Знойный июльский воздух дрожит над обшарпанным белым подоконником, легкий ветерок взметает сероватую паутину кружевных занавесок, на потрескавшейся краске оконной рамы играют блики заходящего солнца - последние усталые улыбки уставшего за день светила. Пахнет летом и пылью, пахнет жарой и тополем. Густые, массивные пятна запачканной золотом поздно-черноватой вечерней зелени, где-то внизу на сухой наждачной бумаге асфальта воркует голубь. Ни облака в небе, но душно, словно перед грозой. Жарит.
Изящная рука с тонким запястьем открыла кран, и мертвая водопроводная вода зашумела, разбившись о стопку грязной посуды в раковине. Она смочила лоб и шею одним движением, и холодные капли сползли по ключицам, по спине, по пояснице, принося облегчение разгоряченному страстью телу. Стоя спиной к окну, подставляя обнаженную спину равнодушному взгляду солнца, она налила себе горячего мате. Дверца холодильника открылась с холодно-влажным звуком. Она кинула в чашку пару кубиков льда, которые тут же весело треснули. Она села на свое любимое место - при входе на его кухню, - подобрав под себя ноги в кружевных чулках. Горячий мате освежал и возвращал на землю. В полумраке коридора белело скомканное легкое платье с крупными зелеными цветами. Шум воды в ванной, маленькая иллюзия совместной жизни, ушедшее после близости тепло.

Тебе нельзя меня любить...
Нет, это мне нельзя было тебя любить.

Теперь другая жизнь - а это пусть останется здесь, чтобы не выплывало из задворок её памяти долгими зимними вечерами.