Ну же, давай. Мы же никогда не поведем серьезный диалог о том, что мы на самом деле чувствуем и о чем мечтаем. Просто потому что именно мы с тобой негласно подсознательно договорились. Я скажу тебе, что выберу быть соской у спонсора и мне плевать кого трахать каждую ночь, с вызовом, с болью, не прося и не умоляя прижать ее немедленно к себе и остановить. А в его кровати нечто. А ему похуй. Он расскажет о бывшей, мечтающей вернуться, и о том, что возвращается в большой блядский марафон. А в его глазах... Парирование ее провокации, напускная отчужденность и черная грусть от желания сказать, что ему срать на всех этих кукол, прыгающих на нем, что только с ней ему хорошо.
А он не скажет, а она гордо подняв голову, нарочито холодно скажет о чем-нибудь материальном. Закроется. И она уйдет, закрытая, вредная, грубая, она каждый раз переживает заново эту боль. А он ляжет к чужой, ограниченной, обычной. Его кольнет совесть, ненадолго, и он заснет опять, не позвонив, обещая.

Они знают друг друга. Они знают, как на самом деле. Но играть в открытую значит показать уязвимость, и они закроются, отдалятся, потому что так безопасней. Идиоты.