Лето. Рок-фестиваль. Запахи солнца, пива и всеобщего единения льнут к коже, как богатая незнакомая ткань. Прищёлкивая пальцами, тихо подпеваю девушке на сцене. Я выгляжу забавно:голубая майка на чёрный лифчик, бриджи, бывшие в девичестве джинсами «Levi’s» и рыжие кеды. Бэйджик на шнурке – как раз между краем майки и поясом брюк. Он ни на чём не настаивал. Его ловкие пальцы просто перевязали повыше этот шнурок. И всю мою жизнь он тоже завязал узелком. Навсегда. Тогда я ещё не знала, что навсегда. Я видела только его глаза – цвета шоколада, но светлеющие, почти золотистые у зрачков. Он банально спросил, что я делаю сегодня вечером. Я банально ответила всё, что пожелаешь.
Осень. Дом, где я сейчас живу – настоящий сквот. Мало того, какие-то дизайнеры - экстремалы продолбили окно в стене ванной комнаты. Ванная с окном – это извращение, но мне нравятся тени от деревьев, которые причудливо падают на стены. А если идёт дождь, как сейчас, то кажется, будто по стене ванной текут струи воды. Это чертовски здорово и романтично. Но и только. Мы вместе уже три месяца. Хорошо. Не более того. Я устала. Не от него, не от своей полусумасшедшей страсти к нему. Я просто устала летать с цветка на цветок, собирая пыльцу. Осенний ветер настолько силен, что мои крылья вот-вот разорвет в клочья и я упаду на холодную землю. Наверное, я просто медведица и мне нужна берлога, в которой я не буду просто сосать лапу. Я буду торжествовать, лакомиться сладкими дынями, персиками и «Марсом», купленным в ларьке у первого подъезда. Или нет.Или я всё-таки человек Да, человек. Я наглое, нахальное существо, которое не просто хочет жить, оно хочет жить хорошо. И оно этого достойно.
Осень. Цветки вянут и на них уже нет пыльцы. И теперь я точно знаю, что я не пчела, я женщина, которая хочет пить, есть, спать и быть нужной кому-то. Нет, не так. Не абстрактному «Некто», который просто насладится моим красивым, пусть и не совершенным телом. Пусть будет тот, для кого я не буду очередной игрушкой,пусть будет иллюзия взаимной любви. Обязательно – взаимной. Хочу, чтобы он врал, что я самая лучшая, самая любимая и красивая. Хочу слышать лесть, хочу врать, и быть обманутой тем, кто будет для меня самым лучшим. И что есть у меня из всего этого cтранная, сумеречная жизнь подальше от чужих глаз. Запах моих духов на его волосах и воспоминания о тепле его кожи на моих губах. Воспоминания – это моё. Любовь, переведённая в воспоминания, всегда абсолютна, а его любовь – особенно. С воспоминаниями теплее, даже сейчас, в ванне с остывшей водой и заплаканными стенами. Они мои союзники. Они могут нашептать мне всё, что угодно. Например, что тот, кого я люблю, любит только меня…Он любит меня .
Осень. Больница отвратительна. У меня возникает желание выстрелить в лампочку под потолком, чтобы она перестала так идиотски-жизнерадостно светить. А свет у неё тусклый, мир стал бы лучше, если бы она умерла. Пусть умрёт кто угодно,только не ты. Врач, который что-то говорит мне, существует отдельно от меня. Он тоже устал этой страшной ночью. Но он сделал для тебя больше за эту ночь, чем я за всё время, что мы вместе. Он что-то говорит, а я не слышу слов. Я смотрю на сгиб твоего локтя, нежно зацелованный инъекциями. Если так будет продолжаться и дальше, он станет светло–фиолетовым, потом – тёмно-фиолетовым, потом – совсем чёрным. И тогда ты умрёшь. Наверное, я должна бояться. Я должна просто сойти с ума. Или это уже случилось Во всяком случае, я никогда ещё не была к тебе так близко. Мы едины в свете этой проклятой лампочки – оба живые и оба мёртвые.
Осень никогда не кончится. Дни короче, встречи – реже. Был вечер. Он пришёл, предварительно позвонив и испросив позволения прийти. И я сразу поняла что-то не так. Он долго стоял в дверях и смотрел на меня. И в этом взгляде было всё летний рок-н-ролл, все дожди октября и всё редкое ноябрьское солнце и тени от ветвей на стенах ванной. Я ждала. Это, пожалуй, единственное, что я умею делать хорошо. «Знаешь, у Марины будет ребёнок», - сказал он. Марина – это его жена. Которая настоящая, а не как я. «Замечательно! – отреагировала я. – Может, ещё и от тебя». Сейчас я понимаю, что сказала это зря. А тогда мне просто было больно, потому что ребёнок – это то единственное, чего я никогда не смогу ему дать. Во мне столько любви, но её недостаточно для того, чтобы стать нормальной женщиной и без страха выпустить в мир крохотное живое существо. Это больно. И мне хотелось сделать больно и ему тоже. Мне это удалось. Больше того, на миг мне показалось, что он хотел меня ударить. И я восприняла бы этот удар как самый заслуженный. Потому что именно тогда я поняла – с ужасом поняла, - что буду любить его всегда. Даже если его сумасшедшим, обколотым, золотым глазам придёт в голову забить меня до смерти. Но он этого не сделал. Он просто поцеловал меня в лоб, как целуют дорогого сердцу покойника на краю могилы. И ушёл.Его нет до сих пор. Уже декабрь, витрины по-новогоднему красивы и мне уже почти удалось проскочить этот год. Вот только снега почему-то всё нет. И это даёт мне какую-то сумасшедшую надежду на то, что с первым снегом он вернётся ко мне и всё снова будет хорошо. Хотя, скорее всего, этого не случится.