Мне вообще очень интересно, хоть кто-то читает? и насколько это всё читабельно?

Шум воды, просто водопадный грохот, именно так слышала уже в какой раз это всё Адаша Роджерс. Просто вода в ванной, это Роджер набирает себе воду в ванну, будет принимать пенную ванну. АДАША НЕНАВИДЕЛА ЭТО МИРОПРИЯТИЕ, Она предпочитала холодный душ, помылась и дальше. Претворять в жизнь сложные планы. Они были слишком разными, что бы даже сосуществовать мирно.
Шум воды. Водопад за стенкой и стон, Адаша слышала стон, хотя знала, что звукоизоляция была очень сильная и не могло быть так. Но всё же… стон, или это она сама стонала?
Роджер смотрел на текущую воду. Он раньше не любил принимать внну, а теперь – просто повёлся на сидении в воде, она как-то облегчала боль не только телесно, но и духовно. Роджер стал почему-то часто думать. Что общество не право отрицая существование высших сил, они есть и никуда от этого не денешься. Возможно это не Бог в том виде, в котром например верят жители не развитых цивилизаций, не судьба, скорее – закон Высшей Справедливости, который и отвечает за существование всего сущего.
Вот сейчас он отвечает именно по этому Закону за свои грехи, за смерть невинных, за гибель Евы.
Но тогда что-то не клеится. Как тогда пояснить гибель Ланы? Как пояснить то, что с ним делал Витер, собственная семья? Что это? Судьба? Или просто шутка Творца? Что он сделал такого страшного ещё несмышленым ребёнком, что бы всё так обернулось, практически гибелью двух женщин, которых он хорошо знал, и сотен не известных Роджеру людей.
Он смотрел на текущую воду, не набралось ещё и половины ванны, пена не взбивалась очень большая, так что можно было ещё разглядеть некоторые части рисунка на дне. У Роджера кружилась голова, ему было очень нехорошо, но физическая боль не была соизмерима с тем душевным страданием, что поглощало его из нутрии.
Это всё было как страшная игра. Тонкое тело опускается в воду. Желтоватая кожа скрывается за пеной, которую он взбивает сильнее и сильнее. Только руки и почти седая голова. Глаза, невидящие больные. Тонкое лезвие в левой руке, он ведь родился левшой, но когда это правилось, отец приложил все усилия, что бы Роджер стал правшой. Роджеру было больно вспоминать те «усилия», как будто бы до сих пор красные полосы на руках. Как кровавые стигмы…
Руки резать, это так посто и одновременно тяжело, просто одно движение и готово, капли крови падают в воду. На пену, окрашивая в розовый цвет, пускаясь разводами. Он не чувствует боли. Только смотрит на собственную кровь и плачет. Нет боли – нет жизни. Роджер чувствовал себя биомеханическим дроидом… Резать руки… не только руки, можно ещё ноги, так, что бы никто не заметил, а то скадал будет, а ему никого видиь не хотелось, лишний раз.
Роджер делал так всегда. Когда становилось в не в моготу, становилось слишком больно. Когда сердце попускало слишком много ударов, когда перед глазами стояли лица Евы и Ланы. Сливающиеся во едино… Когда казалось, что уже мёртв… но всегда была кровь и всегда приходило понимание того, что он жив и ничего с этим не сделаешь.