Сергей Кургинян является политологом, президентом международного общественного фонда "Экспериментальный творческий центр".

Текст полностью и без изменений набран из книги "Россия - Delete? 2030 год: Глобальная схватка цивилизаций". Книга создана как смесь анализа и публикаций дискуссий ведущий российских экспертов (политологов, историков и т.п.) на базе ИА "РОСБАЛТ", проведенных на весьма серьезном уровне в рамках задачи поиска стратегии развития России и нации.

От себя рекомендую использовать данное определение слова Проект в личной жизни и в бизнесе. Данное определение универсально и ловко высвечивает нюансы бизнеса, которые постоянно вертятся в мыслях, но не находят должного выражения "на языке". Теперь это сделано Сергеем Кургиняном. Спасибо ему за это.

Итак.

============================================================

Обсуждаются разные проекты. Но не задается определение того, что такое Проект. И тогда возникает один очень опасный соблазн: назвать Проектом любую человеческую деятельность. Вы хотите завести ребенка? Это проект. Вы хотите построить дорогу? Это проект. Вы хотите победить на выборах? Это проект. То есть тогда получается, что фактически нет разницы между Проектом и актом человеческой (индивидуальной или групповой) деятельности, направленным на определенный результат.

 

Можно так все размыть? Можно, и даже в чем-то для кого-то полезно. Я просто убежден, что такое размывание сути и специфики проектной деятельности будет осуществлено в политической практике. И мы столкнемся с очень своеобразным пониманием проектов вообще и политических проектов в частности. Сначала все будет размыто и выхолощено. А потом в этой размытой и выхолощенной суррогатной среде начнется суетливая бюрократическая активность. Все начнут заниматься проектами. Причем по известному принципу Паркинсона: «Бюрократия не решает задачу, она осваивает ресурс».

 

Нельзя рассматривать Проект вообще без тех слагаемых, в рамках которых только и имеет смысл данное каноническое понятие. Эти слагаемые – субъект и ресурс. Нельзя все время обсуждать, что делать, не отвечая на вопрос: кто это будет делать.

 

Отвечая на вопрос «Что делать?», вы говорите о том, в чем состоит ваш проект. Отвечая на вопрос «Кто это будет делать?», вы определяете уже не проект, а  субъект.

 

Не субъекта без проекта и нет проекта без субъекта. Нет «что» без «кто» и «кто» без «что».

 

Когда вы определили проект-субъектную пару, вы начинаете думать о ресурсах и технологиях. Под проект нужны ресурсы самого разного рода. Эти ресурсы надо правильным образом задействовать. Когда вы все это определил, наступает время действия.

 

А теперь главное. НЕ любой акт деятельности (индивидуальной или групповой) является Проектом. Если деятельность вписывается в имеющееся (наличествующее), то ее осуществление не нуждается в проектной активности. Когда вы хотите выпить пивка в жаркий день и прекрасно знаете десятки точек, в которых это ваше желание может быть удовлетворено… Когда у вас нет запретов на осуществление этого желания (вам доктор не запретил, вам не надо осуществлять после этого деятельность, несовместимую с желанным питейным занятием), то ваш поход в пивбар не является проектом. А вот если вы находитесь в тайге, или у вас фатально нет денег., или в больнице, где вы на излечении, сухой закон – то идея попить пива превращается в проект.

 

Проект – это вызов наличествующему. Данности. Ходу событий. Древние говорили – «Року». Я знаю, что в рамках естественного хода событий, заданного мне моей социальной средой (социальным роком), моей принадлежностью миру природы (природный рок), все будет происходить так-то и так-то. Но я не хочу, чтобы это так происходило. Я переламываю эту данность, ученые еще говорят – «эту органику». И выдвигаю проект. В песне поется: «Судьба меня бросала, да и сам я не святой. Я сам толкал ее на поворот». Если я не толкаю судьбу на поворот, а двигаются в потоке событий, то моя деятельность не носит проектный характер. Только когда я сам, как субъект, бросаю вызов наличествующему (судьбе, волокущей меня в определенном направлении) и выхожу за все возможные флажки и ограничения, за данные этим наличествующим… В этом, и только в этом случае я осуществляю проект.

 

На этой основе я делаю два утверждения.

 

Первое. Проектная деятельность – это уникальная способность человека как аномального компонента живой природы. Природа не осуществляет проектов. Она плетет ткань органического земного существования, подчиненного заданности, наличествующему, или – как это еще называют – законам природы. Человек все этому способен бросить вызов. Только он и способен. Потому что только он может сознательно преодолевать заданность, рамки, в которых он сам же и размещен. Он и только он выходит за флажки эволюционного органического программирования. За границы, так сказать. Выход за такие границы называется трансцендентированием. Трансцендентное – это то, что находится за границами. Имманентное – это то, что размещено в пределах этих границ. Деятельность может быть трансцендентной (трансцендентирующей данность) и имманентной (ориентирующейся на данность как на «наше все»).

 

Проектная деятельность – это вид деятельности. Но если внутри множества всех возможных видов деятельности есть два крупных подмножества (деятельность, ориентирующаяся на имманентное, и деятельность, ориентирующаяся на трансцендентное, то проектная деятельность может быть соотнесена только со вторым из этих подмножеств. Нет трансцендентации, выхода за границы – нет проекта. Если оптимизация в рамках данности. А это совсем не проект.

 

Второе. Человек отнюдь не всегда осуществляет проектную деятельность. Человек чаще всего движется в потоке событий. Он живет органической жизнью. Он ориентируется на опыт и размещается в пределах возможного. В этом смысле человек в среднем ничем не отличается от животного. Разница в том, что человек в принципе может действовать иначе, а животное не может. Но концентрация специфически человеческого проектного начала в человеческой деятельности – невелика.

 

Если уникальные личности, которым тошно в рамках данности и которые всегда хотят выйти за флажки и преодолеть границы. Но этих личностей немного. Они являются опорой прогресса как саморасширительной возможности человечества. Исчезнут они – исчезнет прогресс, то если этот выход за флажки. Исчезнет прогресс – и человек станет окончательным и бесповоротным животным, но только больным. Осознающим смерть, имеющим серьезные проблемы по части поврежденности инстинктов, то есть основного регулятора непроектного поведения…

 

Итак, есть традиция и непроектные формы деятельности.

 

А есть проектные формы деятельности. Им соответствует не традиция, а прогресс. Революция, если хотите. Причем не какая-то, а великая, ломающая ход мировой истории.

 

В сущности, история – и есть среда, способная породить проектную деятельность. Она волочется от одного проектного порога к другому. Но волокущийся поток не просто ждет очередного порога. Он эти пороги сам себе создает, и в этом отличие человеческой истории от животного странствия в эволюционных потемках.

 

Животное живет. И в этом смысле не осуществляет проектной деятельности.

 

Человек в той мере, в какой он животное (а он в очень большой мере животное), тоже живет и тоже не осуществляет проектной деятельности. Человек почти животное, но он человек лишь постольку, поскольку существует это «почти». Как только он будет редуцирован к животному (обычному, социальному, любому) полностью, как только исчезнет это «почти», он перестанет быть человеком.

 

То есть Проект – это всегда исторический Проект. Это всегда выход за флажки. Такой выход за флажки требует трансцендентного усилия. Определенного прорыва из имманентного, то есть заданного. Поскольку напряженность отношений между трансцендентным и имманентным определяет «потенциал спасения» ( еще говорят – «формулу спасения» и так далее), то Проект теснейшим образом связан с категорией спасения.

 

Животное живет. Человек, поскольку он человек, - тоже живет, но еще и спасается (спасает себя, других). В недрах всего, о чем я говорю, неизбежно размещена жертва, мобилизация. Как же иначе? Проект требует ресурса. Ресурсом в таком деле является не только нечто материальное (опять же, это материальное надо изъять из данности для рывка). Ресурс – это человеческая энергия, причем определенная энергия. И ее еще надо суметь включить.

 

Ну не нашло человечество других включателей подобных энергий, кроме высоких идей. Извините, что есть – то есть. Понимаю, что кому-то Ленин не нравится, но… «Идеи становятся материальной силой, когда овладевают массами», что поделать. И нельзя это все сводить к лозунгам. Мол, большевики землю дали, мир предложили и так далее. Дали и это. Проект не пренебрегает имманентным, он просто к нему не сводится. Но дали и нечто другое. Трансцендентальное, адресующее к спасению.

 

Пиар тут ничего не может. Или, как теперь говорят, он тут отдыхает. Можете его выкинуть на помойку или приберечь для других ситуаций.

 

Но тут отдыхает и нечто большее. Комфорт как бог современной западной цивилизации (прошу не путать с западной цивилизацией вообще). И тем более комфорт как супербог России, поверившей в Запад комфорта, а не в Запад как таковой. Комфорт – это удобство, так ведь? Очень часто стали говорить: «Родина – это удобная страна». Говорите, пожалуйста, никто не мешает. Несите эту ахинею, балдейте посреди назревающей катастрофы. Но только оставьте, пожалуйста, другим разговор о проектах. О проектном модусе человеческой деятельности.

 

Проект – это странничество. Странник не думает об удобстве. Если он думает о нем, о не покидает родные пенаты. Что? Он иногда их покидает под давление обстоятельств? Извините, тогда он не странник, а эмигрант.

 

Проект всегда ортогонален «удобствам». Удобства предполагают, что все размещено в данности наилучшим образом. И все подчинено этой данности. Проект изымает ресурсы из данности. Это всегда дань, а значит и жертва мечте. Одиссей об этом говорил так: «Неужели мы рождены для скотского благополучия, и остаток нашей человеческой жизни не посвятим стремлению на Запад, за Геркулесовы вехи, - туда, где море продолжается без людей?» А ведь мог бы оставаться в Итаке. Вернулся же туда. И вполне имел право на удобное размещение. После таких-то странствий. А ему надо странствовать снова – и в этом вся история человечества.

 

В человеческой природе, причем в природе собственно человеческой (а не в природе животного), заложен огромной силы зов этого странствия. И именно этот зов, если суметь к нему обратиться, взрывным образом меняется ход мировой истории. Переводит эту историю в собственно проектный модус.

 

Петр и большевики сумели перевести в этот модус историю России. Народ заплатил за это страшную цену. Но был достигнут фундаментальный исторический результат. Кто бы что бы ни говорил, народ этой ценой был спасен. И перевод истории в проектный модус всегда осуществляется в миллиметре от бездны. Никто не переходит в этот модус, если остается территория органического существования. Только у той черты, где и вправду «быть или не быть», народ решает. И если он поддерживает горькую жизнь, а не сладкую смерть (выбор-то чаще всего, такой), то он поддерживает и тех, кто выдвигает проект. Проект и мобилизация – это синонимы.

 

Последние 15 лет в России все наше общество категорически и воинственно отрицало проектное начало. И это очень важно зафиксировать! Потому, что теперь начнут говорить о проектных началах, сопрягая их с философией и даже религией комфорта. А это невозможно! Те, кто заваривал эту 15-летнюю кашу, прекрасно это понимали, в отличие от тех, кто теперь пытается эту кашу расхлебывать, двигаясь в прежнем комфортном векторе.  Нет уж, тут – либо – либо.

 

Все, что произошло с Россией после 1991 года, после 1985 года, а если точнее, намного раньше, - все это исключало Проект. И предполагало органику. Мол, мы как-то так живем, а оно все само собой получается. Надо только жить по нутру. И все будет тип-топ. Плохо у нас все? Так почему плохо? Потому что не доверяем органике! Надо убрать препятствия с ее пути! И плохое превратится в хорошее.

 

Наиболее выразительно это высказывал Борис Николаевич Ельцин, говоривший, что все надо предоставить «дремлющим силам рынка», которые и спасут. Так и представлялось, что где-то они таятся, как мифологические титаны. Они дремлют. Их надо разбудить. Они возьмутся за канат, да так потянут, что мы из болота вылезем. Очень сказочное представление. В чем-то, увы, очень русское. И абсолютно антипроектное.

 

Разбудить-то это все разбудили. Только вот имеем то, что имеем.

 

Итак, Проект – это любой трансцендентирующий акт собственно человеческой деятельности. Если речь идет о деятельности огромных человеческих сообществ – то речь следует вести об исторических мегапроектах.

 

Исторический мегапроект отличается от фантазий (мало ли у кого из нас могут быть какие фантазии) там, что он укоренен. Он развернут в этой самой исторической ткани. Он врос в нее миллионами корешков. Это не книга, а сотни тысяч книг, не фильм, не картина, а культура как таковая. Это некий замысел, ставший почти неощутимой субстанцией нашей жизни. В этом смысле можно говорить о субстанциональной укорененности. Поэтому проекты нельзя выдумывать и перебирать.

 

То есть это можно делать в двух случаях. Если ты подписался на долгий путь (и твой проект начинает катакомбную фазу будущего мирового движения). И если ты хочешь «надувать пузыри», руководствоваться известной печальной установкой «понты дороже денег».

 

Если же речь идет о прощупывании (еще говорят – перцепции) реальности, то нельзя ни заниматься произвольным волюнтаризмом, ни тем более «пускать пузыри». Нужно прощупывать имеющуюся субстанциональную ткань.

 

Такое прощупывание с неумолимостью покажет, что на сегодня у Запада, да и у всего человечества, есть один актуальный исторический, субстанционально укорененный мегапроект. Это Проект Модерн.

 

Я не стану его описывать. Оговорю только, что попытка редуцировать этот проект до просвещенческой модификации – это попытка с негодными средствами. Например, Просвещение игнорировало религию. А модернизация религии вовсе не означает ее игнорирования. И это только самый очевидный пример. На самом деле их сотни. Я не стал бы даже об этом говорить, если бы не понимал, что очень скоро начнутся атаки на Модерн, в том числе под лозунгом войны с Просвещением. Сам-то я и такую войну с Просвещением считаю глубоко негативной. Но разделить Просвещение и Модерн в этой связи просто обязан.

 

Итак, Модерн….

 

Ему несколько столетий. Он был для Запада знаменем, судьбой, предложением миру. Модерн – это Проект. Кто субъект? Ответ известен – нации. Национальное толкую по-разному. Но на самом деле нации – это субъекты модернизации. Они представляют собой именно тот способ существования народов, который связан с Проектом Модерн. Именно в сопряжении с Модерном возник американский плавильный котел, а значит, и американская политическая нация. В другом сопряжении с тем же Модерном возникала немецкая культурно-политическая нация, французская политико-культурная нация, британская политическая нация – и так далее.

 

В этом смысле, когда говорят о национализме, тоже часто путают карты. Этнический национализм – это тормоз на пути Проекта Модерн. А формальный национализм – нет. Есть американский, французский, немецкий национализм. Они аппелируют к определенной идентичности. Это открытая идентичность. И мера открытости такова, что сопрягать это с фашизмом или даже ксенофобией – глубоко ошибочно.

 

Итак, Запад и Модерн… Эта связка носила прочнейший характер. И всеобщий кризис Запада («закат культуры», по Шпенглеру) начал ощущаться к концу XIX века именно как следствие определенных сбоев в Проекте Модерн. Описывать эти сбои надо или подробно, или никак, поэтому я их описывать не буду.

 

В этой связи Запад выдвинул, и не мог не выдвинуть, внутри себя альтернативного двойника Модерна. Причем такого двойника, который не отрицал основные положения Модерна, а развивал их иначе, в чем-то более решительно. Этим «Альтер эго» Модерна, этим вторым детищем Запада стал коммунизм. И именно так он и понимался всеми. Иначе понимать его может только ангажированное или глубоко деформированное сознание.

 

Большевики непрерывно апеллировали к опыту Великой французской революции (главному событию Модерна). Они называли себя наследниками Конвента. Их соответственно воспринимали – почитайте Ромена Ролланса, Томаса Манна и других. В той мере, в какой Модерн сопряжен с определенным пониманием гуманизма (а он с ним прочно сопряжен, но это отдельная тема), речь опять-таки шла о глубокой преемственности коммунистов по отношению к проекту Модерн. Преемственности и альтернативности одновременно! Именно этого сочетания и не понимают и те западники, которые атакуют коммунизм, и те почвенники, которые пытаются его воспевать.

 

Коммунизм – это альтернативный Запад (альтернативный Модерну – то есть дополнительный по отношению к Модерну, а не отрицающий Модерн).

 

Почему это все приняла Россия? Потому что Россия всегда была альтернативным Западом. И в этом сочетании западничества и альтернативности – единственная разгадка всему. Запад ненавидел Россию как свое «Альтер эго». А это особая ненависть. Россия отвечала Западу взаимностью, и опять же особым образом. Достаточно вспомнить Блока: «Россия – Сфинкс, ликуя и скорбя и обливаясь черной кровью, она глядит, глядит, глядит в тебя и с ненавистью, и с любовью». И с ненавистью, и с любовью может смотреть только двойник. Чужой будет смотреть безразлично или с ненавистью. Как и смотрит настоящий Восток на Запад.

 

На этапе до Модерна (премодерна, как хотите) Запад – это христианский мир. Христианский прорыв к созданию христианского же универсума. Иначе, если хотите, христианский Проект. Россия была в этом Проекте? Несомненно! Но она была в нем альтернативной сущностью. О чем с такой же несомненностью свидетельствует православие.

 

Можно обсуждать и более ранние ипостаси такой западной расщепленности. Например, можно обсуждать сложность отношений античного греческого мира и античного же Рима. Систему заложенных туда конфликтных самоописаний. Противоречия между проектами Цезаря (римский Проект) и Александра Македонского (эллинистический Проект). А также многое другое.

 

Россия приняла коммунизм по этому самому принципу влечения к альтернативным западным проектным идеологемам. И так создался СССР. Когда он рухнул – альтернативная западная идеологема оказалась обрушена. И вновь возникла безальтернативность Модерна. В сущности, на алтарь этой безальтернативности и был принесен СССР. Поскольку русские националисты (без всяких уничижений использую здесь это слово) поддержали развал СССР во имя России Модерна. То есть национальной России.

 

Без этой поддержки определенных элит развал СССР был бы невозможен. «Бунта окраин» было недостаточно для развала империи (говорю об империи без какой-либо демонизации этого понятия). И то, что бунта окраин недостаточно, понимали все, кто боролся за разрушение империи. Самый банальный пример по этой части – общеизвестный призыв писателя Распутина к выходу РСФСР из СССР. Призыв, как раз и осуществленный Ельциным. Но Ельцин был как бы либералом (большой вопрос, был ли он им). А Распутин позиционировал себя как русский националист и с этих позиций призывал к тому же самому. Только такая игра в две руки смогла разрушить страну.

 

Оправданием этого разрушения была возможность построения национального российского государства, русской нации (а не каких-то там «россиян», не надо ужимок!) как позитивного модернизационного целого. Произошло ли что-то подобное? Формируется ли у нас на глазах национальная идентичность? Есть ли для этого символы, идеи, слова, ценности? Все социологи говорят, что этого нет.

 

Вместо новой модернизации в России идет регресс. Вместо нации возникают стаи, десоциализированные сообщества. Страна разорвана на социальные среды. Эти среды не объединены никакими рамками общего консенсуса. Разговоры о спортивном патриотизме в этом смысле очень показательны. Когда говорят об этом – значит, что больше говорить не о чем. А это как раз и составляет диагноз.

 

Впрочем, состояние России – это другая, хотя совершенно необходимая, тема. Здесь важнее поговорить о состоянии мира. Как о том печальном контексте, в пределах которого разворачивается российская беда. Контекст же этот состоит в том, что Модерн, которого возжелали русские в самый неподходящий момент, начинает, к моему глубокому прискорбию, «загибаться». Он сделал бы это и раньше, если бы не возникновение коммунистического «альтер эго». И поразительно наблюдать, с какой скоростью он стал загибаться после того, как это «альтер эго» было обрушено.

 

Катастрофа Модерна имеет свое название – «глобализация».

 

Иногда о глобализации говорят очень поверхностно. Мол, глобализируется инфраструктура (средства связи, масс-медиа и так далее). Глобализация инфраструктуры – это следствие чего-то другого. Чего именно? Глобализации труда и глобализации капитала. Нетрудно показать, что подобной глобализации (более серьезные эксперты называют ее «глокализация», то есть соединение глобального и локального) никак не нужны сильные национальные государства.

 

В этом смысле глобализация – это уже не Модерн, а постмодерн. Постомодерн – это не новый Проект, как многие считают. Постмодерн – это принципиальная война с проектным модусом человеческого бытия. В этом смысле постмодернисты отвергают не только Модерн (его они ненавидят с особой силой), но и Проект Человек, Проект Слово (Логос). Это очень глубоко идущая композиция. Фундаментальная дехристианизация Запада – это лишь первый слой в большой и очень опасной игре.

 

Если же возвращаться к России, то нетрудно показать, что все происходящее в ней последние пятнадцать лет – это не модернизация, а демодернизация. Действия последних лет не переломили этой тенденции.

 

Впрочем, элита знала, что делает. «У нас модернизировалось не общество, а элита», - так сказал мне один известный идеолог ельцинской поры. «А за счет чего?» - спросил я его. «За счет всего», - было ответ.

 

Емкое и самоубийственное определение.

 

В стране запущен регресс. Для него есть еще одно определение – «сладкая катастрофа». Все разъедает кайфократия, комфортократия – как хотите. Многие проблемы жизни решены очень успешно с позиций этого самого комфорта. Причем не только для элиты. Я здесь не хочу заниматься дешевой демонизацией. Но все эти решения куплены за счет отсутствия решений 10-12 фундаментальных проблем социального воспроизводства, проблем формирования будущего.

 

Все сложно организованное съедается примитивом. Это и есть регресс. Когда его запустили, когда колесо истории начало вращаться вспять, - нет и не может быть слабых средств противодействия подобному. А хотелось бы именно таких средств. Но их нет. И эта невозможность лечить умирающего припарками (сколь бы ни хотелось это многим, к которым я отношу и самого себя) будет диктовать нам наше завтрашнее самоопределение.

 

Из болота регресса вытягивает только Проект. Но тогда не надо валять дурочку вокург проектных дефиниций. Не забалтывайте! Не заговаривайте зубы себе и другим! Сопрягайте Проект с тем, без чего разговор о нем бессмыслен. И думайте о том, как возродить в обществе какую-то проектную почву. В противном случае схватитесь за проекты – а это тоже не поможет. Регресс уничтожил слишком многое. И не только высокие технологии. Он уничтожил слишком много в культуре. Он уничтожил сам дух восхождения. Он глубоко дегуманизировал общество, одновременно погрузив его в сопли суррогатной гуманизации.

 

Вырваться их этого очень трудно. И главная предпосылка – честность и серьезность. Не профанировать и не лгать. Тогда, может быть, у России и будет завтра.