Здравствуйте, мои глубокоуважаемые читатели! Простите, что после стольких дней благодатного молчания я опять порчу вам френд-ленты длинным и нудным постом. НО.
Моя очередная несчастная любовь вредит моему здоровью и нервам окружающих. Посему, следуя совету товарища, рассказываю о ней здесь, дабы более не терзать лучшую подругу сей безобразной повестью и во избежание дальнейших резких скачков моего артериального давления.
Объектом моей очередной любви стал наш лектор по экономической теории. Предмет у нас строго непрофильный и вызывающий у многих раздражение. Направляясь на первую лекцию, я была уверена, что он - седовласый сгорбленный старец, чье сморщенное чело несет на себе отпечаток мудрости многих поколений. Однако, всю первую лекцию я провела неудержимо хихикая в кулак, ибо им оказался обворожительнейший мальчик с нежной улыбкой младенца и перстами юной девы, не познавшей тягот трудовой жизни. В тот миг я пропала. Весь семестр нежное чувство неуверенно пускало свои ядовитые ростки, постепенно заполняя мое сердце. И вот, в конце зачетной сессии, получив зачет по предмету, я решилась на признание. Разумеется, будучи трусливой скотиной, на признание живьем я не осмелилась. И пошла по неверной дорожке набившей оскомину Татьяны Лариной.
Итак, письмо первое, признательное.
Уважаемый Е. И.!
Не подумайте, во имя всего святого, что я не понимаю, как глупо, нелепо и вообще нехорошо с моей стороны писать Вам то послание, что Вы сейчас читаете (хотя, может, и не читаете, что было бы к лучшему). Ну так вот.
Перед тем, как это письмо начать, я подумала (вообще говоря, весьма примечательное обстоятельство, учитывая, как редко я это делаю), что было бы неплохо предварительно изучить переписку кого-нибудь из великих и поучиться азам эпистолярного жанра, но кроме писем Льюиса Кэрролла детям на моей книжной полке ничего подобного не обнаружилось, так что, поскольку Вы не ребенок, пришлось мне оставить идею с мастер-классом и писать, как умею. Так как это первое в моей жизни письмо, прошу заранее мне простить, ежели выйдет дурно.
Причина же, по которой я вынуждаю Вас портить глаза и тратить время, проста до пошлости и стара, как мир. Дело в том, что Вам несколько не повезло и Вы, помимо своей воли, разумеется, стали главным действующим лицом всех моих девичьих грез. Снитесь, правда, Вы мне довольно редко, чем доводите до предпоследней степени отчаяния. До последней же степени отчаяния меня доводит осознание того факта, что с вероятностью близкой к единице, раньше сентября я Вас теперь не увижу. До сентября три месяца. Это очень долго, а в пересчете на секунды так и вовсе целая вечность - 7948800 секунд без Вас, каждая из которых приближает мой и без того неминуемый сердечный приступ. Но это так, лирика.
Я могла бы, конечно, коротко и ясно написать, что я Вас люблю, и не тратить силы на лишние слова, но дело в том, что остановившись при выборе имени для своего единственного чада на самом идиотском из возможных вариантов, мои родители обрекли меня на абсолютную непереносимость слова любовь и производных от него. На сем, пожалуй мне и стоит закончить, дабы сберечь Ваше время. Напоследок лишь выражу робкую надежду на то, что Вы, как человек взрослый, не воспримете мою выходку слишком серьезно.
Искренне Ваша,
последняя в списке группы №422.
P.S. Раз уж был упомянут Кэрролл, рискну взять на себя смелость послать Вам 1/2000000 поцелуя.
Ответом мне было тягостное молчание. Я проверяла почту каждые полчаса, но что толку? В понедельник он делал вид, будто меня не существует и испуганно закрывался от меня ладошкой. Той самой, с перстами девы.
Письмо второе, гневное:
Уважаемый Е. И.!
Прошу простить мне, что докучаю Вам уже вторым письмом. Начиная его, я думала в нем извиниться за предыдущее и попросить Вас счесть оное неудачной шуткой подгулявшего подростка, однако очень скоро мне стало несколько досадно за свои пусть не особо праведные, но тем не менее труды. Я, признаться, немало затруднюсь ответить, чего я хотела тем первым письмом добиться - это, пожалуй, один из тех вопросов, ответ на которые человечеству пока неведом (то есть, может быть великий классик и знал, чего ожидала его Татьяна от своей глупости, но сама она, додумайся кто ее об этом спросить, уж точно ничего внятного бы не сказала), но все же Вашу реакцию (мне показалось, или Вы правда пытаетесь меня избегать и делаете вид, что моего присутствия не замечаете?) я нахожу весьма обидной. Вы же не можете не согласиться с тем, что три часа непрерывной умственной работы заслуживают на худой конец суровой отповеди в случае, если Вы не прислушались к призыву не воспринимать мою выходку всерьез, или улыбки и похвалы за неплохой стиль письма, если Вы оказались достаточно взрослым человеком, чтобы к вышеозначенному призыву прислушаться?
С наилучшими пожеланиями,
все та же.
P.S. Простите мне, если Вам показалось, будто я над Вами издеваюсь. Видит Бог, мысль об этом даже не подумывала посетить мою бестолковую голову.
P.P.S. Обещаю Вам, что если Вы удостоите мое письмо хоть единой буквой ответа, то тем самым освободите себя от моего малоприятного общества. Точнее, сведете число наших встреч к установленному учебной частью минимуму. Честное пионерское
Но нет ответа, тянется покой. И кажется, следит за мной Другой, внимательно и строго ожиданье. И я уже на грани естества, и с губ моих срываются слова, равновеликие холодному молчанью..
Собственно, после состоялся невразумительный телефонный разговор, во время которого я волновалась, а он испуганно молчал. В первые дни после звонка я думала, что все, финита ля комедия, и кроме как по учебе я объект своей страсти уже не увижу. Однако, ведь он мне так и не ответил на мои письма. Ни единой буквы ответа. Может, у меня есть шанс?