Одеваться в черное. Плакать черным. Это так по-бабьи - и так по-вдовьи.

Все-то разное с ней у нас, кроме цвета глаз, но мои - оленьи, ее - коровьи.

Ну зажми мне рот чем-нибудь, давай, перекрой невидимый кровосток,

а не можешь губами - хотя бы дай, черт с ним, свой носовой платок.

Ты не знаешь, как я до тебя жадна, я бы выпила, съела тебя одна,

я б зажмурясь вылакала до дна, под язык, подкожно и внутривенно,

беспощадно, яростно, откровенно.

Только, видно, третий закон Ньютона чтим тобой превыше других законов,

и поэтому с равной ответной силой ты всегда стремишься к чужому лону,

и кого-то еще называешь милой, и целуешь чьи-то глаза коровьи,

а мои уже заливает кровью, я не знаю, чем закрыть эту рану,

я не знаю, сколько еще осталось.

Я, наверно, слишком рано сломалась.

Я, наверно, больше уже не встану.

Я, наверно, стану бескровной куклой - белый воск,

шелка и холодный бисер - или просто вся распадусь на буквы бесконечных этих надрывных писем,

что летят, летят, как стрела без цели, всё летят, сливаясь с лазурной высью,

в изумительные акварели, между звезд летят и планет, конечно, и других прекрасных небесных тел,

всё летят - и это продлится вечно.

Ну а ты - слезай.

Прилетел.