Мефодий Буслаев. Лёд и пламя Тартара

Глава 10
ДОРОГА, КОТОРАЯ ШЛА ПО ЧЕЛОВЕКУ

Чтобы человек стаи мудрее, его надо эмоционально раскачать. А раскачать его можно только на весах: огорчение — радость. Дру¬гих весов нет. В состоянии, за¬стывшем в одной из этих крайно¬стей, он думать не будет. Просто не пожелает думать.
«Книга Света»

Заблуждение думать, что человек идет по до¬роге жизни. Максимум, что он делает, это пере¬ставляет ноги. Все остальное за него совершает дорога. Таким образом, выбор человека — это вы¬бор дороги и изредка выбор дорожного поворо¬та. Человек, который выберет правильно хотя бы пять дорожных поворотов из семи, уже может считать себя счастливчиком. Тот же, кто выбрал верно семь поворотов из семи, живет в постоянном страхе, ибо никакая удача не длится вечно, а тем, кому так повезло, ошибок уже не прощают.
Исключение составляют люди, которые не любят чужих дорог и упорно прокладывают свои. Однако, учитывая, что местность кругом топкая и леса непролазные, финал чаще бывает печален. Облепленные комарами, они медленно погружа¬ются в жизненную трясину или на четвереньках кое-как выползают на одну из известных дорог. Правда, у тех, кому хватило характера, есть шанс проложить свою дорогу. Такие герои остаются в истории.
На эти абстрактные рассуждения автор пере¬ключился, описывая, как Эдя Хаврон целеустрем¬ленно шерстил кварталы на Мосфильмовской и все никак не мог найти дом, в который накануне привез Аню. Дома были все одинаковые. Номер же дома, вертко, как намыленный, выскочил из памяти Эди.
Единственное, что Эдя запомнил, это то, что подъезд был второй слева, а дом стоял лицом к дороге. В том месте, где дорога выходила на ули¬цу, помещался кирпичный загончик для мусор¬ных баков. Таким образом поиски Эди свелись не столько к поискам дома, сколько к поискам банального мусорника.
Через некоторое время Эде повезло. Мусор¬ник был обнаружен не столько визуально, сколько по запаху. Танцуя от мусорника, как молодая балерина от печки, подъезд Эдя нашел довольно быстро. И уже в подъезде, вскочив туда вслед за молодой мамой с коляской, которой он любезно придержал кодовую дверь, Эдя внезапно понял, что не знает номера квартиры, в которой живет Аня. Этажа и того не знает.
Молодая мама с коляской успела куда-то ис¬чезнуть. Эдя поднялся к лифтам и остановился ря¬дом с дверью, ведущей на лестницу. Он стоял и размышлял, что делать дальше. Вариант первый: стоять у лифта и ждать. Рано или поздно Аня поя¬вится. Площадку у лифта не обойдешь. Вариант второй: побеседовать с другими жильцами. Другое дело, что в двухсотквартирном доме искать девуш¬ку по имени Аня занятие безнадежное. Описания же в стиле «волосы темно-русые, глаза добрые-до¬брые» изначально граничат с идиотизмом.
Вероятнее всего, Эдя выбрал бы первый вари¬ант и уселся бы где-нибудь у подъезда, попивая пивко, но неожиданно в сознании у него зазвенел колокольчик интуиции. Это было странное ощу¬щение, тем более что глобально циник Хаврон мало доверял такому абстрактному чувству, как интуиция. И вообще кто может похвалиться, что знает границу, где заканчивается интуиция и на¬чинаются банальные глюки?
Следуя интуиции, Эдя поднялся на лифте на верхний этаж и стал спускаться по лестнице, ос¬танавливаясь на каждой площадке. Он слышал звуки телевизора, детский плач, бульканье белья в недрах стиралок, зудящее бормотание дрели, но это было все не то. Хаврон прошел уже семь или восемь этажей, как вдруг услышал раздраженный мужской голос:
— Ты впустишь меня или нет? Я всю ночь зво¬нил тебе как идиот!
Ему что-то ответили, что именно, Эдя не рас¬слышал.
— Ты об этом еще пожалеешь! Ты будешь на коленях прощения просить! Я все для тебя сделал, а ты ведешь себя как...
Звука пощечины Эдя не услышал. До его слуха донеслись звуки борьбы и тонкий крик, похожий на птичий. Хаврон догадался, что женщина уда¬рила мужчину, а тот схватил ее за плечи или за горло.
Не раздумывая, он бросился на площадку. Дверь справа была распахнута. Хаврон увидел широкую спину мужчины, который выворачивал девушке руку. Когда Эдя вбежал, девушка повернулась к не¬му. Он увидел ее напуганное лицо — овальное, широкоскулое, с чуть раскосыми глазами. Увидел и узнал в ту же секунду — это была Аня.
С непонятной злостью Эдя схватил мужчину за плечо и рванул на себя. Мужчина качнулся как маятник и, отпустив руку девушки, кинулся на Хаврона. Ни Эдя, ни его противник не произнес¬ли ни слова — это была молчаливая и яростная схватка. Эдя попытался ударить его в лицо, но удар прошел вскользь. Мужчина с разбегу прота¬щил Хаврона через площадку к лестнице и впеча¬тал спиной в стену. Придерживая Эдю одной ру¬кой, другой он стал замахиваться, но тут Хаврон, обретя спиной опору, атаковал его левым локтем в лицо. Удар вышел не таким уж сильным — кор¬пус Эди был слишком завален назад. Противник отпрянул, одновременно ловко, как кот лапой, хлестнув Эдю кулаком по скуле.
Хаврон услышал стук своего черепа, похожий на стук костяшками пальцев по деревянному сто¬лу, и поплыл. Пользуясь этим, мужчина быстро ударил его еще раз. При этом его левая нога, со¬скользнув с площадки, оказалась на лестнице. От неожиданности противник Эди покачнулся и, стремясь сохранить равновесие, открыл подбо¬родок. Эдя дважды ударил его, причем второй удар был таким, что болью отдался в кисти. Про¬тивник упал и, стараясь удержаться, покатился по ступенькам. Хаврон догнал его на середине лестни¬цы и ускорил движение прицельным пинком. Он был последовательным сторонником мнения, что не ударишь лежащего — схлопочешь от стоящего. На площадке противник Эди кое-как поднялся. В углу рта у него запеклась кровь. Невидяще по¬смотрев на Хаврона, он, хватаясь за перила, стал спускаться по лестнице. Эдя больше за ним не гнался. Ему и так ясно было, что враг его двигает¬ся исключительно на автопилоте.
Эдя вернулся к Ане и невольно напугал ее яро¬стью, оставшейся на его лице после схватки. Аня отшатнулась и, прижавшись к косяку двери, гля¬дела на него.
— Это ты? — спросила она.
— Вроде я, — кивнул Эдя, не зная, что еще до¬бавить. Только сейчас он понял, что, отправляясь к девушке, не подготовил никакой речи. Те немно¬гие мысли, что были, спутались во время драки.
Неловкое молчание.
— У тебя кровь идет, — вдруг сказала Аня.
— Да уж... — усомнился Эдя.
— Что да уж? Я же вижу. На носу и на скуле.
— Разве?
Хаврон дотронулся до носа, и действительно, на ладони появилась кровь. Эдя удивился: ему ка¬залось, по носу его не били — или, может, в азарте он этого не заметил?
— И правда, кровь...
Аня отодвинулась, пропуская его.
— Тебе нужно умыться!
Хаврон зашел внутрь. Квартира оказалась не¬большой, двухкомнатной. Слева был виден стоявший в комнате диван, накрытый красным пледом. На пледе лежала мягкая игрушка туманного по¬шива: не то собака, не то тигр. Громадный холо¬дильник на кухне трижды в минуту вздрагивал так, будто внутри был кто-то заперт.
Аня куда-то исчезла. Хаврон услышал плеск воды.
— Ты где? Иди сюда!
Умываясь, Эдя узрел в зеркале свое лицо и оза¬даченно присвистнул. Будь он актером, с карье¬рой пришлось бы завязывать. Под правым глазом чернел фонарь. Нос медленно, но неуклонно опу¬хал. В жизни все не как в кино, где герои обмени¬ваются мощными ударами, падают с небоскре¬бов, а после расходятся с цветущими здоровьем физиономиями и с такой же укладкой волос, как до драки...
За своим плечом в зеркале Эдя увидел девушку.
— Не шевелись! — строго сказала Аня, подни¬мая руку. Эдя почувствовал, как что-то обожгло ему скулу и переносицу.
— Ой! Щиплет, — пожаловался он.
— И хорошо, что щиплет. Теперь йод!
— Не надо йод! Йодом будет некрасиво, — за¬протестовал Хаврон.
Аня засмеялась.
— Ты так заботишься о своей красоте? — спросила она.
— На внешность мне плевать. Или почти пле¬вать. Но мужчине несолидно ходить измазанным йодом. Побитым можно, а с йодом нет. Это хуже, чем мальчишка в зеленке.
— Ты и ведешь себя как мальчишка. Это он те¬бя так отделал?
— Какой еще он? — недоуменно спросил Эдя. По необъяснимой причине он почти забыл о дра¬ке. Так, какое-то мелькание.
Аня испытующе посмотрела на него. Наивный и одновременно пристальный взгляд.
— Тот мужчина, с кем ты дрался. Юрий.
— Похоже, что он. Аи!
Эдя вновь ощутил покалывающее прикосно¬вение ватки.
— Опять кровь пошла. Тебе не больно? — спросила Аня.
— Не больно. Но ты явно недоиграла в детстве в медсестру.
Не слушая, Аня продолжала деловито промы¬вать рану.
— Тут справа у тебя какой-то шрам. Ты что, часто дерешься?
— Бывает, что и часто. Но все больше полоса¬ми, — признал Эдя.
— И сейчас у тебя полоса?
— Вроде того. А так я человек тихий. Вилка со стола упадет, я уже вздрагиваю, — с лицом хрони¬чески врущего пионера сообщил Хаврон.
Опустив руку, Аня посмотрела на порозовев¬шую ватку.
— Спасибо тебе. Это, наверное, судьба, — вдруг сказала она с посерьезневшим лицом.
— Какая такая судьба?
— Ты уже второй раз появляешься в такие ми¬нуты, когда... ну ты понимаешь... В принципе в этой ситуации не было ничего критического. Ты мог бы и не бросаться на Юрия. Он бы все равно ушел. У него не хватило бы духу ударить меня. Я первая дала ему пощечину.
— Ты поступила правильно. Мужчина должен держать себя в руках, — важно сказал Эдя. В эти минуты он искреннейшим образом забыл, как сам регулярно доводил свою сестру.
— На него это мало похоже... — задумчиво ска¬зала Аня. — Обычно Юрий никогда не вел себя так, но сегодня он был в ярости. Ты с ним не знаком?
Эдя удивился.
— С кем, с Юрием этим? Конечно, нет.
— Тогда тем более странно. Никогда не видеть друг друга, и вдруг такая ненависть! Вы рвали друг друга как звери в лесу!
— А если бы я сказал, что мы знакомы: тогда рвите на здоровье? — улыбнулся Эдя.


Аня растерялась. Своим вопросом в духе Со¬крата Хаврон поставил ее в тупик.
— Нет. Но тогда ненависть может накапли¬ваться постепенно. Капля за каплей. И потом про¬рывает. Понимаешь?
— Моя твою понимаешь, — заверил Эдя и вдруг ревниво спросил: — А кто тебе этот Юрий?..
Аня пожала плечами.
— Никто. То есть не совсем, конечно, никто. Он человек, которого я знаю и, который, как мне кажется, меня любит. Я закончила институт куль¬туры и, как это часто бывает, пошла работать в фирму, не имеющую к культуре никакого отно¬шения. Фирма торгует оборудованием для упа¬ковки продуктов. Горячая упаковка, пакеты, тер¬мопленка и так далее. У этой фирмы два совла¬дельца — один из них Юрий. Я проработала там год, а три месяца назад ушла.
— Из-за этого типа?
— Не только из-за него. Сама работа была не для меня. Допрос окончен?
Эдя что-то промычал, чувствуя, что неосторож¬ным вопросом нарушил хрупкую легкость их бе¬седы. Сейчас же что-то изменилось. В ванной, где они с Аней стояли, стало вдруг тесно. Эдя обнару¬жил, что лампочка горит тускло, увидел крючок с полотенцем на приоткрытой двери и выгляды¬вающий из коридора поблескивающий стеклами
шкаф. Вещи наплыли со всех сторон, хотя толь¬ко что их не существовало. Чужие вещи.
— А что ты вообще делал в моем подъезде? Что-то я не слышала лифта. Следил за мной? - спросила Аня с подозрением.
— Не следил. Искал, — ответил Эдя так же сухо, как прозвучал вопрос.
— Зачем?
— Хотел узнать, все ли с тобой в порядке. Аня поморщилась.
— Хочешь сказать, что в прошлый раз я вела себя как истеричка, от которой нужно прятать ножницы?
— Ну ножницы не ножницы, а мосты точно.
— Значит, ко мне тебя привела исключитель¬но жалость? Ты что, член секты сострадательных гуманоидов? — спросила Аня.
Эдя многозначительно промолчал. В психоло¬гической войне, которую вот уже много тысяче¬летий ведут мужчина и женщина, каждое неска¬занное слово стоит двух сказанных.
— Хочешь чего-нибудь съесть? — предложила Аня, так и не дождавшись ответа.
Эдя деловито кивнул и направился на кухню. Когда он проходил мимо холодильника, тот за¬трясся и задрожал не в такт, ощутив исходящую от Эди опасность.
Опустившись на табуретку, Эдя посмотрел на стол. На столе лежало несколько клочков бумаги, странно, почти бессмысленно исчерченных про¬стым карандашом. Эдю это удивило. Обычно так калякают дети, однако этот рисунок определенно не был детским.
— Тебе чай с сахаром? — спросила Аня.
— Можно, конечно, и чай с сахаром. Но вооб¬ще-то предпочтительнее кофе с колбасой, — не задумываясь, отвечал Хаврон.
— Ты прямо как мой дядя. Он тоже не любил Чайковского с сахарковым. Требовал кофейского с колбасейским, — не удивившись, сказала Аня.
— Я вечный дядя. Теперь до гроба из дядей не вылезешь, — проворчал Эдя.
Пока Хаврон пил кофе, Аня сидела рядом. Они говорили о чем-то легком, избегая опасных тем. Аня взяла карандаш и неосознанно стала водить по бумаге, Эдя выжидал, видя, что она совсем не смотрит на лист. Если окликнуть ее сейчас, она уронит карандаш и непонимающе уставится на свои каракули.
— Слушай... Помнишь ты рассказывала, что уколола руку, когда просовывала ее в решетку во¬достока? — спросил Эдя словно невзначай.
— Я не уколола. Мне в нее точно впилось что-то...
— В правую?
— Нуда, а что?
— Да ничего. Так просто, — сказал Эдя, стара¬ясь не смотреть на ее кисть.
Наконец Аня отложила карандаш и устало ста¬ла тереть лицо.
— У меня весь день болит голова. И одновре¬менно чудовищное беспокойство. Не сидится на месте. Хочется встать и куда-то идти. Сама не пой¬му, что такое, — пожаловалась она Эде.
— Ты очки не надевала? — спросил Эдя. Аня посмотрела на него почти с ужасом.
— Сегодня нет, — ответила она тихо.
Эдя протянул руку и осторожно взял лист. Как и предыдущие, он представлял собой переплете¬ние случайных линий. Экспериментируя, Эдя то удалял лист от глаз, то приближал, то перевора¬чивал страницу. Даже заставил себя не моргать, чтобы вызвать слезу и сделать взгляд расплывча¬тым. В хаосе линий смутно угадывалось что-то цельное. Вот только что?
— Дай очки! — приказал Эдя.
— Зачем? — Дай!
Аня пошарила в сумке и протянула ему очешник. Эдя решительно взял очки. Надел их и сразу ощутил назойливое, бесцеремонное давление ар¬тефакта. Мир стал дробиться. Распадаться на клуб¬ки энергий. Стремительных, быстрых, случайных. Они соприкасались, как тонкий дым из множества курительниц, сплетались на бесконечно крат¬кий миг, тут же расплетались и, сохранив свою целостность, уносились куда-то.
Эдя встал и, заставляя себя не отвлекаться, ус¬тавился на лист сквозь стекла очков. Смотрел он не так уж и долго, но внимательно. Изучив пер¬вый лист, он последовательно изучил и осталь¬ные три. Аня услышала, как он удовлетворенно хмыкнул.
Затем Хаврон стащил с переносицы очки и придвинул их вместе с листом к Ане.
— Посмотри!
— Зачем?
— Посмотри! — повторил Эдя.
Аня взяла очки и, не надевая, обреченно под¬несла их к глазам.
— Три лица и дом с табличкой адреса? Да? — спросила она, поочередно взглянув на все три листа.
Эдя кивнул.
— Три лица и дом, — согласился он.
— Примерно такой же дом я видела вчера во сне... Думаю, это он и был.
— А лица? — сразу спросил Эдя.
— Лиц я не видела. Только дом. Кроме дома, там было еще что-то. Что-то главное, небольшое, крас¬ное... Я проснулась, но так и не смогла вспомнить.

***

Меф подпрыгивал на заднем сиденье «УАЗа», то и дело стукаясь носом о плечо сидевшей у не¬го на коленях Дафны. Несмотря на то что это было плечо любимой девушки, носу от этого легче не становилось. Мамай вел машину как ка¬микадзе.
Склонившись так, что лицо почти касалось лобового стекла, хан сосредоточенно крутил баранку. Его бритый затылок матово поблески¬вал. Меф уже даже не оглядывался, когда они во что-нибудь врезались. Эссиорх, мчавшийся на мотоцикле вслед за «УАЗом», едва успевал изме¬нять вероятностный поток и предотвращать жертвы.
— Если это называется «ехать тихо, не привле¬кая внимания», то хотел бы я видеть, что в его представлении «ехать громко»! — сердито сказал Эссиорх.
— Успокойся, дорогой! Нас не вычислят. Я на¬кладываю заклинания двойничества на все про¬езжающие машины. Даже нашего Тухломошу и того заглючило бы, — успокоила его. Улита.
Мефу надоела тряска, и он сделал Мамаю вну¬шение единственно понятным тому способом. Мамай неохотно внял. Машина поехала спокой¬нее. Слева от Мефа сидели Ирка и Багров. Анти¬гон, улюлюкая, подпрыгивал в багажнике. Ему одному сумасшедшая гонка доставляла удовольст¬вие. Даже при том, что он имел хорошие шансы вылететь на шоссе. Однако уважающего себя ки¬кимора такими пустяками не напугаешь.
Не успел Меф расслабиться, что он больше не подскакивает, как Даф сделала неосторожное движение затылком и заехала ему в нос.
— Ой! Это не я! — сказала Даф, хотя отрицать очевидное было нелепо. Дафна, разумеется, пре¬красно это поняла и засмеялась.
— Ну вот! Уже и ты! — ворчливо сказал Меф, потирая нос.
— Что «уже и я»?
— Уже и ты врешь, как остальные.
— Кто врет? Я?
— Не оправдывайся! Все девушки врут. Свет¬лые они, темные или просто серые мышки — не¬важно. Патологически врут. По сто раз в день. Взять ту же Нату — это вообще уникум. Позвони ей, когда она обедает, она скажет, что голову моет. Сто раз ее спроси — сто раз соврет!.. Но Ната лад¬но! Другие не лучше!
Даф негодования Мефа не разделила.
— Тут надо еще разбираться, что, зачем, поче¬му. Валить все в одну кучу — все равно, что выли¬вать чай в суп. Какая разница? Все равно живот один. Разобрался?
— Не очень.
— Объясняю. Ложь бывает трех видов: ложь во спасение, беспардонная ложь и ложь творче¬ская. Ложь спасительная — это еще сравнительно простительный вид лжи. Например, девушке не хочется тащиться на свидание, ну просто не хо¬чется и все, а ее достают. Отказать в лоб нельзя, человек обидится, вот девушка и выдает нечто вроде: «Ой, я бы с удовольствием! Но мне на один вечер книгу принесли! Она мне для курсовой нужна», или «Ты знаешь, а у сестры моей бабушки завтра день рождения. Я ей пирог делаю». И пле¬вать, что пирог уже три часа как готов, а книга — это так, отговорка. Понимаешь? — сказала Даф.
— Не-а, глупости она какие-то говорит. Книга... пирог... — непреклонно заявил Меф.
— Почему глупости? — удивилась Дафна.
Она заметила, что Ирка повернулась и внима¬тельно, изучающе, без всякой симпатии на нее смотрит. И Дафне захотелось намеренно казаться хуже, чем она есть.
— Ну раз она соврет, ну два, а потом парень все равно поймет, что его динамят, — продолжал Мефодий. — Я бы на месте этой девушки сделал так. Если парень не нравится, надо честно сказать: «Милый, нам не по пути! При следующей попытке пригласить меня на свидание — отрежу нос!»
Даф расхохоталась и хохотала так долго, что Депресняк с тревогой посмотрел на нее и при¬нялся умывать ухо. Он не любил громких звуков, за исключением тех, что сам производил по но¬чам, призывая в гости кошек, находившихся от него, судя по силе мява, километрах в двенадцати.
— Чего ты хохочешь? — недовольно спросил Меф.
— Какое счастье, Буслаев, что ты не девушка! Это у тебя в голове все по полочкам. Девушка же часто и сама себя не знает. Нужен ей этот парень или не особо и нужен. Это только в кино все ясно, и то потому, что оно идет всего полтора часа, — Даф мягко коснулась руки Мефа.
На всякий случай, чтобы он не принял на свой счет. Парни порой обижаются из-за такой ерун¬ды, которую любая подруга приняла бы не морг¬нув глазом.
— Ну а беспардонная ложь, по-твоему, что? — спросил Меф.
Тут уже Дафна была беспощадна:
— Беспардонная ложь — это наглая, нарочи¬тая, мерзкая ложь. Когда привязывают к останов¬ке проволокой скулящую собаку, поспешно уез¬жают на маршрутке, а потом говорят: «Ой, деточка, горе какое, а Терри убежал!» Или рассказывают о тебе гадости, чтобы разлучить с человеком, кото¬рый тебе дорог. Или отправляют в другой город по несуществующему адресу, зная, что у тебя нет денег на обратный билет. Илц пишут помадой на телефонной будке «Бесплатно целуюсь со всеми подряд!» и приписывают телефон бывшей подру-
ги. В общем, это самый нечистоплотный и дурно пахнущий вид лжи. Кто решился на него хотя бы раз, потом смердит всю жизнь.
— Хм... Ну а последняя ложь? Как ты ее назвала: творческая? — спросил Меф.
Голос Даф вновь смягчился.
— Творческая ложь — это нечто в духе того, что ты говорил о Нате. Например, когда ты выду¬мываешь, что видел, как грабили магазин, хотя на самом деле спокойно просидел весь вечер дома. В общем, творческая ложь — это безобидные вра¬ки ради врак.
— Странные рассуждения для стража света! Большая ложь всегда начинается с мелкой. Раз так — не надо и классифицировать, — не выдер¬жав, произнесла Ирка. Все, что ни говорила Даф, вызывало у нее отторжение.
— Это не столько официальные рассуждения стража света, сколько личные наблюдения. Уже здесь, в лопухоидном мире. К тому же страж света вовсе не обязан быть юродивым дураком-идеали¬стом, как некоторым кажется, — спокойно сказа¬ла Даф.
— Все равно твои мысли мне не нравятся. Со¬всем не нравятся, — проговорила Ирка.
Даф не стала больше избегать ее взгляда и спо¬койно встретилась с Иркой глазами.
— Ты хочешь сказать, что сама ничего не утаиваешь, валькирия? Ничего и никогда? — спросила она негромко.
И хотя Дафна наверняка ничего не знала да и не могла знать (тайны валькирий не открыты да¬же стражам света), она заметила, что валькирия-одиночка смутилась и побледнела.
«Она что-то скрывает. Но что?» — подумала Дафна.
Несколько секунд спустя валькирия вступила в принужденный разговор с Багровым. Некромаг отвечал односложно. По его недоброму прищуру заметно было, что замешательство валькирии не укрылось и от него.
Неожиданно Антигон заерзал в багажнике и стал колотить по спинке. Повернув голову, Меф увидел, как Эссиорх на мотоцикле стремительно нагоняет «УАЗ», заходит вперед и начинает уве¬ренно подрезать. Мамай остановился. Улита, крас¬ная, взбудораженная, бежала к ним, размахивая руками.
— На Арея напали! Скорее! — крикнула она возбужденно.
— Откуда ты знаешь?
— Я ЗНАЮ! Просто знаю!
— Где он? В резиденции? — крикнул Меф. Од¬нако на этот вопрос Улита не могла ответить точно.
Гнать на «УАЗе» через весь город на Большую Дмитровку было уже поздно. Пришлось телепортировать. Становясь в очерченный круг рядом с Даф и Улитой, Меф извлек из ножен меч. В носу и на небе он ощущал металлический привкус. Так всегда случалось у него, когда он настраивался на серьезный и беспощадный бой.
Заметив поблизости Багрова, лезвие изогну¬лось, потянулось к нему. Узнало.
— Нельзя! — сказал Меф строго, точно разго¬варивал с собакой.
Отводя в сторону меч, чтобы тот перестал ощущать некромага и успокоился, он заметил, что валькирии-одиночки в круге нет. Ирка исчез¬ла раньше остальных.
Материализовавшись в золотистом искря¬щемся круге посреди приемной канцелярии на Большой Дмитровке, 13, Меф сразу прыгнул впе¬ред, готовый атаковать. Однако рубиться было не с кем. Приемная оказалась пуста. Эссиорх стоял ря¬дом с Улитой. В резиденции мрака хранитель из Прозрачных Сфер ощущал себя неуютно. Стены давили на него, вытягивали силы. Слишком много тьмы, слишком много подлости, слишком много смерти. Дома всегда помнят. Они не забывают.
Меф рванулся в кабинет Арея. Окна распахну¬ты настежь. Ветер лениво шевелит грязные што¬ры и перекатывает по столу пергаменты. И здесь никого и ничего. Никаких следов боя.
Меф опустил руку с мечом, не спеша пока уби¬рать его в ножны.
— Не нравится мне это! — сообщил он подо¬шедшей Дафне.
На одном плече у Даф сидел Депресняк, над другим прозрачным шарфиком вилась Гюльнара.
— Тебе не нравится, что здесь нет Арея? — уточнила Дафна.
— Да.
— А мне не нравится другое. Здесь нет ни од¬ного комиссионера или суккуба. Не только в рези¬денции, но и поблизости. Понимаешь?
Меф мрачно кивнул. Дурной знак. Комиссио¬неры и суккубы всегда обо всем пронюхивают первыми. Что, интересно, они узнали сейчас? Гюльнара без особых церемоний перетекла че¬рез стол Арея и зависла над его креслом.
— Кстати, валькирии тут тоже нет. И меня это не удивляет. В отличие кое от кого (не буду назы¬вать имен!) валькирия-одиночка не блондинка! — насмешливо сказала джинша.

***

Готовясь к телепортации, Ирка, в отличие от Мефа, Эссиорха и Улиты, не представляла, где она в результате окажется. Если те вполне опре¬деленно воображали себе приемную на Большой Дмитровке, то единственным желанием Ир¬ки было материализоваться рядом с Ареем. Так и произошло. Уникальная магия валькирий, гра¬ницы которой сама Ирка представляла себе весь¬ма приблизительно, перенесла ее в неизвестное ей место.
Она стояла у длинного бетонного забора. Вдоль забора тянулись пять или шесть складских помещений с высокими воротами. И — ни одного человека вокруг. Ирку это удивило. День, правда, клонился к вечеру, однако было еще не слишком поздно.
За ее спиной кто-то завозился. Ирка стреми¬тельно обернулась, готовая метнуть копье. Она увидела Антигона. В правой руке у кикимора была булава. Указательным пальцем левой он легко¬мысленно ковырял в ухе.
— Как ты тут оказался?
— Антигон с тобой, отвратительная хозяйка! Настоящий мерзкий слуга не должен покидать свою госпожу!
Ирка кивнула и быстро пошла вдоль склада. Чувство тревоги не покидало ее. При этом трево¬га была не острой, а приглушенной, рассеянной. Опасность выветривалась, как выветривается со временем острый запах.
«Где Арей? Неужели я опоздала?» — задумалась Ирка.
Она шла, внимательно вглядываясь вперед, ту¬да, где среди низеньких складов помещалось трехэтажное офисное здание, как вдруг Антигон окликнул ее. Кикимор, как и следует хорошему оруженосцу, двигался позади Ирки, вот только шастал по кустам и смотрел по сторонам куда больше, чем она.
— Бегите сюда, госпожа!
Там, где стены двух складов почти примыкали друг к другу, Ирка увидела Арея. Он сидел, при¬слонившись спиной к стене и уронив голову на грудь. Правая ключица у него была разрублена почти до середины груди. Любой смертный от подобной раны давно оправдал бы свое название. Рядом валялся метательный нож, который Арей, видимо, выдернул из своего бедра прежде, чем пропустил страшный рубящий удар.
На бетон под Ареем натекла лужа мерцающей крови. Его страшный меч лежал метрах в трех от правой руки. Левой рукой Арей пытался еще вце¬питься в свой дарх, однако ослабевшей руке это было не по силам. То и дело она соскальзывала по сосульке дарха и вновь упорно ползла вверх.
«Как же это возможно? Он же лучший, лучший! Разве с лучшим могло такое случиться?» — беспо¬мощно подумала Ирка. И тотчас поняла, что да, могло. Когда Ирка подошла, Арей с трудом разлепил глаза и тяжелым взглядом посмотрел на Ирку. Валькирия усомнилась, что он вообще ее узнал.
— Какая удача, противная хозяйка! Срезайте скорее его дарх! Он даже двинуться не может! — засуетился Антигон.
Наверное, Арей его услышал. Правая рука Арея потянулась к мечу, но он валялся слишком далеко. Тогда раненый попытался придвинуть к себе меч взглядом, но не сумел и этого.
Ирка смотрела на Арея и с ясностью видела недавний бой. Пока одни тартарианцы выслежи¬вали Эссиорха, другие выманили Арея из рези¬денции и разом набросились на него. Первые ра¬ны были получены бароном мрака из засады пре¬жде, чем он успел обнажить клинок. А уже после быстро теряющий силы Арей бился с врагами, по¬ка совсем не ослабел.
«Почему беглецы из Тартара не добили Арея?» — подумала Ирка и тотчас поняла, что они ощутили приближение валькирий. Тартарианцы решили, что тех будет как всегда двенадцать. А раз так — зачем рисковать? Валькирии добьют Арея и сами. Филомена или Таамаг не слишком церемонятся со стражами мрака, даже с ранеными. На одиноч¬ку же они едва ли рассчитывали.
Ирка подошла к Арею шага на два и присела на корточки, положив копье на колени. Она была в растерянности. Все, казалось, складывалось в ее пользу. Вот — Арей, вот его дарх. Просто не поле¬нись и возьми. Сражение, которое в любом дру¬гом случае стоило бы ей жизни, теперь было вы¬играно чужими руками.
Антигон беспокойно подрыгивал рядом.
— Чего ты тянешь, госпожа? Сейчас появится Дохляндий Осляев! Спеши! Срезай дарх!
Арей с усилием поднял голову. Захрипел. По¬пытался вцепиться в дарх. Пальцы соскользнули. Ирка завороженно смотрела на длинную сосуль¬ку, перемазанную мерцающей кровью. Сосулька гипнотически шевелилась, как елочная игрушка в новогоднюю ночь. Смотреть на дарх было физи¬чески больно. Он обжигал глаза, как обжег бы и руку. Однако в этой боли было что-то притяга¬тельное, завораживающее. Глаза слезились, дыха¬ние обрывалось.
Антигон подбежал к Ирке и нетерпеливо потя¬нул ее за руку.
— Это же дарх стража мрака! Срежь его! Под¬цепи зазубриной на копье!
— Я не могу! Он беспомощен!
— О, вечное небо! — простонал Антигон, дер¬гая себя за бакенбарды с такой яростью, что вы¬рвал сразу целый клок волос. — Ты же не кошелек у него вытаскиваешь! Это эйдосы! Их сотни! Они страдают! Спаси их, хозяйка!
Ирка послушно встала и, стараясь не глядеть
на страшные раны в груди Арея, потянулась копь¬ем к цепи его дарха. Мечник тоскливыми глазами следил за приближающимся наконечником. Поч¬ти коснувшись дарха, Ирка внезапно осознала, что собирается сделать, и отдернула копье.
— Я не могу! Не я его победила. Он не причи¬нял мне зла.
— Не причинял тебе — причинял другим. Он страж мрака! Понимаешь: мрака! — завопил Анти¬гон. — Он сейчас затянет раны и прикончит тебя! Думаешь, он не отрубил бы тебе голову, если бы сражался с тобой? Да тысячу раз!..
— Он ранен!
— Ну так что из того? Ранен и ранен! А ну, лежи! Антигон шагнул к Арею с явным намерением
припечатать его булавой. Это было сделано так спокойно и с такой непоколебимой уверенно¬стью, что Ирка невольно вспомнила Бабаню, ко¬торая с таким же праведным лицом давила мух на оконном стекле. И плевать, что мухи были сон¬ные и едва ползали. По мнению Бабани, мухи во¬обще не заслуживали того, чтобы жить.
Не задумываясь, Ирка подсекла древком копья колени Антигона, а ногой ловко выбила из рук упавшего кикимора булаву. Булава отлетела дале¬ко в сторону.
— Не смей! Ты хотел ударить раненого! Ты бо¬лен!


Кикимор, морщась, поднялся с земли. В его взгляде был бесконечный укор.
— Зато вы здоровы, прекрасная хозяйка! По-вашему выходит, что и упырю осиновый кол в грудь загонять не надо, пока он днем в гробике лежит и детскую кровь не тянет! — проворчал он с обидой.
Ирка не могла отвести взгляд от дарха. Его не¬уловимо закругляющиеся грани заставляли глаза скользить по ним. Боль исчезла. Теперь они заво¬раживали. Притягивали. Расслабляли. Ирка вспом¬нила историю о молодом человеке, который слу¬чайно обнаружил в чаще потерянный дарх и так долго смотрел на него, что очнулся, лишь став глубоким стариком. Странно, что он не умер от жажды, холода и голода. Хотя, возможно, дарх сам дает силы тому, кто на него смотрит.
Силой заставив себя оторвать взгляд от дарха (ощущение при этом было такое, как однажды зи¬мой, когда она по глупости лизнула полозья са¬нок), Ирка повернулась к Арею спиной. Она по¬нимала, что оказывать помощь мечнику не надо. И перевязывать его не надо. Раны он залечит и сам.
Увидев, что валькирия-одиночка уходит, Ан¬тигон прыгнул и повис у хозяйки на ноге.
— Что вы делаете, хозяйка? Вы что, все забыли?
Если не будет дарха, вы лишитесь шлема и доспе¬хов!.. Вы убиваете себя, госпожа!
— Плевать... Ты не понимаешь, Антигон! И ни¬когда не поймешь! — сказала Ирка устало.
Честный кикимор действительно ничего не понимал. Зато умел разбираться в интонациях. Руки Антигона разжались. Он отпустил ногу и об¬реченно потащился за Иркой. Когда они уходили, Арей набрался сил уже настолько, что лежащий на земле меч медленно, рывками подползал к его ладони.
Отойдя шагов на двадцать, Ирка остановилась. Она внезапно поняла, что никуда идти не нужно. Да и куда теперь спешить? Ее жизнь закончена. За¬дание провалено. Копье и шлем почти утрачены. Два-три штриха, и все.
Ирка уже очерчивала наконечником копья круг для телепортации, когда кикимор хлопнул себя по лбу.
— Ой, булаву забыл! Не оставлять же! — охнул он и ненадолго отбежал.
Ирка едва заметила его отсутствие. Она ощу¬щала себе обреченной. Она смотрела на свои но¬ги и думала, что вскоре они станут мертвыми. Бу¬дут лежать на коляске, а Бабаня станет укладывать их, точно два синих бревна. Что ж, лучше так, чем копьем срывать дарх с раненого. Через свою жизнь перешагнуть можно, а через подлость нет. Под¬лость как стеклянная гора, вершина которой в не¬бесах, а подножье в Тартаре. Один раз начав сколь¬зить, скользишь бесконечно.
— Ну что, хозяйка? Мы в «Приют валькирий»? — бодро спросил вернувшийся Антигон.
Ирка усмехнулась. Ее существо заполнилось странной, обреченной отвагой. Теперь она не моргнув глазом шагнула бы и в доменную печь. Страх только тогда остается страхом, когда суще¬ствует иллюзия спасения. Если же дорога идет дальше без развилок, то нет и страха.
— Пускай будет в «Приют», — сказала Ирка.
Когда они материализовались посреди комна¬ты в «Приюте валькирий», Ирка устало рухнула в гамак. Скрип гамака о деревянную балку убаюки¬вал ее, расслаблял. Не хотелось ни о чем думать, ничего знать.
Антигон сразу взял ведро и, прихрамывая, от¬правился за водой.
— Чаечку сделаем. Бубликов украдем. Чаечек с бубликами — вкусно до тошноты! — бормотал ки¬кимор.
Скоро он вернулся и с таким рвением стал суе¬титься в углу, переливая воду из ведра в чайник, что Ирка испытала острое подозрение.
— А ну подойди! — велела Ирка. Антигон брякнул ведром.
— Зачем, хозяйка?
Ирка свесила с гамака ноги.
— Подойди! — повторила она властно. Антигон осторожно приблизился. Примерно
с таким же желанием подходит собака, которая сделала что-то недозволенное и справедливо опа¬сается трепки.
— Что у тебя в кармане? — спросила Ирка, за¬метив, что кикимор скосил на него глаза.
— Ничего, хозяйка!
— А ну покажи!
— Хозяйка! Неужели вы способны шарить по карманам у своего старого бедного слуги? За все мои старания, за все гадости, что я вам сделал... Но¬чей не спал... то есть спал... прокисшее варенье ел...
Нос Антигона уныло зашмыгал. Понимая, что препираться он будет до бесконечности, Ирка подтащила его к себе и сунула руку ему в карман. Страшная боль обожгла ей пальцы. Пробежала по кисти и растаяла где-то в районе локтя. Стиснув зубы, Ирка выдернула из кармана у кикимора длинную сосульку.
Мгновение — и она узнала его. Да и можно ли было не узнать дарх, который она так долго раз¬глядывала полчаса назад!
— Ты его украл, Антигон! Сказал, что идешь за булавой, а сам... Я просто идиотка! — крикнула Ирка.
Не отдавая себе отчета, что делает, она замах¬нулась на Антигона. Тот подставил ей свою смеш¬ную голову с такой радостной готовностью, что Ирка спохватилась. Вот уж точно — задумала на¬казать зайца морковью!
— Еще не поздно. Так и знай. Я верну его Арею! — твердо сказала Ирка, вставая и начиная готовиться к телепортации.
К ее удивлению, Антигон даже не попытался ей помешать. Более того, он не скрывал своего торжества.
— Возвращайте, если хотите, ужасная хозяйка! Только поздно уже! — нагло заявил он.
— Поздно?
— Нет уже эйдосов — тю-тю! Я отдал их пажу Бэтлы, а он своей госпоже! Теперь они уже у света. Можете отрубить мне голову и съесть ложкой мозги, если это не так...
— Пажу Бэтлы? Когда ты его видел?
— Когда ходил за водой. Я вызвал его, и он ждал меня тут, за деревьями, — хихикнул Антигон.
Ирка увидела, что затычка из дарха Арея выта¬щена, а в самом дархе нет ни единого эйдоса.


Файл скачан с сайта http://tanya-grotter.ru