"Мне, к примеру, Ричард Третий ну совсем не интересен"?

Реабилитацией великих занялись беллетристы
ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

Павел НУЙКИН


Один из самых стойких мифов нашей цивилизации - вера в торжество исторической справедливости: вот потомки-то, они уж точно разберутся, кто прав, кто виноват... Между тем абсолютно точно известно, что Клио - дама отнюдь не независимая, а напротив, принужденная поддерживать то текущие политические потребности, то идеологические устремления. Поэтому у каждого времени свои герои, созвучные, так сказать, эпохе.

Честно говоря, историю переписывали всегда. У династии Романовых, например, это стало почти семейной традицией. Так, родоначальник династии Федор Никитич просто и прямолинейно написал свою версию официальной русской истории - "Новый летописец", а Николай Павлович предпринял особые усилия, чтобы уничтожить любые свидетельства очевидцев своего вступления на престол.

Справедливости ради надо отметить, что на историю влияли не только люди со своими корыстными интересами, но и обстоятельства вполне объективные, хотя и происходящие не без участия людей.


Многие теории историка Льва Гумилева у меня, признаться, вызывают серьезные сомнения. Но одну его идею - в оправдание кочевников - я принял безоговорочно и сразу.

Мы судим об исчезнувших народах (кто начал войну, кто виноват, о степени жестокости воюющих сторон) практически всегда с позиций победителей, по только их дошедшим до нас описаниям происходившего. И две прочитанные мной еще в студенческие годы работы Л.Гумилева - "Хунну" и "Хунны в Китае", посвященные огромному народу, существовавшему не одно столетие, высокоразвитому и имевшему свою своеобразную культуру, - впервые показали мне, что оклеветать можно не только отдельного человека или определенный народ, но даже определенный образ жизни - причем на тысячелетия.

Впрочем, наш нынешний безудержный гуманизм, кажется, начинает впадать в другую крайность и поэтизировать чуть ли не каждую войну каждого кочевого народа. Но оправдывать любые действия побежденных только потому, что они побеждены, - вообще-то значит готовить почву для новой крови.

Свою весомую лепту в эту объективно-субъективную историческую неразбериху всегда вносили исторические романисты. Нынешний этап нашего представления об истории, наверное, можно назвать "эрой справедливости" и в отношении отдельных людей, и в отношении отдельных народов, и даже цивилизаций.

Одна из лучших романисток, пишущих об античности, Мэри Рено посвятила две свои вещи - "Небесное пламя" и "Персидский мальчик" - Александру Македонскому. То, что он был одним из величайших полководцев и завоевателей в истории человечества, повлиявшим на весь ее дальнейший ход, спора никогда не вызывало. То, что он был мудрым политиком и правителем, привнесшим ряд достижений эллинистической цивилизации на Восток, и наоборот, в общем-то тоже.

Но Мэри Рено озабочена другим: слухи о жестокости Александра, считает она, "сильно преувеличены", он вовсе не был кровавым исключением в кругу античных гуманистов. Когда же в заключительной главе "От автора" писательница говорит о том, чьими стараниями остался в истории именно такой образ Александра, то возразить ей нечего. Из всех свидетельств о македонском царе до наших дней дошли только свидетельства его противников-греков, которые видели в нем человека, окончательно покончившего с их независимостью. Труды же апологетов Александра не сохранились, неизвестно, не усилиями ли все тех же злопамятных эллинов. "Все записи об Александре, сделанные его современниками, утрачены. Мы опираемся на исторические сведения, составленные тремя или четырьмя столетиями позже на основе этих утраченных материалов".

Герой дилогии известного писателя Роберта Грейвза, император Клавдий, считается необязательным абзацем в учебнике истории между двумя главными римскими тиранами - Калигулой и Нероном. Те же, кто о Клавдии все же что-либо слышал, почерпнули свои знания из традиции, идущей от крупнейших историков античности - Тацита и Светония, писавших о нем без особой доброжелательности и интереса.

Согласно ей, Клавдий - полуслабоумный заика-калека, жалкая, ничтожная игрушка в руках двух своих жен, которые по очереди вертели им как хотели, - Мессалины и Агриппины, чьи имена стали потом нарицательными (первая вошла в историю своим распутством, вторая - как отравительница).

Писатель находит в жизни императора другое. Клавдий полностью восстановил разрушенную его предшественником Калигулой финансовую и военную мощь страны. Он завершил начатое Октавианом формирование потрясающей по эффективности и работоспособности бюрократической машины, благодаря которой Римская империя просуществовала период, по длительности не имеющий аналогов в истории человечества. Он строил дороги и порты, провел в Рим воду. Он даровал многим права римского гражданства (кстати, именно в связи с этим современники чаще всего упрекали его за глупость). При его правлении и по его настоянию сенат впервые ввел в свой состав неитальянцев. И еще. Этот якобы инвалид лично руководил вторжением римских войск в Британию, которое было настолько успешным, что большая ее часть была завоевана и (опять-таки на века) включена в территорию Римской империи.

Но самое интересное: оказывается, он написал два труда - "Историю этрусков" и "Историю Карфагена".

Одной из причин создания жанра "Сравнительных жизнеописаний" Плутарха было то, что просто о греках римляне при их гордыне читать ни за что бы не стали, хотя именно греческая цивилизация оказала главное влияние на Древний Рим. Клавдий же, представитель знатнейшей римской фамилии, заинтересовался историей врагов своего народа, с которыми Рим вел многовековую кровавую, закончившуюся полным исчезновением противника войну. Именно благодаря усилиям римлян об обеих этих великих цивилизациях известно крайне мало. Так что можно смело предположить, что произведения Клавдия не дошли до наших дней не потому, что были скучно написаны... И если когда-нибудь они будут найдены, он займет место среди величайших историков античности.

В отличие от Клавдия Ричард Глостер хорошо известен каждому более-менее образованному человеку: кровавый злодей, убивший своих малолетних племянников, тиран, без счету казнивший родственников и приближенных. Таким король предстает перед сотнями миллионов поклонников Шекспира или хотя бы романа Р.Стивенсона "Черная стрела". Реабилитировать Ричарда пытались аж с XVII века, но попробуйте одолеть Шекспира!

Великий драматург, создавая "Ричарда III", использовал те исторические сведения, которыми мог располагать. Беда в том, что написанный с глубочайшим проникновением в "тайное и сокровенное" образ деспота к реальному человеку не имеет отношения. И вообще посмертная трагедия Ричарда начиналась не с Шекспира. Сначала клевету освятил своим именем величайший писатель Англии Томас Мор, хотя самое смешное, что и он тут ни при чем. Порочащее память короля жизнеописание нашли среди оставшихся после Мора бумаг. Это была незаконченная копия с сочинения неизвестного автора, но ее стали печатать как произведение Мора, поскольку она была переписана его рукой.

В спор за честное имя Ричарда вмешалась британская писательница и профессиональный историк Джозефина Тей. Ее бесспорно лучшее произведение, написанное на стыке обоих ее занятий, "Дочь времени" посвящено последнему королю из династии Йорков. Лежащий в больнице детектив от скуки начинает "расследовать" обстоятельства убийства Ричардом его племянников и приходит к невероятному для себя выводу - тот невиновен.

Изощреннейшая же клевета (в которую составной частью входило жизнеописание Ричарда) была инспирирована основателем следующей династии Тюдоров Генрихом VII, свергнувшим Ричарда с трона. Единственное, что фальсификаторы не смогли опровергнуть, - воинское мужество Глостера. Реальный Ричард не был ни горбатым, ни хромым, ни сухоруким, его отталкивающий внешний вид - лишь заключительный мазок на созданном рукою врага портрете.

На самом деле Ричард был блестящим военачальником, он создал лучший для своего времени парламент, укреплял и развивал экономику страны. Пытаясь вести политику национального примирения, Ричард возвышал представителей всех ветвей королевского дома и прощал организаторов многочисленных заговоров против себя, за что и поплатился: причиной поражения в битве при Босуорте стал переход на поле боя на сторону противника прощенных Ричардом изменников.

За несколько поколений царствования Тюдоров легенда о кровавом Ричарде была окончательно отшлифована, укрепилась в умах и вошла в учебники истории.

Впрочем, когда кого-то посмертно реабилитируют, кого-то, наоборот, сбрасывают с пьедестала. Так, принятый в "сонм" национальных символов еще при Сталине, которому в годы Второй мировой войны срочно понадобились великие русские герои и полководцы, князь Святослав вызывает сейчас далеко не столь однозначное отношение.

Так, один из крупнейших современных писателей Борис Васильев, последние годы много и плодотворно работающий на "ниве истории", развал Киевской Руси датирует не от татаро-монгольского нашествия, а значительно раньше - всего два поколения спустя после образования этого древнерусского государства, когда началось правление Святослава.

"Олег избавил полян от дани, которую они платили Хазарскому каганату, но, "отмстив неразумным хазарам", не посягнул на целостность Хазарского каганата... Ведь Хазарский каганат при всей своей рыхлости контролировал наиболее удобный путь от Великой Степи в Причерноморье, и хотя отдельные орды кочевников просачивались сквозь его заслоны, летопись не отмечает их нашествий ни при Олеге, ни при его преемнике Игоре Рюриковиче, ни при регентстве княгини Ольги. Беда из степей придет только тогда, когда третий по счету великий киевский князь с уже славянском именем Святослав разгромит Хазарию... Уничтожение буферного государства распахнуло ворота в богатейшие степи Причерноморья для кочевников Великой Степи. В междуречье Днепра и Дона укрывались орды печенегов, здесь же на свободных пространствах кочевали затем половцы - главные и самые опасные соперники великих киевских князей. Отвечая ударами и уходя в оборону, строя бесконечные рвы, засеки и валы, Русь медленно пятилась к западу и обильно бежала на север. Центр хозяйственной мощи Руси переместился, оставалось перенести на северо-восток и центр политический" (Б. Васильев "Чудь начудила да меря намерила...").

Так что, согласно Б.Васильеву, татаро-монгольское нашествие лишь убыстрило и завершило процессы по разрушению Киевской Руси, берущие начало еще в Х веке благодаря воинскому гению князя Святослава.

Настоящим же символом новой "эры справедливости" в истории уже давно является для меня небольшой рассказ из книги Натана Эйдельмана "Вьеварум" - об Эрасте Петровиче Перцове. Он привлек внимание писателя одной-единственной адресованной ему запиской Герцена: "Я был у вас и не застал - зайду в четверг, завтра я занят".

В результате появилось тридцатистраничное исследование Эйдельмана о Перцове, который в юности дружил с Пушкиным, хвалившим его стихи, был тайным корреспондентом "Полярной звезды", а попавшись на распространении неподцензурных текстов, "переиграл" на допросах следователей Третьего отделения, никого при этом не выдав. И читать об этом небогатом отставном чиновнике, ей-богу, ничуть не менее интересно, чем новые сенсационные биографии Клавдия и Ричарда. "Наверное, каждый день на земле пишутся сотни записок буквально такого же текста. Может быть, самое главное - в истории, литературе, любом деле - помнить, сколько необыкновенного может скрываться вот за такой тривиальной строчкой..."