Кель исправно работает музой и возможно, получится даже полноценный сюжет. Cheers, mate ! ^-^


Его баронская милость спал.

Добиться этого было не так- то просто. Как и убедить его убрать клинок из- под подушки: однажды кто- нибудь мог серьезно порезаться,да и кровавых убийств в ближайшем будущем Кель не предвидела, о чем и сказала.

Барон пренебрежительно фыркнул и ответил, что оказаться выпотрошенным в своем собственном замке- это, безусловно, очень весело. Но холодная сталь- он сам проверял- сильнее колдовства и буде ассасину пробраться в его спальню, Кель еще порадуется, что клинок его оказался при нем, а рука была тверда.

После долгих переговоров клинок перекочевал под матрас, под матрас со стороны барона- Кель на этом настояла и при помощи мальчика, подающего вино, они проверяли, сместиться ли кинжал, если на кровати будут бегать, прыгать и бороться.

- Ваши милости, к чему это- разве вы по ночам не спите, а прыгаете на кровати ?- со всем возможным почтением спросил мальчик, прыгая по баронским матрасам, как козленок.

Кель и барон переглянулись. Барон подергал уголком рта и посмотрел на ребенка с жалостью.

- Пошел вон- ласково посоветовал ему барон и по винтовой лестнице мигом прозвучал топоток детских ножек, так мальчик торопился убраться от странных господских поручений подальше. На этом, правда, испытания не закончились. Барон высунулся в открытую дверь и небрежно свистнул:

- Эй, сержант. . .

Когда и после всех сержантских стоунов живого веса кинжал не сместился и не воткнулся тому ни в одну из частей кольчужного облачения, Кель сменила гнев на милость и согласилась лечь в постель.

Барон спал, раскинувшись на кровати, как и положено спать хозяину всего. . . баронства ? Кель не знала, как правильнее назвать несколько деревень, четыре поля и два с половиной замка, принадлежащие барону. Хотя Кель и сама привыкла вольно раскидываться на ложе, это ложе было таково, что на нем легко могли бы уместиться сержант со всем своим отрядом кнехтов и никому не было бы тесно. Но всем подушкам роскошной кровати со столбиками и пыльным бархатным навесом балдахином Кель предпочитала довольно жесткую грудь Ги де Рено, хозяина этих земель, которые- все леса, горы да упрямые горцы в своих клетчатых юбках, именуемых килтами.

Рождение Ги де Рено было покрыто мраком благородной тайны. И это значит, что любой из его крестьян точно знал, что барон- внебрачный сын его Величества доброго нашего короля от не самой родовитой, зато очень хорошенькой фрейлины де Рено- которая была куда приятнее, чем эта постная, скучная, мрачная королева. Сына король Генрих признал, даровал ему баронство, предварительно отрубив голову первому этого баронства обладателю и все вроде бы было хорошо и правильно.

Но. Ги пошел в отца- в жилах его кипела огненная королевская кровь и он был свято уверен в том, что он- один- единственный бастард- стоит множества законных наследников и периодически предпринимал попытки захватить власть. Однако старея, Генрих не слабел и устранить старого короля никак не представлялось возможным. Вскоре в переворотах Ги разочаровался, постепенно смирился с ролью внебрачного сына и даже поучаствовал в паре войн, развязанных Короной, чем выгодно отличился от других внебрачных Генриховых детей, которые предпочитали отсиживаться в своих замках, а сражения- сражения они предоставляли профессионалам, солдатам и наемникам.

Ги де Рено полюбил искусство войны всем сердцем. Он был хороший полководец и хороший солдат: с точки зрения головологии Кель легко объясняла и его жестокость, и припадки внезапного великодушия, и беспримерный личный героизм желанием каждому встречному мстить за детские обиды, добиваться признания отца и разумеется, в глубине души Ги ужасно хотел, чтобы его любили. Насаженные на пики головы бунтовщиков вокруг его походного шатра навряд ли успели полюбить его в тот краткий, сияющий момент битвы, когда меч Кровавого Барона сносил им головы с плеч, но Кель продолжала держаться первоначальной своей теории.

Ги знал, что за глаза его величают " Кровавым Бароном ". Прозвище ему льстило. Горцам же льстило, что их барон- не какой- нибудь там напудренный уродец в парике, а сам " Кровавый Барон " . Хотя сам факт того, что над их кланом был еще какой- то там барон, поставленный над ними каким- то там королем - все еще- безумно горцев возмущал, некоторые слабые верноподданические чувства к Ги они испытывали, чему сам барон де Рено поспособствовал многими своими указами. Например, барон считал местные тюрьмы, они же " ямы ", слишком старыми и тесными, поэтому всех разбойников, которые его люди ловили в окрестных лесах он, не тратя лишнего времени на судебные разбирательства, вешал на замковой площади. Таким образом, вечером в пятницу всегда было куда пойти и на что посмотреть и все казались довольными подобным положением вещей.

А еще Ги де Рено любил Кель. Кель это знала. Он пал жертвой ее порочного обаяния еще тогда, весной, когда увидел ее впервые. И хотя Кель прокляла Ги и в общем и целом с ним не ладила, сейчас она лежала в его постели в его объятиях и все гадала- почему, почему она не прогнала его или не сделала так, чтобы дорожка к ее хижине для него заросла дикими травами. А потому, что вожди в чем- то схожи с ведьмами. Они говорят- " хочу " и то, чего они хотят, все равно будет принадлежать им.

О боги. И он только сейчас начал выглядеть пристойно. Кель запустила пальцы в аккуратно подстриженную черную его бородку, прошлась лениво по волосам. Он был дикий и безумный, как волк в самую холодную и долгую зимнюю ночь, когда старые деревья скрипят в лесу и жалуются на горькую свою долю. А сейчас он даже начал стричь ногти и находить разумные причины иногда нападать на соседей. Войны здесь велись от скуки- никто не страдал, кроме помятых доспехов, да и кузнецу было чем заняться.

- Не похоже, чтобы ты спала- заметил Кровавый Барон, не открывая глаз.

- Все на тебя не налюбуюсь- хохотнула Кель, тряхнув волосами.

- Так любуйся- предложил барон, сгребая ее в охапку, отчего Кель захихикала самим непристойным образом, как служанка, которую ущипнул за локоть хозяйский сын. За локоть или куда пониже локтя. . .