[250x227]
Генри Роллинз, Железо.

В бреду мне привиделось, будто я встретил тараканиху размером с девушку. Она улыбнулась мне и велела подойти поближе. Поцеловала меня. Она терлась животом о мою плоть. Я весь дрожал и покрылся испариной. Мы занялись любовью. Она обвила мою спину своими шестью ногами и стиснула меня в объятиях. Ее усики хлестали меня по спине. Ни одна девушка раньше не возбуждала меня до такой степени, никогда. К утру я был весь в поту, крови и зловонной желто-зеленой слизи. Она родила мне детей (двадцать штук). Вид наполовину человечий, могли размножаться не за годы, а за считанные дни, и поднимать тяжести в шесть раз больше собственного веса.

Я услышал визг тормозов снаружи, а затем ужасный грохот. Я выглянул в окно. Лобовое столкновение. Сразу пришла на ум песня «Мертвый Джо» группы «Birthday Party». На тротуаре под дождем распростерся ребенок. Мать была в истерике. Ребенок кричал: «Мама, мама!» Я пытался представить, что увидела мать, когда взглянула на свое дитя. У него разбита голова? Кости торчат наружу? Его кровь смешалась с дождем и потекла по траве ручейками кровавой воды? Встретились ли их глаза? Когда ребенок закричит, мать задергается в конвульсиях, словно в нее ударила молния. Дергайся, мам, давай, дергайся под дождем. Давай, ма, дергайся. Двигай жопой, ма. Дергайся.

Я был в мужском туалете на такой здоровенной автостоянке, где можно заправиться, отдохнуть и пожрать. У писсуара увидел шесть мужиков: они расстегнули ширинки и вытащили свои хуи почти синхронно. Выглядело потрясающе - слов¬но расстрел или некий секретный ритуал масонского рукопожатия. Мужчины в мужском туалете ведут себя по-особому. Они много не говорят, но если говорят, то громоподобно, словно желают сказать: «Эй, я не боюсь разговаривать в мужском туалете!» Они ведут себя в мужском туалете очень по-мужски, чтобы никто не подумал, что они пидарасы. Здесь нет слабаков! Мы в мужском туалете. В наших руках хуи. Мы ссым по-своему! Да! Мужчина под башмаком своей жены или подружки, попадая в мужской туалет, становится ходячим принципом маскулинности. Это временный клуб, где мужчины, объединенные нуждой помочиться, суть мужчины.

Я посыпал солью большого слизняка. Слизняк корчился и из¬вивался. Слизняк пытался удрать от меня и от моей жгучей соли. Слизняк не издавал никаких звуков. Уверен, если бы меня вывернули наизнанку и обмакнули в соль, я бы заорал. Я помню, как слизняк блестел и пульсировал, пока я посыпал его солью. Помню, как он старался уползти, выпуская слегка пузырящуюся желто-зеленую слизь в огромных количествах. Мое восхищение сменилось отвращением, когда слизняк стал корчиться и метаться из стороны в сторону, выделяя еще больше желто-зеленой слизи, стараясь справиться с солью. Борьбу он проигрывал: как только ему удавалось стереть с себя немного соли, я просто снова заносил над ним солонку, и игра начиналась сначала. В конце концов это мне наскучило, и я оставил слизняка извиваться, стараясь освободиться от соляной ванны, которая в конечном счете должна была его иссушить. Потом я представил себе, что мое тело - сплошной язык, и что меня погрузили в соль.

Однажды, 1 октября 1984 года, Кэтрин Арнольд купила дробовик в «Кей-марте» Линкольна, штат Небраска. Кэтрин, 28 лет от роду, имеющая сына, принесла дробовик на автомобиль¬ную стоянку «Кей-марта», села на асфальт, прислонившись спиной к подпорной стене, и вышибла себе мозги. 2 октября я приехал в Линкольн играть в «Барабанной палочке». «Барабанная палочка» находится в сотне ярдов от «Кей-марта». Почти весь день я сидел в «Барабанной палочке» и писал. Время от времени до меня долетали обрывки разговора о том, как «эта дама вышибла себе мозги». Вечером несколько человек рассказывали мне об этом. Пришел мальчишка с оберткой от чизбургера из «Макдоналдса», в которую было что-то завернуто. Он открыл пакет. Там были мозги Кэтрин Арнольд. После концерта я взял карманный фонарик и пошел на стоян¬ку «Кей-марта». Я прошел по стоянке, параллельно подпорной стене. Увидел отметки мелом на мостовой. Повернул вправо и перепрыгнул через стену; посветил на нее фонариком. Нашел пятно. Стена была коричневая от крови и пороха. Трава вокруг пятен была подстрижена. На стене все еще оставался прилипший кусочек мозга.
Я отколупал его. В воздухе стоял очень странный запах. Никогда раньше я не сталкивался с таким запахом. Я обследовал окружающее пространство. Нашел еще несколько кусочков мозговой ткани. Я сидел там один с останками К. Арнольд и этим запахом. Казалось, он проник в мои поры, в мой мозг. Я помню, как меня охватило чувство, что это совершенно особенное место - что-то вро¬де святой земли. Я хотел остаться здесь подольше, хотел сидеть на том самом месте, где сидела она. Тут я почувствовал, что на меня кто-то смотрит - смотрит из-за деревьев или откуда-то снаружи, куда не достает луч фонарика. Пора уходить. Я собрал частицы мозговой ткани с травы и пошел назад в клуб. Дожидаясь отъезда, сел и задумался обо всей этой истории. Скоро кровь смоют со стены, трава вырастет снова, и все будет выглядеть так, словно ничего необычного не случилось. Может, какие-нибудь ребята приедут сюда на машине, припаркуются, будут пить пиво, усевшись на стену, болтая ногами над тем местом, куда упала голова Кэтрин Арнольд. Интересно, почувствуют ли они запах. Интересно, встанут ли они без единого слова, чтобы убраться отсюда к черту. В местной газете я нашел статью о Кэтрин Арнольд и вырезал ее. Всю ночь ехал в Миннеаполис.