Да простит меня Марк Твен...

- Ребекка Тэтчер, останетесь на большой перемене.
- Да, сэр, - уныло ответила Бекки, сердце которой заныло от неприятного предчувствия. Мистер Дженкинс стал их учителем всего неделю назад, но ученики уже выучили - "Остаться на большой перемене" означало получить взбучку ладонью, ремнём, линейкой или деревянной щёткой. "Хорошо, что не "после уроков", - подумала Бекки, ведь слова "останетесь после уроков" сулили розги, или даже трость, вкупе с долгим стоянием в углу и разбором поведения. Вместо обеда меню, предлагаемое мистером Дженкинсом, отведали почти все ученики, но Бекки, и ещё несколько девочек, и самых-самых послушных мальчиков, пока были лишены этого "удовольствия". А вот вечерняя программа была знакома только двоим, одним из которых, конечно же, был Том Сойер. Дженкинс закатил ему вчера хорошую порку берёзовой розгой.
Это отчасти было причиной необычайно тихого поведения Тома нынешним утром, - по крайней мере, он только три раза плюнул жёваной бумагой из трубочки в затылок Оливера Нолеса, и всего пару раз взглянул на Бекки в соседнем ряду.
Мисс Тэтчер, конечно же, задело такое неуважение к её персоне. "Том, передай мне карандаш!" - произнесла она достаточно громко, чтобы мистер Дженкинс услышал, и, пока Том протягивал огрызок карандаша, сунула записку. На клочке бумаги неровными буквами было выведено:
Ты сегодня даже не смотришь на меня, Том! Что случилось?
Том застрочил ответ и с карандашом передал обратно. "Спасибо, Том", - непринужденно сказала Бекки.
- Бекки Тэтчер!
- Я сказала Тому "спасибо" за карандаш, сэр, - с самым невинным видом произнесла девочка. Мистер Дженкинс кивнул, но нахмурился.
"Ничего не случилось. Просто, у меня сегодня плохое настроение. Не хочу портить его ещё и тебе. Мне уже осточертел этот урок, пожалуй, в обед я сбегу"
"Плохое настроение? Нет уж, Том, чем хитрить, так и скажи - тебе не хочется, чтоб тебя снова высекли! Ведь, говорят, тебе хорошо вчера досталось от Лысого? А если ты сбежишь сегодня после обеда, так завтра уж точно получишь добавки",-съехидничала в ответе Бекки. На этот раз она передала Тому линейку, и учитель снова приметил этот обмен.
"Эту юную леди, пожалуй, пришла пора поучить правилам. Похоже, раньше ей серьёзно не доставалось - ведёт она себя на грани дозволенного, хотя всегда прячется под маской скромницы. Но, надо признать, в грамматике и прочих предметах она недурна", - размышлял мистер Дженкинс, выдвинув ящик своего стола. В столе лежал толстый кожаный ремень, тяжёлая щётка поблёскивала отполированным об зады ленивых и непослушных деревом, а на дне таилась до поры до времени пружинистая трость, словно свернувшаяся перед броском змея.
Том же, прочитав записку Бекки, вспыхнул и разозлился. Где этой девчонке понять, что он сейчас чувствует, её ведь даже ни разу не шлёпали! Он вновь застрочил ответ, передал Бекки, она задумалась и написала несколько фраз, Том написал ответ Бекки, Бекки вновь ответила Тому; на очередной передаче её руку с только что полученной запиской и перехватил Дженкинс.
Рука учителя забрала записку, и две юные души замерли в страхе. Мало того, что они переписывались на уроке - Том писал там о намерении сбежать после обеда, а Бекки назвала мистера Дженкинса Лысым! Хотя на самом деле лысина у него только начинала появляться - учитель был довольно молодым. Тем не менее, он занял место мистера Доббинса, голова которого блестела, как бильярдный шар, и продолжил его традиции не только в строгом воспитании, но и в том, что касалось шевелюры.
Старый учитель непременно развернул бы бумажку, и тогда... даже страшно подумать, что бы тогда было. Но мистер Дженкинс только положил записку в ящик стола, задвинул его, и произнёс:
- Ребекка Тэтчер, останетесь на большой перемене.
Класс оцепенел.