Раскаяние отца.
"Послушай,сынок.Я произношу эти слова в то время,когда ты спишь; твоя маленькая рука подложена под щечку, а вьющиеся белокурые волосы слиплись на влажном лбу. Я потихоньку прокрался в твою комнату. Несколько минут назад, когда я сидел в библиотеке и читал газету, на меня нахлынула гнетущая волна раскаяния. Я пришел к твоей кроватке с сознанием своей вины.
Вот о чем я подумал, сынок: я сорвал на тебе свое плохое настроение. Я отругал тебя, когда ты собиралчя в школу, потому что ты лишь слегка коснулся своего лица мокрым полотенцем.Я отчитал тебя за то, что ты не почистил ботинки. Я рассердился и накричал на тебя, когда ты бросил что - то из своей одежды на пол.
За завтраком я продолжал к тебе придираться. Ты пролил чай. Ты набивал едой полный рот. Ты положил локти на стол. Ты намазал на хлеб слишком толстый слой масла. Когда я спешил на поезд, ты оторвался от игр, обернувшись, помахал мне рукой и крикнул: "До свидания папа!" ; я же нахмурился и буркнул: "Распрями плечи!"
Затем, в конце дня, все повторилось.Возвращаясь домой, я заметил тебя, когда ты на коленях играл в шарики.На твоих чулках были дырки. Я унизил тебя перед твоими товарищами,заставив идти домой впереди себя. Чулки дорого стоят, и если бы ты покупал их за собственные деньги, то был поокуратнее! Вообрази только, сынок, что это гоаорил твой отец!
Помнишь, ты потом заглянул в библиотеку, где я читал,- робко и нерешительно? Когда я мельком взглянул на тебя поверх газеты, раздраженный тем, что мне помешали, ты тут же замер у двери. "Что тебе нужно?" - грубо спросил я.
Ты ничего не ответил, но порывисто бросился ко мне, обнял за шею и поцеловал. Твои ручки сжали меня с любовью, которую Бог вложил в твое сердце и которую даже мое пренебрежительное отношение к тебе не смогло остудить. А затем ты побежал, семеня ножками, вверх по лестнице.
Так вот, сынок, вскоре после этого газета выскользнула из моих рук, и мною овладел ледянящий страх. Что со мною сделала привычка? Привычка придираться, упрекать - такова была моя награда тебе за то, что ты - маленький мальчик. Нельзя ведь сказать, что я не любил тебя, все дело в том, что я хотел слишком многого от твоей юности и мерил тебя меркой своих собственных лет.
Аведь в твоем характере так много здорового, прекрасного и искреннего. Твое маленькое сердце велико, как рассвет над далекими холмами. Это проявилось в твоем стихийном порыве, кога ты бросился ко мне, чтобы поцкловать перед сном. Ничего другое не имеет никакого значения,сынок. И вот я пришел к твоей кроватке в темноте и, пристыженный преклонил перед тобой колени.
Это слабое искупление. Я знаю, что ты бы не понял меня, скажи я тебе все это, когда ты проснешься. Но завтра я буду настоящим отцом! Я буду дружить с тобой, страдать, как ты страдаешь, и смеяться когда ты смеешься. Я прикушу свой язык,когда с него будет готово сорваться раздраженное слово. Я постоянно буду повторять, как заклинание: "Он ведь только мальчик, маленький мальчик"
Боюсь, что мысленно я смотрел на тебя, как на взрослого мужчину. Однако сейчас, когда я вижу тебя, сынок,усталого съежившегося в своей кроватке, я понимаю, что ты еще ребенок. Еще вчера носила тебя на руках мама, а твоя головка лежала у нее на плече. Я требовал от тебя слишком многого, слишком многого".
У. Ливингстон Ларнед