- Девушка, - окликнул он, как только закрылись желтые двери автобуса. Она обернулась, остановилась, и по выражению ее лица можно было подумать, что она ожидала чего-то подобного. Для него было удивительно, что можно было «ожидать чего-то подобного», тогда когда он ничем себя не выдал, а только ехал и ехал в автобусе в дальний, незнакомый, по-летнему томный район и упорно смотрел ей в затылок и на ее загорелые округлые руки.
- Девушка, я, может быть, покажусь Вам глупым, вернее, может быть, это глупо, но я хотел Вам - слово «Вам» он постарался сказать максимально небрежно, так как будто он всегда и всех называл на вы - я хотел Вам сказать, что Вы очень красивая. Быть может, Вам это сегодня уже говорили, а если нет, тем лучше - я вот Вам это говорю…
Все это было сказано быстро, судорожно, потому что придумано было еще в автобусе, когда копна каштановых волос и загар на ее руках мешали читать хорошую книгу.
- Вы ничего не подумайте, я у Вас телефон не попрошу, потому что это будет нечестно по отношению к вышесказанному, и…корыстно, что ли…и… - старательно изображая непринужденность этой речи, он вдруг забыл, как красиво он собирался договорить, ласково кивнуть и уйти, он вдруг выдал какую-то сумбурную гримасу и окончательно сбился. Тут она улыбнулась чуть-чуть, и, хотя и до этого смотрела вполне дружелюбно, именно эту полуулыбку он принял как знак одобрения, удержался с трудом от ответной, и серьезно продолжил:
- А хотя знаете, Вы запишите, быть может, мой телефон. Нет-нет…можете вовсе не звонить, но вдруг Вам когда-нибудь станет скучно, мерзко, обрыло - он осекся, вперившись в нее взглядом и проверяя, не поразило ли ее слово «обрыло» - так вот когда тебе…Вам станет совсем одиноко и грустно, а мир сожмется вокруг стальной лентой - здесь он так забавно помахал рукой, словно показывая, что он тоже несерьезно относиться к своему суесловию - вот тогда Вы сможете мне позвонить, и я…я скажу Вам снова, какая же Вы красивая!
Он радостно выдохнул, улыбаясь, оттого, что так ловко и красиво еще раз повторил то, чего ради и оказался в незнакомом и далеком от дома районе поздним уже вечером…

Он оторвал глаза от книги, и снова со сладким сердечным замиранием посмотрел на ухоженные волосы, загорелые руки, оттененные белой рубашкой, и на милые на этой рубашке черные шерстяные бретельки то ли кофточки, то ли сарафана - ему не было видно из-за спинки ее сиденья. Тут он вспомнил, что, войдя, увидел мягкие кожаные тапочки, словно балетные, и подумал, что это славно, что она не на каблуках. Не то чтобы каблуки все испортили, но так ему казалось милее…И здесь она повернула голову, изящно подперев рукой подбородок, и стала смотреть в окно, и ему стало видно ее отражение, и подумалось, что вдруг она и смотрит в окно, чтобы он на нее посмотрел. И опять же вспомнилось, что она посмотрела на него, когда он вошел, и когда сел через сидение за ее спиной, чуть повернула голову, а тут же рядом с ней уселся парень, что еще на остановке попросил у него сигарету…

Он оторвал глаза от книги, посмотрел на ухоженные волосы и загорелые руки, посмотрел зачем-то в окно, положил книгу в сумку, немного помешкал, и вышел на своей остановке.