Боже, боже! Кому молиться, кому плакать, кому исповедываться и просить помощи? Боже... Хуже, все хуже, хуже, хуже....зачем ты появился в моей жизни?... Ведь теперь все закручивается сильнее, сильнее, сильнее, словно какая-то адская спирать, и меня засасывает в этот водоворот, а я лишь беспомощно тяну руки-веточки к усталому просветлевшему весеннему небу и кричу до хрипоты, до крови - помогите же, черт возьми, помогите!!!
Друзья, родители, слова, мысли, его друзья, мои друзья, твои друзья - что же со всем этим будет, али оставить все как есть хотя бы до Купалы - авось, само как-нибудь раскрутится? Да ты же первый, ты же единственный, да после тебя и сердце на замок, зачем же только я себя саму за нос водила, колдовала-обманывала, ворожила - что же это за морок, что за марево, чем ты меня держишь, зачем? Любила зверя, дура, да сама зверем и стала. Волком на всю жизнь останусь, как ни крути - твоя заслуга, в ноги за это кланяюсь. Зато та весна теперь на сердце кровавыми рунами высечена, на памяти каленым железом выжжена. Кровит и жжет, и точно уж не этой - быть может, какой-нибудь следующей - весной это все сотрется-забудется. Слишком я тебя любила. Слишком привязалась, и никого кроме тебя не надо было - забыть пыталась, себя обмануть. Ревность до сих пор глаза слепит до белого света, застит мороком. Только есть ли назад дорога, только как его не ранить, как не врать и больно не сделать? Как его не потерять? Ведь сама за измену корила, а сейчас что же - что же я делаю? Стою на распутье... И не знаю.
Не знаю, чего и просить - то ли навсегда уйти, то ли навсегда остаться. Хотела быть счастливой... Кроме тебя, никого на этом свете не видела.
....... Не забудь постучать в мое окно.
Греция, жаркая, душная ночь, за окном далеко внизу воркует прибой, и фиговое дерево за кованой решеткой балкона шепчется с близкими звездами ультрамаринового теплого, южного неба. А на хрустких крахмальных простынях, на узенькой постели у окна лежит девочка, уткнувшись лицом в подушку. Тонкие пальцы судорожно сжимают край простыни с такой силой, что костяшки превратились из белых в синевато-серые. Она сжимает зубы до скрежета, сотрясаясь в рыданиях. Она готова выбежать и кричать, выть от боли. Она скучает. Губы, искривленные болезненной гримасой, шепчут всего одно четверостишие..