и с грацией бывалого взломщика ввалилось яркими лучами в гостиную. Шерлок остервенело расстегнул манжету на левой руке и начал закатывать рукав рубашки.

— Что ты делаешь? — раздалось от двери. Голос у Джона был тихий, обманчиво спокойный.

Губы-куртка-брюки.

Остановившееся время снова понеслось вперед. Холмс расстегнул вторую манжету.

— А на что это похоже? — спросил он, прекрасно понимая, на что, но желая услышать, как Джон будет оправдываться. Если у него не было дела, он пытался спровоцировать на преступление других.

Но Уотсон не двинулся с места и не произнес ни слова. А Шерлок ненавидел, когда он так молчал.

— Жарко, Джон. Мне душно.

Почти не соврал. Он действительно хотел бы охладиться, но не в том смысле. Всего один укол – и железные стрелки заморозились бы. Всего один. Нет.

Он устал существовать в мире, где скорость воспроизведения сбросили для всех, кроме него, и с рождения он вынужден был носиться от одной фигуры к другой, подстраиваясь под их заторможенные мыслительные процессы. Шерлок бы сошел с ума. Как будто он не пробовал. Но сознание далеко не так милосердно, как о нем пишут в глупых книгах, что читает Джон, оно не отключается в нужный момент.

Шерлок почувствовал, что его губы разъезжаются в одной из тех самых улыбок, от которых вздрагивает сержант Донован. Джон не вздрогнул, только задрал подбородок ещё выше. Шерлок ждал. Сейчас Джон попросит показать запястья.

— Да, на улице сегодня очень тепло, — кивнул Уотсон, с трудом переведя взгляд на окно.

Как всегда в такие моменты у Шерлока произошло замыкание, во всяком случае, он привык так это называть. Резкий обрыв логической цепочки, имя которому было Джон, и его необъяснимость.

— Сходим вечером куда-нибудь? — как ни в чем не бывало спросил Уотсон из кухни. — Кстати, у нас в раковине кислота.

— Осторожнее. Не повреди челюсть.

— Что?

— В кислоте челюсть. Не повреди её.

— А. Ну да. Естественно. Так что насчет вечера?

Шерлок посмотрел на диван. На улицу. На разинутую пасть ноутбука, в которой мигала новым сообщением тема медицинского форума.

— К Анжело?

— Он больше не приносит нам свечи.

— Какая несправедливость, не правда ли?

Джон на мгновение неловко замер, потянувшись к чайнику.

— Да.

Зашумела закипающая вода, в раковине что-то булькнуло и зашипело. Уотсон покосился в ту сторону и на всякий случай отошел подальше. Шерлок в это время шагнул вперед, убедиться, что с его маленьким экспериментом все в порядке.

Они почти столкнулись у стола, на расстоянии выдоха.

Кислота прожгла банку и приступила непосредственно к раковине.

— Джон.

— М-м?

— Вовсе не обязательно везти Флаффи к ветеринару. Просто пусть не ставят блюдо с печеньем на письменный стол.

На лице у Уотсона возникло забавное выражение. Шерлок не понимал, чему каждый раз можно было так удивляться, но ему нравилось. Нравилось удивлять, не раздражая.
Джон смотрел на него в легком остолбенении, даже забыв отодвинуться. Шерлок не двигался тоже. Не хотел. Здесь не было слышно дикого «вшшших».

— Почему, помилуй Бог? И как? В смысле, откуда?

— Обычно в этот день недели ты после работы заезжаешь к Гарри, проведать её и её новую подругу, Дженис. Сегодня они пожаловались тебе, что невыносимый подарок на новоселье, этот щенок, скорее всего чем-то отравился, или его отравили соседи, уставшие от постоянного лая по ночам. Так вот, передай им, что паранойя не приводит ни к чему хорошему, а у Флаффи, что за нелепое имя для ротвейлера, аллергия на корицу, которая щедро добавлена в печенье, стоящее на столе в пределах его досягаемости.

— Хорошо. — С первого момента и по сегодняшний день Джон продолжал смотреть на него, как на восьмое чудо света. — Хорошо, я передам. А теперь рассказывай дальше.

Шерлоку внезапно захотелось узнать, какова эта улыбка на ощупь.

— Ты возвращался без куртки, что может говорить о том, что тебе стало жарко, или, с учетом того, что ткань до сих пор влажная, что тебе пришлось отмывать от нее следы собачьего корма, которым пса стошнило на куртку. Причем подобное случилось не в первый раз, потому что у Гарри ты зашел на ветеринарный форум, поискать похожие случаи, и да, я снова взломал твой пароль, и он снова оказался элементарным. Так вот, ты сидел у компьютера и рассеяно жевал то самое печенье, Джон, и теперь от тебя пахнет корицей, а в уголке губ осталась маленькая крошка. Вот здесь.

И Шерлок протянул руку и коснулся кожи, всего на секунду, смахивая несуществующую улику. Но сладкий запах был реальным, а губы теплыми. И твердыми. Чуть обветренными на сыром лондонском ветру.

Глаза Джона распахнулись, яркие и блестящие, и, Холмс никогда такого не видел, в их глубине промелькнуло что-то, слишком быстро. Что-то … почти звериное?

— Нет. – Уотсон отступил и уперся лопатками в полку. — Просто… не надо.

Джон больше не выглядел забавным. Скорее, обиженным. Нет, не только, ещё немного напуганным. Чего он мог испугаться? Это ведь просто прикосновение, всего лишь странное любопытство.

Ресницы-кадык-жилка на шее.

Грудная клетка вздымалась в два раза чаще, на висках проступила испарина, руки были спрятаны за спиной.

— О. – Глупец. Прошло столько времени, а он каждый раз не мог поверить, что его присутствие может так на кого-то влиять. Хотя Джон – не кто-то.

Уотсон быстро глянул на него исподлобья. Буквально полоснул взглядом и снова уставился в пол.

Чайник выкипал.

От пара все вокруг становилось влажным, или это не от пара, но Шерлок чувствовал, как рубашка прилипает к спине, пока он сам разрывается на части, пытаясь выбрать. Ему очень хотелось подойти к Джону. Что будет, если он дотронется до его волос? А если положить руку ему на грудь, сможет ли он посчитать удары сердца?

Он не мог вычислить алгоритм поведения Джона. Не мог его проанализировать сейчас. Это было захватывающим ощущением. И да. Пугающим. Он помнил…

Хотя тогда он плохо запоминал происходящее.

… Помнил, какими сильными были эти руки, спрятанные за спиной.

«Нет, Шерлок, нет. Я не отпущу тебя. Шшшш, пожалуйста. Шерлок, я знаю, я понимаю. Скоро все закончится. Я обещаю. Я никогда не врал тебе, пожалуйста…»

Очень слабые слова. Очень сильные руки.

Что будет, если он подойдет?

Что будет, если игла войдет под кожу?

Холмс стряхнул с себя оцепенение и выключил чайник.

— Пойду, найду перчатки потолще. — Он кивнул на раковину и скрылся в комнате.

***

После ужина им под ноги осыпались синие апрельские сумерки.

В девять лет Шерлока пытались учить рисовать. Он изобразил лягушку в разрезе. С натуры. После этого от уроков рисования его освободили досрочно. На всех банках с краской он первым делом читал состав, но один цвет ему даже нравился. Такой вот синий.
Однажды он рассказал об этом Рассу. Шерлок тогда был под кайфом, а Расс – совсем мальчишкой. Дым плавал под потолком, а в соседней комнате сестра Расса стонала под очередным проходимцем. Шерлок знал, что у нее СПИД, и всё рассказывал про краску и свои неудачные опыты. А Расс не знал и смеялся. А стрелки всех часов в мире были намертво приколочены к циферблату.

— Пытаешься раскрыть мировой заговор? — Джон мягко выдернул его из неприятных воспоминаний. Шерлок хотел улыбнуться по-человечески, и понял, что не помнит, как это делается. – Все хорошо?

Прекратив терзать лицевые мышцы, Шерлок кивнул.

— Я пройдусь ещё немного.

Уотсон нахмурился.

— Брось, Джон. Я не ребенок.

— Правда?

Когда Уотсон беспокоился, у него на переносице пролегали две глубокие вертикальные морщины, а плечи, казалось, просто выворачивались из суставов, так он выпрямлял спину.

— Ну ладно. Хочешь, я дам слово, что буду хорошо себя вести?

— О, Шерлок. — Только Джон мог так произносить его имя. «О, Шерлок». Так чтобы оно не превращалось в упрек. Или в оскорбление. Хотя на оскорбления он уже давно научился не обращать внимания. — Пожалуйста, пожалуйста, помни, что если телефон звонит, это не значит, что кому-то просто захотелось послушать гудки. Бери трубку.

— Успокойся, я просто прогуляюсь.

Отойдя на пару шагов, Шерлок услышал тихое хмыканье. Что-то вроде «с тобой ничего не бывает ''просто''».

— И именно поэтому ты до сих пор со мной, — прошептал Холмс, засовывая руки в карманы.

День был тёплым, но вечером прохлада норовила забраться под шарф, в рукава. Противно заныли пальцы, и Шерлок назло им решил сжать руку в кулак. Ничего не вышло. Разумеется.

Было бы здорово взять и стереть часть файлов на жестком диске. Удалить звук собственных ломающихся костей, например, как он когда-то удалил знание о том, вокруг чего вращается Земля. Забыть, как отвратительно веревки натерли его запястья и лодыжки. Да и запах своей паленой кожи заодно. Не помнил же он, кто такой Гомер.

Джон очень развеселился, когда это выяснил. Он бы наверняка радовался ещё больше, если бы у Шерлока получилось выкинуть из памяти и все остальное.

Он шел по стремительно темнеющей улице и не смотрел на людей. Холмс вообще не любил смотреть на людей. Ему быстро надоедали их скучные секреты, по крайней мере, то, что они считали секретами, а на деле всё было написано на их лбах, словно на папках из архива Скотланд-Ярда.

Так, опустив голову, он дошел до границы, которая отделяла одну его жизнь от другой. Через два переулка в стене ветхого кирпичного дома была дверь. За этой дверью по старому знакомству его ждала глубокая заморозка. Огромный ластик, который сотрет все лишнее из его мыслей.

Шерлок остановился. Он научился терпеть постоянную заботу, он научился её избегать. Но Джон… он был другим. Он был бы счастлив, да, если бы Шерлок смог сделать следующий шаг. И ему вовсе не обязательно было знать, в какую сторону.

Холмс качнулся вперед. Мир в замедленной съемке проплывал мимо.

Нет.

Джон.

Вот кто на самом деле был границей. Он был рядом, когда Шерлока три дня безостановочно выворачивало наизнанку. Он убил для него человека. Разве обычные люди стреляют в таксистов в честь первого знакомства?

Он был его Джоном. Он сам так сказал, а у Шерлока никогда раньше не было кого-то своего.

Развернувшись, Холмс направился домой.

По лестнице он буквально взлетел, перепрыгивая через две ступеньки. Уотсона не оказалось в гостиной, в кухне его тоже не было.

— Джон, — позвал Шерлок, распахивая дверь спальни Уотсона. — Я хотел сказать…

Холмс остановился так резко, будто натолкнулся на стеклянную преграду. Будто его самого поставили на паузу посредине фразы. Ему снова стало нечем дышать, как днем, но на этот раз воздух в комнате был, вязкий и влажный, здесь определенно выкипело несколько чайников. Или просто Холмсу стало очень жарко. Он неосознанно потянулся к горлу, неуклюже рванул шарф, едва не удушившись. Мозг, привычно настроившись на анализ, наотрез отказался обрабатывать информацию, поэтому лишь огромные округлившиеся глаза выхватывали то одну деталь, то другую.

На столе как-то очень тускло горела лампа, её свет едва достигал кровати. Кровати, на которой, откинувшись на подушку, лежал Джон. На расстегнутых и слегка приспущенных брюках, Шерлок знал, до сих пор была собачья шерсть, но это интересовало его меньше всего сейчас. Рука Джона скользила вверх, наверняка вверх, когда ворвавшийся Шерлок выключил время в отдельно взятой комнате. И теперь пальцы застыли, сжимаясь на возбужденной плоти, не решаясь двинуться дальше. В полутьме, которую не рассеивала чертова лампа, блестели глаза, впивались остро, смотрели с вызовом, и в то же время умоляюще.
Выйди и сделай вид, что ничего не видел. Или…
Джон тяжело сглотнул, и зрелище его движущегося кадыка снова привело к замыканию. Шерлок захотел увидеть.

Не думая…

Неужели? Это, оказывается, возможно?

… о том, что же именно он делает, Холмс кивнул. Почти светящиеся глаза на мгновенье закатились, моргнули и тут же открылись вновь, чтобы не отрываться больше от лица Шерлока, который тем временем не сводил взгляда со скользящей кисти. До этого момента он редко вспоминал, что Джон был хирургом и не совершал ни одного лишнего или неточного движения. Даже в такой ситуации. Рука двигалась вниз, медленно, вверх, ритм завораживал.

Ритм возбуждал. Чувствуя, как горит кожа, Шерлок скинул на пол пальто. Джон облизнул пересохшие губы и чуть увеличил темп.

Помедлив немного, Шерлок откинул со лба влажные вьющиеся пряди. И начал расстегивать рубашку. Это была игра. Ведь всё можно было превратить в игру, смерть, например, почему бы не сделать то же самое и сейчас? Сделать следующий ход. Одурачить собственную память и смотреть не на след от ожога, а только на Джона, который притягивал его необъяснимостью под тонким слоем обычного спокойного контроля. Подойдя ближе, ещё на шаг, и присев на край кровати, несложно было заметить, насколько тонок этот слой. Увидеть то голодное, звериное выражение, с которым Джон глядел на него днем.

Шерлок протянул руку…

Так дети тянутся к переливающейся пленке мыльного пузыря, с любопытством и чуть удивленно.

… и ощутил под пальцами бархатистую, очень горячую кожу, пульсацию, отдающуюся в ушах. Джон протяжно застонал сквозь сжатые зубы, его тело напряглось, чуть выгнулось, и, содрогнувшись, замерло.

И всё закончилось.

Слушая тяжелое дыхание, ощущая, как его тяготит слишком тесная одежда, Шерлок изучал свою липкую ладонь, словно главную улику с места преступления. Джон наблюдал за ним из-под опущенных ресниц, не решаясь пошевелиться, но это было неважно. Всё стало неважно, кроме желания выяснить.

Когда он дотронулся языком до указательного пальца, Джон резко перестал дышать.

— Соленая. — Голос почему-то охрип. Как оказалось, не только у него. «О, Шерлок» на этот раз было больше похоже на рык, низкий и раскатистый.

Джон иногда двигался очень быстро, под пулями ему медлить не приходилось ни на войне, ни в мирной жизни. Ну, то есть в жизни с Шерлоком. Однако сейчас Холмс даже не понял, как руки Джона…

…не допускающие неточных движений…

…оказались на его ширинке, в его брюках, стягивая их вместе с бельем. Он успел лишь заметить, как Джон скользнул на пол, а потом Шерлока толкнули в грудь, заставив отклониться назад, опереться на локти.

И мир начал плавиться.

— Джон… — вырвалось у него слишком громко, почти испуганно.

Он сумел разглядеть знакомое лицо с абсолютно незнакомым выражением, но не смог отвести взгляда от влажных, насмешливо улыбающихся губ.

— Что-то не так?

— О боже, не останавливайся, не слушай меня, не останавливайся!

Из реальности попеременно начали пропадать то звуки, то изображение, когда Шерлок не выдерживал и закрывал глаза. Мысли выкипали, рассеивались паром по комнате, и невозможно было сосредоточиться ни на одной из них. Кроме того, Шерлок подозревал, что низкие гортанные стоны — это его низкие и гортанные стоны, но сделать с этим ничего не мог. Он попытался вцепиться в скомканное одеяло, чтобы обрести ещё хотя бы один якорь в растекающейся действительности, но в этот момент голова Джона опустилась ещё ниже, впуская ещё глубже, и на этот раз из реальности пропал сам Шерлок.

… Узор трещин на потолке в этой комнате был незнакомым и почти незаметным в том полумраке, в котором лежал сейчас Холмс. Несколько секунд он просто смотрел вверх, не моргая и не двигаясь, пока на него медленно, удивительно медленно снисходило понимание того, что и с кем он только что делал. Аккуратно, словно боясь, как бы от резкого движения его слишком легкая голова не взлетела, подобно наполненному гелием шарику, он повернулся к Джону. Тот лежал рядом. И держал Шерлока за руку. Да, возможно, всё началось с измерения пульса, когда Шерлок отключился, но теперь его просто держали за руку, не крепко. Так, как было нужно.

— Поцелуй, — Джон первым нарушил молчание.

— Что? — У Шерлока возникло ощущение, что они поменялись местами.

— Нормальные люди начинают с поцелуя. Дальше, как правило, следует раздевание. А мы с тобой в одной постели, и почти полностью одетые.

— Ты как всегда упустил самое важное, Джон. — Холмс все ещё не был уверен, что улыбнется правильно, поэтому просто переплел их пальцы вместе. – Ты назвал нас нормальными людьми.

И приподнялся, чтобы на полпути встретить Джона, его приближающееся лицо, наконец-то не нахмуренный лоб, вздернутый нос и губы, по-прежнему твердые и теплые. У поцелуя был предсказуемо солоноватый привкус, но Шерлоку казалось, что он различает легкий, призрачный аромат корицы.

Минутная стрелка в гостиной бесшумно скользнула по циферблату, начиная новый отсчет.

Название:Холмс никогда не ревнует

Автор: Jean–Paul

Категории: слэш

Фэндом: Шерлок Холмс

Герои: Шерлок Холмс/Джон Ватсон

Рейтинг: PG–13

Содержание: Посещая турецкие бани, Шерлок Холмс просит Ватсона рассказать, что ему известно о нравах Ближнего Востока.

Дисклаймер: Эти герои действуют, как я хочу, но создал их не я. Безумство поведения героев – на моей совести.

Этот день мы с мистером Шерлоком Холмсом решили провести в праздности. В то время его часто посещали странные идеи, и сегодняшний день не был исключением.

– Какое странное мировоззрение на Востоке! То, что у нас считается преступлением, и за что до недавнего времени вешали, у них в порядке вещей, – задумчиво рассуждал Шерлок Холмс, лежа на диване в турецкой бане.

– О чем это вы? – спросил я.

– Это правда, – он повернулся ко мне, – что британские полки преследуют по пятам юноши, желающие узнать, чем наши доблестные воины, точнее, блондины отличаются от них?

– Я не понимаю вас, Холмс.

– О, взгляните на Касима, нашего банщика, – я посмотрел в другой конец комнаты, где юный Касим, наш постоянный банщик, подавал пиджак одному из посетителей. – Он ведь совсем молод, но слава о нем распространилась по всему Лондону. Он зарабатывает столько, что мне и не снилось. А то, что он делает, преступление у нас, но не преступление у них.

– Господи, Холмс, вы об этом, – я засмеялся и откинулся на подушку. – Да, в нашем полку действительно было несколько подобных случаев, но, как вы знаете, я недолго пробыл на военных действиях, к тому же я врач, а не простой вояка. То, что позволено в данном случае быку, не дозволено Юпитеру[1]… Однако, должен вам признаться, мне приходилось иметь дело с последствиями интереса подобных Касимов.

– Расскажите.

– О, ничего особенного. Кроме того, что наши, как вы выразились "доблестные воины", совершенно не знакомы, как бы это сказать… с техникой арабской любви.

– А разве она чем–то отличается от нашей? – в голосе Холмса появилось искреннее любопытство.

– Конечно, в основном различий нет, но… Это вообще не разговор для публичного места.

– Вы правы. Пожалуй, нам пора вернуться домой, чтобы успеть в оперу.

– Верно. Касим!– я подозвал араба, чтобы он помог мне одеться. Когда он, склонившись у моих ног, завязывал шнурки на моих ботинках, я впервые внимательно разглядел полуобнаженного юношу. Худощавый, с прекрасной, словно вылепленной античным скульптором, фигурой, мягкими правильными чертами лица и огромными черными глазами, он ловко управлялся со своими обязанностями, кидая на меня короткие взгляды. Встретившись с ним глазами, я почувствовал себя неуютно, вспомнив слова Холмса о репутации Касима.

– Господин желает чего–нибудь еще? – бархатный голос с мягким акцентом донесся до меня снизу.

– Н–нет, Касим, благодарю, – я неловко встал и, сунув ему в руку несколько монет, направился к Холмсу, ожидавшему меня у выхода.

– Да–а, дорогой Ватсон, вы делаете успехи.

– О чем, вы Холмс?

– Касим гложет вас взглядом, – я резко обернулся и всмотрелся в даль коридора. Касим, действительно, стоял там, откуда мы только что вышли, но утверждать, что он смотрит нам вслед, было бы чрезмерно.

– Я оставил мало чаевых? Но я дал как обычно, – Холмс лишь ухмыльнулся в ответ.

***

Мы вернулись из оперы далеко за полночь. В голове носились обрывки мелодий, и я с радостью согласился с Холмсом, что нужно пропустить по стаканчику бренди перед сном. Усевшись в кресла у камина, мы болтали о всякой чепухе, и каким–то образом вернулись к разговору о нравах Востока.

– Верно подмечено, что на Востоке кровь горячее. Я знал одного выходца из Шотландии, проведшего несколько лет в наших колониях и вернувшегося с уверенностью в том, что шотландцы это смирнейшие люди по сравнению с тамошними жителями. Так он на суде и заявил, что, застрелив свою жену за измену, убил её самым милосердным способом, и, если бы он жил где–нибудь в Индии или Афганистане, то его бы оправдали и назвали бы добрейшим человеком.

– Да, нравы наши разнятся, как разнятся и представления о преступлении.

– Горячее солнце горячит кровь. Расскажите мне об арабской содомии.

– О! Ну я же уже рассказал все, что знал.

– Вы только начали друг мой, и обещали подробности.

– Не понимаю, зачем вам это. Какое–нибудь дело?

– Да, кажется, назревает. Что там было с вашими горе–вояками.

– А, ну тут все просто. Те, кто поддался на уговоры, не учли, что там обучают этому искусству с детства. Солдату трудно найти женщину старше десяти лет – они все спрятаны и замужем. К тому же на войне женщин нет вовсе. Юноши от двенадцати до шестнадцати занимаются тем, что служат чем–то вроде женщин для утех. Затем они вырастают, становятся воинами, а их места занимают другие. С нашей точки зрения это чудовищно, но там это не считается зазорным. Юноши стараются найти себе покровителей побогаче или собрать побольше денег.

– Совсем как Касим.

– Да,– я покраснел, вспомнив банщика, завязывающего мне шнурки.– И в моей практике было несколько случаев, когда мне пришлось накладывать… хм–м… швы в таком месте…

– Разве много британцев согласны подставиться туземцам?

– Как вы грубы, Холмс! Этим вы хотите сказать, что Вам интересно, насколько распространен этот порок в британской армии? Здесь вы ошибаетесь: большинство солдат не могут различить поймали они мальчика или девушку, пока не зайдут слишком далеко, чтобы остановиться. А большинство идущих на это добровольно, не знает, что, получив удовольствие, они упадут в ещё большую бездну порока…

– Неужели мальчик мог изнасиловать солдата?

– Не знаю, как им это удавалось, Холмс, но последствия видеть приходилось.

– Вы могли бы написать монографию, не будь ее эмпирическая часть – подсудным делом для пациентов.

В ответ на это я устало улыбнулся.

Холмс молча курил, допивая бренди. Я смотрел на огонь, глаза слипались и в голове начали кружить лица военных, которых мне пришлось оперировать; они сливались с арабскими лицами, и над всем этим видением возвышались глаза Касима, пристально смотревшего на меня.

***

Через две недели после нашего разговора в турецких банях, которые я регулярно посещал, произошел крупный скандал и арест нескольких работников, среди которых был и наш знакомец Касим. Арестованным было предъявлено обвинение в воровстве и шантаже. Скотланд–Ярд гордился раскрытым преступлением, но подробности дела освещались в газетах крайне скупо.

На следующий день я пытался узнать у Холмса подробности дела, но он только отмахнулся от меня, и, сославшись на дела, уехал из города. Вернувшись через пару дней, он, после долгих уговоров, рассказал, в чем заключается дело, и добавил, что только его вмешательство позволило не предъявлять Касиму обвинение в содомии. Я был чрезвычайно удивлен этим заявлением. Мне вообще не была понятна связь между Холмсом и этим делом.

– Да, я не участвовал в нем, Ватсон, – Холмс раздраженно смотрел на меня, сидя за секретером и выстукивая трубку в пепельницу.– Но я был в тюрьме и выслушал показания Касима, который узнал меня и просил помочь.

– Вы очень добры, Холмс, к этому юноше.

Холмс пристально на меня посмотрел. Его брови сдвинулись, взгляд посуровел.

– Я должен задать вам личный вопрос, Ватсон.

– Я весь внимание.

– Вы пользовались услугами Касима?

– Да, конечно.

– Я так и думал. Я побывал в тюрьме, чтобы подтвердить это, – Холмс отвернулся от меня и замолчал.

Мне показалось, что земля ушла у меня из–под ног. На мгновение свет померк перед глазами, и я понял, что совершил ужаснейшую ошибку.

– Холмс, – начал я, но он встал и отошел к окну, не поворачиваясь ко мне. Я вынужден был подойти к нему и встать за спиной, – вы неверно меня поняли.

– Я верно вас понял, – сказал с нажимом Холмс и резко повернулся.

Я оказался так близко к нему, что, стоя вплотную, увидел рисунок его радужки. Она была серого цвета с вкраплением черных точек и голубых искр. Он стоял так близко, что, чувствуя всю его ярость и горечь, я невольно подумал, что красота Касима – ничто по сравнению с красотой этих глаз и этого сурового в своем гневе лица. Может быть, он прочел это в моих глазах, потому что начал говорить тихо–тихо. – Вы должны были мне сказать.

– Что именно, Холмс? – ответил я таким же шепотом.

– Что вы пользуетесь услугами Касима,– он опустил глаза и попытался отступить, но позади него было окно, я же, напротив, шагнул вперед и он оказался прижат к подоконнику вплотную.

– Вы ошибаетесь. Я не знаю, что сказал вам этот юноша, но его услугами также пользуетесь и вы, дорогой друг.

– Я – нет! Никогда! – он вспыхнул.

– Неужели? А мне казалось… – я заговорщицки улыбнулся, ведя игру по его правилам.

– Ватсон, не смейте говорить о том, чего не знаете,– он заговорил спокойным тоном.

– Разве я чего–то не знаю? – продолжил я шепотом.

– Я не могу быть ни с кем, кроме вас… – резко начал Холмс и поперхнулся. Я понял, что он сказал то, что ни в коем случае не должен был говорить, что сказанное им не имеет ничего невинного в своем содержании, и что он понял, что я это понял. Его глаза похолодели и наполнились злостью.

– Отойдите от меня, Ватсон, – сухо сказал он. Я отступил.

– Холмс! Куда вы? – я смотрел, как он быстро берет шляпу и пальто и закрывает за собой дверь. Нельзя было его отпускать, и, бросившись вслед, я догнал его на лестнице. Схватив за плечо, я резко повернул Холмса лицом к себе, он не устоял на ногах и схватился за меня. Не удержав равновесия, мы оба покатились вниз, сосчитав оставшиеся ступени.

***

– Ватсон, простите, но вас это не касается, – Холмс швырнул пальто на пол.

– Вы ведете себя странно, Холмс. Я имел в виду совсем не то, что вы подумали.

– Конечно. Зато я имел в виду именно это. И благодаря вам мы оба чуть не погибли.

– Холмс успокойтесь. Я вас всё равно не понимаю. Вот, выпейте, – я быстро налил бренди и протянул сыщику стакан, который он не взял. – Ну, пейте.

– Я… Я… – мне пришлось силой вливать напиток. Наконец он его выпил и смог говорить не заикаясь. – Оставьте меня одного.

– Нет, Холмс, я хочу, чтобы между нами все было предельно ясно.

– Что вы хотите знать? – он опустился в кресло и устало прикрыл глаза. Я уселся напротив, потирая ушибленное при падении с лестницы колено.

– Всё.

– Всё? – он открыл глаза и удивленно вскинул брови. – Ну что же, значит, время пришло, – немного помолчав, он продолжил. – Сломанная шея была бы легким избавлением от мук,– он посмотрел мне в глаза. – Когда я впервые увидел вас в этой квартире, на этом самом месте, я... С тех пор я ни с кем не могу быть.

Повисла пауза. Я ожидал продолжения, но его не последовало, и я молча смотрел на Холмса, который, в свою очередь, смотрел на меня. И только через множество мгновений я понял весь смысл сказанных им слов.

– Но как же так, Холмс… – я не знал, что сказать.

– А я откуда знаю? Амуры – это по вашей части, – он потянулся за трубкой.

– Амуры? Ах, да, амуры… – я синхронно с ним взял свою трубку. – Но… но я не понимаю, причем здесь я.

– Спросите Касима, когда он в следующий раз будет оказывать вам услуги, о прекрасный голубоглазый блондин, – снова в его голосе послышалась злая ирония.

– Не шутите так, Холмс. Вы прекрасно знаете, что я не его клиент. В этом смысле.

– Неужели? Но вы же сами признались пять минут назад, – он оживился и подался вперед в кресле.

– Я не признавался!– я подался навстречу ему. – Я не думал о чем–либо, кроме его обычной работы. Я не имел в виду ничего такого!

– Ага, так вы с ним ничего, кроме шнурков не завязывали?! – в глазах Холмса засверкало безумие, и я отступил.

– Нет, не завязывал, – спокойно сказал я и, подумав, добавил. – У вас нет повода для ревности.

Холмс вдруг успокоился и попытался улыбнуться. Сосредоточившись на трубке, я ждал, что за этим последует.

– Ватсон! – Холмс встал и сделал ко мне шаг. – Я решил, что, если Касим будет давать показания по этому пункту, то среди прочих назовет ваше имя. Простите меня, я ненормальный.

– Да, Холмс, – я встал и сделал шаг к нему, – я вас прощаю. Вы ведь боялись за меня, не так ли?

– Забудьте всю чушь, которую я вам тут наговорил.

– Хорошо. Только скажите мне…

– Что?

– Вы, – я перешел на шепот, – ревнуете меня? Я угадал?

– Я никогда никого не ревную, Ватсон, – он опустил глаза. Я не мог больше вынести красоты и пленительной покорности сильного человека, что–то встрепенулось во мне, я взял его за плечи и поцеловал прямо в губы.

– Вы с ума сошли! – вырвавшись, вскричал он, и я впервые испытал на себе его знаменитый встречный в челюсть.

***

Я пришел в себя через несколько секунд. Лежа на полу гостиной, я удивился, что Холмс сидит рядом со мной.

– Вы сумасшедший, Холмс, – прохрипел я. – Сумасшедший.

– Я знаю, – он протянул мне руку и помог встать. – Пойдемте, я помогу вам лечь в постель.

– Вот уж не надо. Я сам.

– Как хотите.

Направившись в ванную, я убедился, что синяк на моем лице пока не появился, но боль продолжала беспокоить. Умывшись и справив нужду, я вернулся в свою спальню и сбросил одежду. Взявшись за ночную сорочку, я подумал, что в доме достаточно тепло и переживания сегодняшнего вечера вполне позволят обойтись без нее.

Когда я лег и уже собрался погасить лампу, Шерлок Холмс, переодевшийся в серый домашний халат, постучался ко мне.

– Я хотел убедиться, что у вас все в порядке, Ватсон, – он вошел и сел на край кровати. – Простите, дорогой друг, что я ударил вас.

– Ничего. Простите, что я позволил себе лишнее.

– Разрешите мне… – он странно посмотрел на меня, будто решаясь на что–то важное. – Загладить свою вину.

– Да, конечно.

А что я мог еще сказать? Я ведь не знал, что "загладить вину" означает "наклониться", "поцеловать", "сбросить халат", "отбросить одеяло", "соприкоснуться телами" и говорить:

– Не верьте мне, Ватсон. Я ревную вас, ревную.

– Прекрасно, Холмс. Тогда…