Равнодушие – это когда слишком больно

Пришлось спуститься в метро. На дорогах пробки. А тут час пик. Двери закрылись, вот-вот тронется поезд. И тут девичья фигурка протискивается в пространство между вагонами, усаживается там как-то. А поезд трогается. Волосы черные, пирсинг, рюкзак, на котором болтаются плюшевые зайчики, скорбное выражение лица и... черт ее знает, что задумала эта эмо-девочка. Та часть вагона, которая видит это, начинает кричать. Потому что девчонка явно собирается прыгать, когда поезд разгонится как следует.
Другая часть пассажиров в середине ничего не видит и не понимает, что происходит и почему истерически визжат, требуют связаться с машинистом.
Наконец поезд останавливается в тоннеле. Девчонка затаилась и села.
- Как она туда попала?
- Сумашедшая какая-то что ли?
Люди обсуждают, осуждают, люди растеряны и у людей много вопросов. Среди них звучит один голос, недовольно-брюзжащий, женщины, которая собирается спокойно стать старухой и ее ничего не волнует. Она не хочет, чтобы ее что-то волновало:
- Ну и что вы из-за одной дуры целый поезд остановили? К чему суета? Ну и прыгала бы себе. Остальные тут причем?
Она сидела прямо у окна и если бы что-то случилось, то прямо на ее глазах. Она продолжала бубнить и размахивать огрызками равнодушия. Она будто даже хотела увидеть чью-то кровь. Сама-то она давно устала от жизни. И поэтому ничья жизнь не представляла для нее ценности.
В вагон влетел машинист с ключами от дверей и криком "Дорогу! Дорогу!" Он так промчался сквозь толпы толп, открывая и закрывая двери 12 (!) вагонов. И увидев девчонку, разразился отборнейшей бранью!
- Б..! Попрыгунчики х...! Как же вы зае...!
Он выдернул эту заплаканную дурочку, обреченную и уже сто раз пожалевшую, на лице застыла маска неловкости, стыда и глупости, а вагон кричал:
- На 15 суток ее! Чтоб знала, как других опасности подвергать!
- Почему она так странно выглядит? - спросила женщина рядом в пространство.
- Это эмо, субкультура такая. - пояснила я.
Но она не эмо. Она дура малолетняя. Отчаявшаяся, с запудренными мозгами, несчастной какой-то историей, своей личной историей, которая потом, спустя годы будет казаться ей мелочью, глупостью, ерундой. Потому что когда тебе 15 и когда тебе 30 - это две большие разницы. И любовь разная. У подростков любовь - это когда боль. У зрелых людей любовь - это когда радость. А если без радости и больно - это не любовь, это другое.
Но некоторые навсегда остаются подростками. Зрелость наступает, когда проходишь через боль, глядя ей прямо в глаза. Проходишь пустыни боли, выжженые равнины страха и отчаяния, омываешь их слезами и широко распахиваешь ресницы... Смотришь в свою боль. Смотришь, а значит отпускаешь ее. Взрослеешь. И научаешься ценить.
А если отводишь глаза, закрываешься, пытаешься скорее забыть, выбросить из памяти, значит убегаешь от нее. И она остается с тобой, пока не посмотришь в нее. Она мимикрирует в злость, в равнодушие, черствость, в язвительные насмешки. Это все маски непережитой, непросмотренной боли о любви. Вроде бы забытой. Но как бы не так. Это именно она заявляет о себе депрессией непонятно по какому поводу, это она живет внутри черным нервозным комком и пускает корни брюзжания и недовольства, корни ворчания и скуки.
Пока не посмотришь в глаза своей боли, стадия любви-радости не настанет.
И она, эта женщина, что единственная могла беспристрастно смотреть на то, как глупый ребенок собрался оборвать нить своей судьбы, была самой несчастной во всем вагоне. А в глубине своей души она уже давно спрыгнула под колеса поезда на полном ходу.