Вскоре я зашла-таки к Сереже домой. Но ничего особенного не случилось, мы даже не поцеловались ни разу. К моей радости, дома оказалась его мама, и встреча прошла в чисто дружеской обстановке. Через два дня я уезжала на дачу, в свою полудикую деревню, и Сережа взял у меня адрес, пообещав написать при случае письмецо.
Итак, я закончила музыкальную школу и восемь классов обычной. Впереди предстояла двухлетняя учеба в престижной математической школе, на которую моя мать возлагала исключительно амбициозные надежды. Я планировала начать совершенно новую жизнь, даже не догадываясь пока, что перетащу в нее свои старые проблемы.
Примерно через месяц после приезда на дачу, вконец измученная скукой и бездельем, я вдруг получила от Сережи письмо, небрежно написанное на каком-то бланке для лабораторной работы. Ничего интересного в письме не было, кроме обещания, что осенью мы с ним обязательно будем встречаться с целью изучения городских достопримечательностей. Впрочем, я чувствовала удивительное равнодушие, и к его письму, и к его планам. А вскоре, моя жизнь в сельской глухомани вдруг приобрела смысл.
Обычно в каникулы я маялась от скуки и страдала от негативных эмоций, связанных с моей семьей. Бесконечная ругань матери и бабушки, иногда переходящая в драку, постоянная толкотня возле дома каких-то пьяных и матерящихся сельских мужчин, используемых бабушкой в хозяйственных целях, и воспитание, воспитание, воспитание... А ровестниц вокруг нет, общаться совершенно не с кем. Одна гулять по лесу я боялась.
И вот в то лето новые дачники из Москвы как раз купили старый дом, стоявший в центре деревни. Поскольку мы жили на отшибе, я не сразу узнала об этом. Но вскоре встретила на дороге какую-то странную девушку, которая шла с местного скотного двора в обнимку с дояркой. Девушка была очень симпатичная, стройная, с вьющимися золотистыми волосами. Меня особенно сильно удивили ее жизнерадостность и восторженное дружелюбие, с которым она относилась к местным жителям. Вскоре мы познакомились. Девушка оказалась моей ровестницей, ее звали Марина. Она сразу же повела меня к своей страшноватой "даче", больше похожей на сарай, чем на жилой дом. Там я познакомилась с ее бабушкой, маленькой толстенькой энергичной женщиной, и с дедушкой, седовласым джентльменом благообразного вида. Впрочем, вскоре выяснилось, что "дедушка" - это просто последний муж ее бойкой бабушки. До этого мне мало приходилось общаться с москвичами. Родители, бывавшие в Москве в командировках, не очень доброжелательно отзывались о людях, живущих в столице нашей Родины. Надо признать, что питерцы, на протяжении почти целого столетия страдающие комплексом жителей "бывшей" столицы, выстроенной Петром специально для того, чтобы утереть нос всему миру, всегда традиционно болезненно реагируют на московскую самоуверенность, отмеченную духом явного превосходства. Моя мать, как человек с неудовлетворенными амбициями, крайне обостренно воспринимала "легкость бытия", которой, как ей казалось, беспардонно бравируют москвичи. И я была воспитана в духе зависти и раздражения по отношению к людям, которые были ничем не виноваты, кроме того, что родились в "главном городе" страны...
Безусловно, для меня во многих смыслах оказалось полезным общение с этой необычной и по тем временам достаточно благосостоятельной семьей. Папа Марины, бывавший на даче тещи наездами, четко разделял людей по категориям. Его интересовали лишь достойные люди определенного круга с какими-нибудь полезными для него связями и возможностями, остальных он, что называется, "в упор не видел". Поэтому, в отличие от моих родственников, вечно заигрывавших с деревенскими жителями, он даже здороваться ни с кем из местных не удосуживался. Однако с некоторыми респектабельными туристами, останавливавшимися по берегам озер, этот деловой человек тут же устанавливал близкие контакты. Сам он, бывший спортсмен, работал в Центре подготовки космонавтов и, разумеется, с некоторыми из них был дружен, чем любил бравировать в тесной компании. Ко мне, как к подружке Марины, он всегда проявлял покровительственную доброжелательность, однако, моих родителей знать не хотел, и это очень сильно злило мою закомплексованную мать.
Впрочем, отец Марины ввиду своего нечастого появления, мало влиял на наши с ней отношения, хотя, конечно, своим незримым присутствием и он сыграл некоторую роль в развитии моего мировоззрения.
Я была необыкновенно рада тому, что, наконец, в этой глуши приобрела достойную подругу. Во многом мы с ней были антиподами. Она, как дочь спортсмена, с самого детства занималась различными видами спорта. Отец, желавший сделать из нее чемпионку, пробовал ее силы сразу в конном спорте, велосипедном спорте и легкой атлетике. В конце концов, он решил, что она будет спринтером, и в этом качестве после восьмилетки определил ее в спортивную школу. Таким образом, мы обе в то лето были в ожидании перемен. К тому же в детстве некоторое время Марина занималась на фортепьяно, что тоже сближало нас. Но, конечно, мы получили совершенно разное воспитание. И общение с этой девушкой было для меня "глотком свободы", развеявшим многие мои ханжеские представления.
Она была на даче три недели. И все это время я практически провела с ней, появляясь дома только за тем, чтобы пообедать и поспать. Мы много гуляли по окрестностям в сопровождении эрдельтерьера по кличке Эдди, чистили местных лошадей, много купались, а по вечерам обычно играли в "девятку" с ее бабушкой и Порфирьичем, как все именовали третьего бабушкиного мужа. Собственно, Порфирьич, пожилой благообразный господин европейского типа, пойманный напоследок ловкой Марининой бабушкой, работавшей гостиничным администратором, тоже был непростым человеком. Он работал в министерстве, курируя строительство престижных гостиниц. Иногда, в подпитии он забавно напевал романсы, пытаясь приобнять какую-нибудь особу женского пола, неосторожно оказавшуюся поблизости. Бабушка Марины была весьма раскованной для своего возраста женщиной. Обычно она тоже пользовалась хозяйственными услугами местных полупьяных мужиков, но переговоры с ними вела, как правило, в купальном костюме. И они сбавляли цену, совершенно шокированные зрелищем обилия ее женских прелестей.
Мне нравились эти люди. По-московски хлебосольные, они кормили меня бутербродами с черной икрой и импортными консервированными сосисками. Несмотря на их заносчивость со многими из окружающих, ко мне они относились "на равных". И многое из их приоритетов оказалось мне понятным и близким.
Ну, а Марина вскоре умудрилась всем нам приподнести сюрприз. Помимо своей непонятной страсти к скотному двору и его обитателям, она вдруг воспылала страстью к молоденькому трактористу Ване из соседней деревни, с которым мы случайно познакомились во время прогулки. По крайней мере, так показалось ее бабушке и мне. В результате вскоре за Мариной прибыл ее отец, и она вместе со своим спортивным костюмом фирмы "Адидас" и кроссовками "Пума" была в срочном порядке выслана в Сочи, где уже вовсю купались и загорали ее мать и младшая сестра.
В то время ни я, ни Марина не знали, что через четыре года мне доведется сыграть в ее судьбе довольно значительную роль.