КЕЛЛИ.

1.Жизнь - это болезнь. Болезнь, передающаяся половым путем, со 100% летальным исходом. 2.Пустое, серое, сосредоточенное лицо, отражалось в зеркале и кусками попадало в объектив. Потной, извернувшейся рукой он сжимал камеру. Затвор, вспышка, щелчок. Нет не так, затвор, вспышка, ожидание, ожидание, щелчок. Он фотографировал себя, свои волосы, руки, одежду, ковёр, мебель, пологи штор, серый осточертевший дом напротив. Под слабеньким светом ночника, который он когда-то купил у своего соседа-наркомана, из жалости; в полной тишине он слушал вещи, искал в них то, чего в них, по сути, не должно было быть. Задерживал дыхание перед табуретом. Наблюдал за мусором в ведре. Залезал под кухонные шкафы, ловя в объектив ошалелых и панически разбегающихся тараканов, всех пород и цветов. Многие из них в шоке застывали от яркого света или переворачивались вверх ногами прямо на бегу, моля всех своих тараканьих богов о пощаде и благополучном исходе судного дня. С полуоткрытым ртом, отрешённо-сосредоточенный, он делал эти картинки без особых причин. Может, он любил звуки, которые издавала камера, может, он любил ждать пока она впечатывает в себя маленькую интерпретацию действительности. Одно могу сказать точно, он определённо не задумывался о том, что из этого выйдет.
А фотографии получались глубокие, уютные и часто слишком личные. В них, безусловно, талант выгрызал себе путь в широкую аудиторию. Но, проводя часы, щёлкая чёрной лаковой кнопкой, будущий учитель математики, засыпал на полу без имени и рассуждений, мерно вдыхая пыль из коврового ворса. Он слышал, как лампа перегорала в китайском ночнике, пока он спал, слышал, как её не хватало терпения ровно сиять до конца срока эксплуатации. Лампа горела навзрыд, больше чем ей полагалось, ничего не знала, ничего не боялась. Она всего лишь лампа. Ей можно.
Вдруг в сортире и где-то в шкафу забулькал телефон. Опять резкий, всегда одинаковый гудок и пара секунд передышки. Опять тррррр. Лежа на полу, вперив взгляд в бледный потолок, тррррр, ничего не предпринимая, тррррр, ждал голоса. Тррр…пискнул автоответчик.
-Если я не беру трубку, значит, я не хочу с вами говорить…,-его голос работал за него.
-Привет, Келли, как жизнь? Давно не видел тебя в инсте, кстати, твой декан просил зайти туда, наконец-то. Вооот и ещё новость: сегодня у какого-то мажора пати намечается. Халявная выпивка и всё такое; в общем, заедем за тобой в восемь.
Послышалось шуршание, треск и хрип, потом чьи-то голоса и визглявый смех, видно Дэн был не один и уже приготовился к вечернему трипу. Потому повесить трубку представилось ему весёлой и не лёгкой задачкой, с которой он справился не сразу. Вечеринка - отличный повод «дунуть» или наесться какого-нибудь психотропа, а у него всегда находилось что-нибудь чудесное, ни кем не испытанное, в запасе.
После развесёлого монолога друга, Келли вспомнил своё имя, более того у него появился пункт назначения. Некая точка Б, которая не была местом, вроде музыкальной школы, куда его в детстве за ухо таскали родители, так же не была клубом или музыкальным магазином, куда он так давно хотел сходить, но никак не попадал из-за лени и других незначительных обстоятельств. Этим свободно посещаемым интеллектуальным заведением был универ.
Первая половина его будущей курсовой по уравнениям с параметром привлекла внимание его декана, но до последнего дня сессии профессор никак не мог поймать его в университете и поговорить с ним о работе. Поэтому просил зайти на каникулах.
Келли понравилось, что обещание, данное преподу, заставило его сдвинуться с места. Больше, пожалуй, ничто не могло вырвать его из тёплых объятий ковра в такой серый, снежный день. Кинул камеру на кровать, и маленькие вихри пыли взметнулись в свете ночника, поглощая предметы в замедленном времени. Он наскоро натянул тонкие чёрные джинсы, свитер и пальто. Хлопнул дверью и, выйдя из подъезда, усмехнулся, почувствовав, что эта безжалостная, к голодному студенту стихия, когда-нибудь его убьёт.
Кеды шаркали по замёршему, обледенелому асфальту, потом оставляли лужи в автобусах, потом шаркали опять. Глаза различали свет и рекламные щиты, улыбки, удовольствие и счастье на лицах довольных потребителей. Поп - музыканты в блёстках и с развивающимися волосами, томно глядя с исполинских плакатов, повсюду приглашали посетить свои однообразные концерты. Всё это когда-то раздражало его, тогда он шёл в никуда, но приходил к ней, убегал, но попадал на её улицу, засыпал в маршрутках и приезжал все равно к ней. Это было давно. Тогда это походило на дружбу, потом на любовь, но было, на самом деле, оружием, которым они вдвоём боролись с жизнью. Тогда она ещё умела улыбаться ему так грустно и нежно.
-Люди сами преднамеренно возвышают своих кумиров, что бы те с высоты их недосягаемости вызывали больше слёз и эмоций. - Подумал он, поднимаясь по мраморной лестнице в деканат.
Спустя два с половиной часа, полностью вымотанный спорами с всесильным преподом, по поводу оформления уравнений, объёма работы и другого бреда, который был ему абсолютно по барабану, он шёл и думал об онемевших от холода ногах, еле-еле переставляя их на грязном песочном снегу.
Было так холодно, а она была так близко, ближе, чем его маленькая грязная квартирка, с не выключенной лампой у кровати. Выхода не было. Это место прямо-таки притягивало своим спасительным теплом. Он только что понял, что они не виделись больше месяца и не знал что скажет…
Звонок. Звонок не работает. Стук.
Посмотрела в глазок.«Келли!»- улыбнулась она внутрь себя. Но тут же шагнула от двери, приводя мысли в порядок, поставила кофе на столик перед зеркалом и глубоко выдохнула, выставив вперёд подбородок. Щелкнула замком.
-Привет, Тесс. К тебе можно? - безразлично и даже немного раздражённо, спросил он моргая.
«Будто ему плевать, впущу я его замёрзшее тело или нет»- подумала она, – Ага, заходи, - схватила кружку со столика, отхлебнула из неё и добавила,- только ненадолго.
Она впускала в дом человека, который был глух к её мнению, её жизни и к самому себе.
Вот и сейчас, он сидит за кухонным столом, положив на него руки и голову, как будто уснул. Она села рядом, очень близко, запустила руку в мокрые волосы и ни сказав ни слова, стала досматривать фильм в сине-зелёных тонах. На первый взгляд могло показаться, что как только он передохнёт с мороза, они поговорят, он расскажет, размахивая руками и возмущаясь о том, что его раздражает в этой жизни, она посмеётся и успокоит его, но этого не произойдёт. Фильм кончится. Волосы высохнут. Но они будут молчать, попивая кофе в напряжённой усталости от тишины, как глухонемое существо. Когда нибудь и кофе кончится, тогда он поцелует её в шею.
С ней он забывал о правде. Забывал боль, причинённую ей и ею. Забывал своё имя. Забывал её имя. Это походило на агонию, каждый раз сражаясь за самые тонкие ощущения, без времени, без звуков, без прошлого, заставляя друг друга умирать ещё и ещё. Песком рассыпаясь по топкой кровати и жёсткому полу. Он хотел, чтобы его нежно гладили, она царапала ему спину и плечи, била кулаками в грудь, хохотала, кричала, плакала.
Его не спасти. Она знала лучше, чем кто бы то ни было.
Она сумасшедшая. Её не понять. Он знал это лучше, чем все кто был с ней до и после него. Келли сел в постели и опять начал приходить в себя. Искал повод, чтобы сказать:
-хватит,
-пока,
-нет,
Но не находил, так же как и желания сказать люблю…. Ни один из них не заслужил этих слов. Слова пустой звук. Они пустой звук. Он и она. Пустой звук.
Он провёл кончиками пальцев по медовому плечу. В ответ на это она тихо, не оборачиваясь, сказала,
-Оставь, я что-нибудь придумаю, я справлюсь. Это не протест, нет, это жизнь, где мои горизонты недосягаемы, где я хочу быть первой, но пока никак не выходит выиграть эту битву. Отвоевывать тебя у сомнений и ненависти? Потом делать это снова и снова. Там, где ты спрятался, никого нет. Там даже тебя нет. И ты от этого в восторге.



3.
За ним заехали в девять. Оставив лампу гореть, он хлопнул дверью, сбежал по лестнице и запрыгнул в забитую до отказа девятку.
-Еее, привет чувак, -закричал Дэн, и они ударили друг друга по рукам. Издали победный клич аборигенов и забуксовав в сугробе на пару секунд, рванули мотор по спальному кварталу. В машине он чувствовал себя потрясно. Какой-то, практически не знакомый народ, на заднем сидении, своим сумашедшем хохотом и предвкушением отрыва умудрился задвинуть все его мысли, мешающие расслабиться, назад в подсознание. Но как только он зашёл в квартиру, а все рассосались по мелким компаниям, мысли вернулись и чуть не выбили его в нок-аут своей настойчивостью.
На подлокотник его кресла уселась симпатичная белокурая девушка, которую все здесь называли Машей. - Привет, как отдыхается? – спросила она, скользя мокрыми пальцами по бортику стакана. Он и глаз на неё не поднял. Всё следил, как её рука нарезает круги.
- Аллё, чувак? Может, поболтаем?- спросила она второй раз, раздражённо отвесив нижнюю челюсть.
«Бесится» - подумал он. Такие как она всегда липнут к людям в тусовке с удивлением спрашивая: «Неужели ты меня не помнишь?» Пиво в стакане всплеснулось и побелело.
-Ааа, депрессняк? Понимаю, со мной тоже бывает, вывела Машка, продолжая свой монолог. - Но сегодня у меня суперхорошее настроение, так, что на двоих хватит. Хочешь, я что-нибудь смешное тебе расскажу, ну не кисни.- И заулыбалась.
На что он поднял голову и тихо, медленно, почти по слогам сказал ей, – Отвали, сука.
Её лицо вытянулось, а глаза увеличились и чуть не лопнули от его хамства.
Какого хрена? - заорала она,- кто привёл сюда этого урода? Все притихли. Келли молча надел куртку, кеды и вышел. Как оказалось, эта самая Машка была подругой мажора, к которому они вписались сегодня ночью, и именно в честь неё, была эта вечеринка.

Он не знал куда ему идти. Ночью, не трезвый, он вообще даже не мог сообразить, где точно находится. Поэтому шёл вперёд. На свет настежь открытой католической церквушки. Подойдя ближе он услышал, как негритянки распевали спиричуэл-с всеми цветами своих сладких шоколадных голосов. Улыбаясь и бодро пританцовывая, растягивали между собой самые вкусные ноты, беспечно играя с каноническими религиозными мелодиями.
-Они из другого мира,- спрятав нос в красный шарф, думал Келли.- Им нет дела до математики. Все их жизненные расчёты сводятся к Богу. Всё придумал и создал Он. Всё слишком просто. Им лень думать о чём-то кроме детей и плевать на крутых парней из правительства, пока те не трогают их дома и семьи. Мысль оборвалась, потому что комок подкатил к его горлу. Хотелось зайти туда и танцевать с ними. Обнять каждую, прижавшись к тёплым пухлым телам в туниках, улыбнуться и получить два десятка огромных довольных и ободряющих улыбок в ответ. Он давно уже прошёл двери церкви, но картинка, ещё более живая, чем реальность стояла перед мутными глазами. Келли сжал зубы что бы не дрожать. Чем дальше он отходил от счастливого праздника, тем холоднее ему становилось. Темнело. Снег накрыл его волосы сначала каплями, а потом уже нетающим белым ворохом снежинок. Он накинул капюшон, холод становился уже просто невыносимым, также как и слёзы, которые он не мог удержать внутри никоим образом. Приходилось не вытирать их, ведь повсюду люди, а не вытертые, их хотя бы можно спутать с каплями снега. Черт возьми, это так злило его.
Какое-то громадное здание выплыло контурами из снежной завесы. Это был его институт. Мозайка мгновенно собралась в отмороженной голове.
Десять минут.
Звонок в дверь, ещё раз, стук. Ну где же она?
Посмотрела в глазок, опять запуталась в чувствах и мыслях, открыла левой рукой. Не поставила чашку. Не успела.
-Я люблю тебя, мать твою! - дрожа от холода и еле-еле выговаривая слова.
Она закрыла глаза.
Кажется, в тот день кто-то разлил кипяток. Кажется, пятна кофе были повсюду.