Мефодий Буслаев. Лёд и пламя Тартара

Глава 6
ЛИЧНАЯ ЕВА АДАМА ХАВРОНА

— Ну и негодяй же наш моло¬дой друг! — сквозь зубы проце¬дил Фрейде. — Да, это один из на¬ших красивых struggle for lifer'ов. Скульптор повторил это слово и сделал на нем ударение: struggle for lifer'ов - так он называл новую породу хищников, для которых «борьба за существование», это замечательное открытие Дарвина, служит лишь научным обоснова¬нием всякого рода подлостей.
Альфонс Доде. «Бессмертный»

Эдя Хаврон был бестолков той несуетливой, но устойчивой бестолковостью, которая мешает подолгу задерживаться на одном месте и вечно заставляет искать приключений на свою голову. Вследствие этой жажды новизны весь конец зи¬мы и всю весну, до середины мая, Эдя барахтался в топкой трясине неприятностей.
Не задерживался ни на одной работе, отовсю¬ду вылетал, насмерть грызся с сестрой и строил бредовые планы в духе того, чтобы уехать в Ма¬рокко на сезонный сбор апельсинов. Остановило его отсутствие заграничного паспорта и хрониче¬ская безграмотность: он представления не имел, когда именно эти самые апельсины созревают.
По ходу дела Эдя познакомился с девушкой Катей и месяца два встречался с ней с упорством человека, у которого слишком много свободного времени. Не исключено, что он даже женился бы на ней рано или поздно, но у Кати оказались дру¬гие планы.
9 мая (нашла денек!) она променяла Эдю на финна-баптиста. Тот ходил по квартирам и раз¬давал брошюрки, в которых сообщалось, что гря¬дет конец света и надо немедленно спасаться. Ка¬тя оставила финна пить чай, выведала все под¬робности его одинокой личной жизни и быстренько спаслась. Оскорбленный до глубины души, Хаврон непременно оформил бы финну физиономию по старинному дедовскому рецеп¬ту, чтобы уважал хотя бы 9 мая, но Катя заблаго¬временно отправила «горячего финского парня» сажать картошку на дачу к своему дедушке. У де¬душки было двадцать соток под Калугой, что дава¬ло всем родственникам повод дразнить его «кар¬тофельным магнатом».
Эдей овладела хандра. Нужно было искать ра¬боту, но одна мысль, что надо покупать газету и звонить-звонить-звонить, рождала противный сосущий холодок у него под ложечкой. К тому же у Эди была теория: когда дела не идут, не следует залегать на дно, а нужно вышибать клин клином. Шуметь, буянить, устроить грандиозный кутеж, показать судьбе, что вот он я, тут, обрати на меня свое благосклонное внимание!
Остававшиеся деньги Эдя решил разделить на две кучки: одну прогулять за вечер, приманив уда¬чу, а другую оставить, пока не прояснится с рабо¬той. Но и тут вышла неувязка. В ресторане Эдю стал задирать парень с соседнего столика. После короткого невнятного объяснения у фонтана в ду¬хе «Слышь, братан!» — «Че те надо?» парень врезал Эде, а Хаврон ему. Парень попал Эде в скулу с ле¬вой руки, а Хаврон парню в подбородок с правой. Когда «слышь, братан!» выполз из-под стола, вы¬яснилось, что у него красная книжечка. Якобы он находился при исполнении, а Хаврона не зади¬рал, а хотел проверить документы. Затеялась тре¬вожная, с опасным душком история. В результате Эдя расстался не с половиной денег, а со всеми, радуясь, что отделался относительно легко.
Вечером следующего дня Эдя сидел дома, при¬кладывал к скуле лед и, тоскуя, доводил сестру до белого каления. Зазвонивший телефон прервал Эдины расспросы. Зозо сорвалась со стула и взгля¬нула на брата с такой мольбой, что Хаврон вспом¬нил, что сердце — это не просто мышечный орган
— Ну так и быть. Я как раз собирался уйти! По¬ка, сеструндия!
Хаврон обулся, на случай вечернего холода за¬вязал рукавами на поясе свитер и вышел из дома. У подъезда он остановился в глубокой и неожи¬данной задумчивости, разглядывая круглую радо¬стную луну, к которой хотелось пририсовать маркером глаза, рот и уши. К счастью, в распоря¬жении Эди не оказалось лестницы достаточного размера, иначе бы он непременно это сделал.
Бывают дни, когда мы вдруг начинаем совер¬шать странные, почти бессознательные Поступки Что-то ведет нас куда-то или, напротив, откуда-то уводит. Мы пьем кофе, сидим на работе, передаем деньги в маршруте, спим, смотрим телевизор — и все это время неведомая сила перебрасывает нас из одного неизвестного нам пункта в другой пункт, известный, но не нам. И что это за сила — добро или зло, не знает никто, ибо она в равной степени может оказаться как тем, так и другим Возможно, сила эта зовется иначе — судьба.
Именно такой судьбоносный день был сего¬дня у Эди. Дворами он вышел на шоссе и сел в троллейбус. Какой у него номер и маршрут, Хаврон заметить не успел. Не исключено, что сработал инстинкт авантюризма, который заставляет человека вскакивать в первый же попавшийся транспорт.
Двери троллейбуса закрылись, и он, как кит Иону, повлек Эдю в своей гудящей утробе незна¬мо куда. Эдя мягко подпрыгивал на кургузом ди¬ванчике, внутри которого ощущались пружины, и размышлял — из спортивного, впрочем, интере¬са — где в конце концов окажется. Москву он знал, как почти всякий москвич — отдельными моза¬ичными кусками, выстриженными из большой карты вселенной, и выброшенный из окружения привычных строений сразу начинал ощущать се¬бя путешественником, впервые попавшим в не¬знакомый город.
В троллейбусе Эдя был почти один. Какие-то случайные люди входили и выходили, не остава¬ясь надолго ни в салоне, ни в памяти. Мимо за¬брызганных грязью окон ползли бесконечные дома. Примерно через час троллейбус неожидан¬но перестал утробно сотрясаться и разом распах¬нул все двери. Выглянув, Хаврон увидел впереди вереницу замерших троллейбусов с опущенными усами. Эдя вышел и, не имея никакой цели, напра¬вился мимо длинного деревянного забора, окле¬енного афишами. За забором что-то хронически строилось. Лучи прожекторов скрещивались на подъемном кране. В вечернем воздухе усталым дятлом звучал отбойный молоток.
Когда забор закончился, рядом выпрыгнула неширокая речка, и Эдя сообразил, что он нахо¬дится у Яузы, рядом с Библиотекой иностранной литературы. Было уже совсем поздно. Наступил тот час, когда прохожие становятся осторожны и пугливы, и только отчаянные собачники выгули¬вают на куцых островках московской природы своих уставших от мегаполиса псов.
Но сейчас и собачников не было: Яуза точно вымерла, и лишь светофоры продолжали упрямо дирижировать воображаемым движением. Эдя дошел до круглого мостика, переброшенного че¬рез Яузу, и хотел пройти мимо, не переходя реки, как вдруг на перилах моста увидел тонкую фигу¬ру, балансирующую с расставленными руками. Это была девушка в светлом платье. Лица ее Эдя не видел, разглядел лишь щеку и темные волосы. Хаврон понял, что если он сейчас крикнет, то де¬вушка скорее всего сорвется в воду. Девушка тем временем шагнула к самому краю, покачнулась, но, не набравшись решимости, отступила.
Эдя стал осторожно приближаться. Он был уже метрах в трех и готовился к броску, когда де¬вушка заметила его. Повернулась. Ее бледное ли¬цо казалось в темноте смазанным. — Назад! Прыгну! — крикнула она.
Эдя сделал шаг назад, подошел к перилам и за¬глянул в воду.
— Ну и зачем? — спросил он.
— Не ваше дело!
Хаврон равнодушно плюнул в реку.
— Ну не мое — так не мое. Я не настаиваю. И часто вы здесь купаетесь?
— Купаюсь? — не поняла девушка.
— А что же еще тут можно делать? Прыгать нужно с Крымского моста. Там это капитально и надежно. С этого же мостика на Яузе насмерть можно только простудиться и то при большом везении. Если, конечно, вы не участница конкур¬са на самые длинные сопли.
— Мне не смешно! Я прыгну!
— Да прыгайте, прыгайте! Я разве против? Имейте в виду, я выуживать вас не буду. Сами вылезете вон по той приваренной лесенке. Такси я вам, так и быть, поймаю, но платить за него вы будете сами. Я беден как таракан, платящий алименты слонихе! — предупредил Эдя.
— Послушайте, вы! Чего вам от меня надо? Шли себе и идите! У вас что, своих дел нет? - жалобно крикнула девушка.
Эдя заверил ее, что свои дела у него имеются в достаточном количестве.
— Вот и идите делайте свои дела!
— Хорошо, я согласен. Вы меня слушаете?
Я пройду мимо, вы меня пропустите, а потом прыг¬нете. Я слабонервный. Кошмарные сны на тему ку¬пания в грязной реке мне ни к чему!
Девушка заколебалась. Эде показалось, что особенно ее зацепило слово «сны».
— С какой это стати я должна беречь ваши нервы? — спросила она.
— Мои нервы нельзя не беречь. У меня жена и шестеро детей.
— У вас, правда, шестеро детей? — усомнилась девушка.
— Пока нет, но будут. Я сторонник здоровой демографии, — заверил ее Хаврон.
Девушка сердито замахала руками, сохраняя равновесие.
— Вы что надо мной смеетесь? Я ведь, правда, брошусь! — сказала она плачущим голосом.
— Угу-угу... Да вы уже двадцать минут бросае¬тесь! Создаете на мосту затор и вообще мешаете перелету пингвинов с Южного полюса на Север¬ный... Все, я иду! Мне надоело! — решительно зая¬вил Эдя.
Он ощутил, что настал выгодный момент. На¬свистывая, Хаврон сделал первый шаг и остано¬вился. Девушка пристально следила за ним. Он сделал еще шаг, сократил дистанцию до метра, а затем, внезапно бросившись к ней, обхватил де¬вушку за ноги.
Девушка закричала, стала царапаться, однако Эдя уже осторожно, как цыпленка, стащил ее с пе¬рил. Она несколько раз рванулась, но вдруг, осла¬бев, разрыдалась бессильно и тихо. Хаврон сму¬тился. Ему давно не приходилось иметь дело с женскими истериками. Ведьмы, вроде Зуймурзунг, с которыми он часто общался последнее время, истерики устраивают редко, от них следу¬ет ждать буйств и дебошей, — и тогда главный ре¬цепт выживания: держаться подальше, прикрывая голову от летящих предметов.
Все, что Эдя додумался сделать — это прижать девушку к себе и тихонько покачивать ее из сто¬роны в сторону. Он смутно помнил, что так дела¬ла его мать, когда в десять лет, прыгая с крыши са¬рая на даче, он сломал себе ногу, и потом сосед на мотоцикле с коляской вез его, описавшегося от боли, за двадцать километров в райбольницу.
Неизвестно, помогло ли это средство или ка¬кое-то другое, но рыдания постепенно стихли, сменившись непрерывным иканием. Девушка уперлась Хаврону руками в грудь и спокойно по¬просила:
— Хватит! Отпустите меня!
— Вы уверены, что не будете плеваться, кусать¬ся, лягаться и пугать рыбу в Яузе? — осторожно уточнил Эдя.
— Уверена. Теперь я не брошусь. Это было бы слишком комично, — сказала девушка.
Хаврон отпустил ее и, сбежав с мостика, оста¬новил проезжавшую «шестерку». Тем временем девушка, не дожидаясь его, отошла шагов на два¬дцать. Эде пришлось догонять ее и почти силой затаскивать в машину.
— Где вы живете?
— А вам зачем?
— Куда вас отвезти? — повторил Хаврон устало. Он уже сожалел, что его занесло на Яузу. Если
кому-то хочется утопиться — милости просим. Теперь же, сказав «А», волей-неволей приходи¬лось говорить «Б». Эдю куда больше прельщала перспектива выбросить эту особу у первого же метро. С другой стороны, совсем не факт, что она вообще доберется домой этим вечером. Слишком много в городе способов свести счеты с жизнью. Девушка, вероятно, уловила что-то в его голо¬се, потому что, взглянув на него уже с меньшей настороженностью, сказала:
— Мосфильмовская улица.
— На Мосфильмовскую, — повторил Эдя води¬телю, пытаясь сообразить, в состоянии ли девуш¬ка расплатиться за такси. Тех денег, что были у не¬го у самого, едва хватило бы на идиллическую по¬ездку в метро.
Водитель — а это был типичнейший бомбила восточных кровей — страстный как Мамай и знавший Москву как поляки, сгинувшие под руко¬водством Ивана Сусанина, — кивнул, и убитая «шестерка» начала двигаться в приблизительно верном направлении.
Девушка молчала. Эдя украдкой разглядел ее и понял, что, составляя первое впечатление о ней, допустил две неточности. Первая заключалась в том, что девушка, показавшаяся ему вначале се¬рой мышкой, была на самом деле красива, при¬чем именно той красотой, которая позволяет говорить сразу о красоте, перешагивая разгон¬ные стадии «бывает и хуже», «ноги ничего, пря¬мые» и «хорошенькая». У нее было то продолгова¬тое, совсем не хищное, но четко очерченное ли¬цо, какое нередко изображают на византийских иконах — лицо с тонким носом и темными, не сомкнутыми на переносице бровями. Вторая не¬точность состояла в определении ее возраста. Те¬перь в такси Эде ясно видно было, что перед ним не вчерашний подросток, а девушка лет двадцати двух.
— Почему вы не дали мне прыгнуть? Разве вам было не все равно? — спросила девушка, заметив, что Эдя на нее смотрит. Пока что она пряталась за «вы» и не подпускала Хаврона на расстояние «ты».
— А шут его знает. Думал, все равно. Оказалось, не все равно, — сам себе удивился Эдя.
Некоторое время он порылся в своих неслож¬ных чувствах и спросил:
— Вас как зовут?
Девушка почему-то смутилась.
— Анна... Аня, — ответила она, помедлив.
Хаврон усмехнулся. Многие девушки почему-то именно так сообщают свои имена, будто это главная тайна, которую им доверила родина.
Эдя заверил ее, что догадывается, что Анна — это Аня, а не Неонила. Тут Эдя слегка сбился, не¬довольный качеством шутки. Сплошь и рядом так бывает. Начал шутить и понял, что запорол. И рад бы замолчать, да отступать поздно. Тут остается только добавить уверенности в голосе и ехать на танке дальше.
— А вас как зовут? — спросила Аня. Эдя хмыкнул.
— Ну мы прямо как в детском садике. «А сколь¬ко тебе годиков? А где твоя мама?»
— Почему бы и нет? Детство — самое светлое время в жизни человека, — убежденно сказала Аня.
— Угум. Светлое. С точки зрения пенсионера. Сами дети так никогда не считают... Хм, Эдуард меня зовут, — сказал Хаврон. Он ненавидел свое полное имя. Впрочем, как и свою не слишком звучную фамилию.
Мелькали дома с редкими освещенными четы-рехугольниками окон. Эдя смотрел в окно справа. Аня — в окно слева. Бомбила терзал ручку авто¬магнитолы, и она захлебывалась в случайных зву¬ках.
Девушка еще продолжала по инерции всхли¬пывать, но уже намного реже — успокоилась. Ко¬гда она вновь повернулась к Эде, ее глаза уже смотрели по-другому — наивнее и мягче. Хаврон подумал, что в жизни она не такая резкая, как ему показалось вначале.
— Ну вот вы... вот ты и успокоилась! Все вновь стало апельсиново! — сказал он оптимистично.
— Апельсиново?
— Ну да. Несчастного человека сразу видно. Он точно раненая антилопа бредет по саванне и умоляет, чтобы его поскорее добили.
— И что надо? Добить? — резко спросила де¬вушка.
— Да нет. Скорее помочь... Правда, тут есть од¬на проблема... — осторожно сказал Эдя.
— Какая? — голос девушки звучал уже не так категорично.
— Существует риск, что антилопа войдет во вкус и будет прикидываться раненой даже в здо¬ровом состоянии, отравляя жизнь себе и другим. Вот таких антилоп лучше, пожалуй, добить, — сказал Эдя задумчиво.
В теории он был гораздо циничнее, чем на практике. Такое бывает сплошь и рядом. На сло¬вах готовы идти по трупам, а сами жалостливо ос¬вобождаем мух, заточенных между рамами.
Разговор возобновился. Эдя уже не пытался юморить из всех положений, как кот, всегда па¬дающий на лапы, и на время стал вполне вменяе¬мым человеком. Водитель, отгороженный от них стеной музыки, не мешал. По всем признакам, он был человек самодостаточный. Изредка он хло¬пал ладонью по рулю и что-то произносил, обра¬щаясь явно сам к себе.
В сумке у девушки пискнул мобильник, сооб¬щая, что пришло сообщение. Аня рассеянно по¬тянулась за телефоном, просмотрела сообщение и, не отвечая, удалила. Умный Эдя заключил, что отправитель сообщения удален из сердца еще раньше.
— Так почему, если не секрет, ты решила прыг¬нуть с моста? — спросил он.
Аня нахохлилась, как больной голубь, сидя¬щий зимой у теплой отдушины в подвал.
— Мне было физически плохо, — сказала она.
— Логика прослеживается. И ты решила, что, если искупаешься, тебе будет физически хоро¬шо? — уточнил Эдя.
— Нет. Я подумала, что если умру, то голоса ос¬тавят меня в покое, — ответила девушка.
Произнесено это было совсем просто, как обычное озвучивание факта.
— А-а-а! Голоса! Ну тогда... да... понимаю... — озадаченно протянул Эдя.
Он с детства побаивался людей, которые слы¬шат потусторонние голоса. Мало ли, что у этого голоса на уме. А ну как он скажет: «Детка, облей кипятком Эдю Хаврона и пырни его ножом!»
Минут десять они молчали, разглядывая узкую полосу дороги в лобовом стекле. Машина неслась по ночной Москве с неразумной отвагой. Рем¬ней — не только задних, но и передних, в автомо¬биле не существовало в принципе. Бомбила же явно скучал по горной серпантинке. Эде перио¬дически начинало казаться, что его колымага мо¬жет затормозить только о столб. С другой сторо¬ны, тот факт, что бомбила до сих пор был жив, по¬зволял надеяться, что он разобьется не сегодня, а в какой-то другой день.
— Вы, конечно, думаете, что я больная. Или просто мне не верите! — произнесла Аня с замо¬роженной улыбкой.
Эдя насторожился. Когда он работал в ресто¬ране, с такой улыбкой у него обычно просили взять вместо уплаты по счету кольцо или теле¬фон.
— Почему не верю? Я по жизни доверчивый.
Во все верю, даже в зелененьких человечков — сказал он.
Аня сунула руку в сумочку и достала очки. Ме¬таллическая оправа, выпуклые стекла. «А... так вот почему у нее такие таинственные и беззащитные глаза! У всех очкариков такие! Это их визитка!» — подумал Эдя.
— С очков все и началось, — сказала Аня.
Эдя почти не удивился. Уж так его устроила природа, что он редко чему-то удивлялся.
— Напрасно. Очкарики обычно долго живут. Некоторые даже по сто лет, — сказал он утеши¬тельно.
Аня посмотрела на него с недоумением.
— У нас тоже в детском садике был подобный кадр. Разбил очки и, боясь, что дома накажут, по¬пытался покончить с собой, проглотив колеса от игрушечного грузовика, — продолжал развивать мысль Эдя.
— И что, его наказали?
— Да. Прямо в садике. За грузовик.
— Он, конечно, не умер?
— В ближайший год точно нет. А потом садик кончился, и судьба нас навеки раскидала. Но сда¬ется мне, что он жив до сих пор, если не стал гло¬тать колеса посерьезнее.
Аня невнимательно кивнула. Судьба знакомых
Хаврона не слишком ее занимала. Она смотрела на оправу в руках и колебалась.
— Наденьте! Я хочу... Хотя неважно... Просто наденьте! — велела она.
— Я и так неплохо вижу.
— Наденьте!
Хаврон пожал плечами и послушно надел оч¬ки. На его широкое и скуластое, с явной приме¬сью татарских кровей лицо оправа натянулась неохотно, как детский носок на лапу баскетболи¬ста.
— Что-нибудь видите? — спросила Аня напря¬женно.
— Нет.
— Как нет? — встревожилась девушка.
— Пока не проморгался...
Глаза у Эди, как у всякого непривычного к оч¬кам человека, сразу стало ломить. Центр лба за¬ныл. Захотелось размять его костяшкой указа¬тельного пальца. Наконец зрение сфокусирова¬лось и, повернувшись к окну, Эдя различил все те же дома с редкими пятнами окон.
Аня напряженно ждала.
— Брр! И как люди в этом ходят? Все расплыва¬ется!
— Ну хоть что-то вы видите?
— Дома. Теперь вижу столб. Интересно, в каком архитектурном стиле он выполнен? — ехид¬но спросил Эдя.
Девушка даже не улыбнулась.
— Дома - это да... Они не меняются. А теперь посмотрите на водителя! — нетерпеливо велела она.
Эдя посмотрел на водителя.
— Ну как, видите?
— Ага, вижу. Ну сидит чувак, баранку крутит, — подтвердил он, зная, что водитель, оглушенный музыкой, все равно его не услышит.
Аня кивнула.
— Ясно. То есть никакой изнанки мира, ника¬кой внутренней стороны подкладки, за которой жизнь прячет портняжные швы и фанерные, под¬битые брусом, части декораций, вы не видите? — спросила она без удивления.
Эдя осторожно кивнул. Он опасался девушек, которые говорят сложными предложениями. Аня протянула руку и сняла с него очки.
— Значит, дело не в очках. Дело в том гвозде, о который я укололась. Или не знаю уж, что это бы¬ло, — сказала она.
— О каком гвозде? — не понял Эдя.
— Это длинная история. За неделю до Нового года меня сбил велосипед.
— Велосипед? Зимой? Издеваешься?
— Серьезно. Какому-то не в ту сторону выросшему мальчику взбрело в голову полихачить на гололеде. Мои очки слетели и провалились сквозь решетку. Знаешь решетки в асфальте для стока воды?
— И ты, конечно, стала доставать? — спросил Эдя.
— Попыталась. Я заглянула внутрь, но ничего не увидела. Только то, что там неглубоко. Я кое-как просунула кисть — сбоку асфальт был вы¬щерблен, а так бы рука не пролезла — и стала ша¬рить. Ну и гадость же! Раскисшие листья, мусор. Но очки я все-таки нашла. А когда уже вытаскива¬ла руку, в нее что-то впиявилось.
— Гвоздь?
— Или что-то еще. Может, стекло или прово¬лока? Я вообще не поняла, откуда что взялось. Бы¬ло дико больно. Я ощутила холод и сразу жар.
Аня протянула Эде руку, и он разглядел на тыльной части ладони шрам сантиметра в три.
— Долго зарастал? — спросил он сочувственно. Аня вскинула глаза и сразу их опустила.
— Нет. Почти мгновенно. Минут за десять за¬рос — так вообще не бывает. Повезло.
Она нервно засмеялась, поняв, что сказала: «Повезло».
— В общем, с тех пор все и началось. Всякий раз как я надеваю эти очки, мне мерещится всякая чушь. Я вижу цвета, вижу мысли, знаю истинные желания каждого человека... Ужасно! — тихо ска¬зала Аня.
— В самом деле? Ну и какое у меня сейчас же¬лание? — усомнился Эдя.
Аня надела очки и посмотрела на него.
— Мне что, вслух сказать? Или можно сразу на¬чинать кусаться? — спросила она спокойно.
Хаврон смутился.
— Ну не такое уж оно и истинное... Так, сиюми¬нутное, — буркнул он, все еще уверенный, что слова девушки блеф.
Аня усмехнулась.
— Значит, не веришь. Есть один способ, чтобы и ты увидел. Хочешь рискнуть? — предложила она.
— Ну если это не очень больно.
— Это больно. Но не очень, — сказала Аня. Прежде, чем Хаврон успел спросить, что
именно она собирается сделать, Аня быстро взяла его руку и запустила в нее ногти. Не очень глубо¬ко, но все же появились царапины и выступила кровь.
— С ума сошла?
— Молчи. Взгляни на водителя еще раз и ты увидишь то, что вижу я!.. И не дергай руку, контакт нельзя разрывать! — приказала Аня.
Она смотрела не на Эдю, а вперед. В выпуклых стеклах очков скользили желтые огни фонарей.
Хаврон послушался и посмотрел. Водитель¬ское кресло исчезло. Сидевший перед ним бом¬била казался сотканным из сияния. Зелено-фио¬летовое внутри, снаружи оно постепенно размы¬валось, выбрасывая тонкий световой луч в районе темени. Различался алый пульсирующий круг сердца. Эдя всмотрелся и правее сердца, в не¬скольких сантиметрах над солнечным сплетени¬ем, различил золотистую точку.
Хаврон ощутил сухость во рту. Эде вспомни¬лось, что в школе у него был приятель, назойливо мечтавший об очках шпиона, позволяющих ви¬деть сквозь предметы. Парень на этом буквально зациклился. С пеной у рта спорил с теми, кто го¬ворил, что таких очков не существует. Его даже побаивались: а ну как бросится? Однако эти стек¬лышки были куда серьезнее пресловутых очков разведчика. Они всего человека превращали в па¬литру красок. Хаврон выдернул у Ани свою руку. Странное наваждение исчезло.
— Видел? — спросила Аня.
— Что это? Приборы ночного видения для снайперов легли в основу массовой коллек¬ции? — спросил Эдя хрипло.
— Сама не знаю. Но я безумно устала. Ты видел это одну секунду и испугался, а я вижу почти по¬стоянно.
Неожиданно Аня всхлипнула и прижалась к
его плечу лбом. Эдя, не привыкший к женским слезам, ощутил себя большим псом, хозяйка ко¬торого странным образом завыла. Ему захотелось подвывать и вертеться на месте.
— Я, конечно, понимаю, что очки эти странно¬ватые, даже очень, но с моста-то зачем бросать¬ся? — спросил он растерянно.
Аня закрыла глаза. Ее пальцы сомкнулись на бицепсе Эди, и Хаврон тотчас по пижонской мужской привычке неосознанно напряг мышцы.
— Это невозможно. Я почти не могу спать. По¬стоянно слышу голоса. Ты вот сейчас посмотрел на этого водилу, и всю ночь будешь видеть его сны, и знать все, о чем он думает, и все дурное, что он когда-либо сделал, начиная едва ли не с пяти лет... А теперь представь, что творится со мной. Очки у меня уже давно, и я видела сотни, тысячи людей. Едва я закрываю глаза, как слышу хор мно¬жества голосов. Кто-то плачет, кто-то смеется, кто-то в истерике, один даже уже умер, и я умира¬ла вместе с ним... Я так больше не могу. Я чувствую, что схожу с ума. Или уже сошла.
Эдя задумался.
— Ты видишь все эти глюки только когда ты в очках? Так? А если их не носить? — спросил он.
— У меня зрение минус пять. Без очков я как летучая мышь.
— Так выбрось и купи другие. Иногда проще выбросить очки, чем прыгать с моста, — предпо¬ложил Эдя.
Аня усмехнулась.
— Думаешь, я не пыталась? Все другие очки трескаются прежде, чем я успеваю коснуться оп¬равой переносицы... А эти... Их невозможно поте¬рять! Я и в маршрутке их специально забывала. И в кислоту бросала, и просила одного мужика в гаражах разварить их сваркой. И все равно они через час оказываются у меня в сумке!
— Тупик прям какой-то. Без очков ты не ви¬дишь совсем ничего, а в очках ты видишь слиш¬ком много. И избавиться от очков нельзя, — под¬вел черту Эдя.
— Самое страшное, что я потеряла веру в лю¬дей. Ты даже не представляешь, как это ужасно: не верить людям и всех подозревать. Теперь все они кажутся мне опасными, темными, я их боюсь, почти всех... Ты даже представить не можешь, ка¬кие дикие, нездоровые мысли и желания бывают порой у самых милых с виду людей, — сказала Аня подавленно.
При упоминании о нездоровых мыслях Эдя по¬чувствовал себя неуютно и решил сменить тему.
— Ты что, про всех все знаешь? И что ты, ска¬жешь, положим, о нашем водиле? — спросил он недоверчиво.
Аня кивнула и надела очки.
— Тебя какое его прошлое интересует? Дав¬нее? Недавнее? — спросила она грустно.
— Недавнее.
Аня взглянула на шофера.
— С чего начать? Конечно, с дурного?
— Почему с дурного?
— Потому что люди почему-то желают знать друг о друге только дурное... Позавчера он вез в машине двух женщин из ресторана и одна забыла сумочку. Он ее не вернул, хотя они и трезвонили на мобильник, оставшийся в сумке. Неделю назад отбил на парковке зеркало у белого «Вольво», по¬царапал бок и быстро смылся... А два месяца назад бумажник вытряс у пьяного. Фамилия Самойлов. Вез его в Сокольники. Ну это еще так, мелочи! Бы¬вает и хуже. Порой и пострашнее чего узнаешь. Одних убийц сколько по улицам ходит — толпы.
— Да, весело, — протянул Эдя и задумался.
Он молчал. Молчала и девушка. Теплыми вол¬нами по их лицам скользили огни проспектов. Теперь они, кажется, ехали по набережной. Эдя точно не был уверен: не вглядывался. Некоторое время спустя машина свернула куда-то и неожи¬данно остановилась.
— Приехали! — сказала Аня.
Она вышла, Эдя — за ней. Водитель высунул го¬лову из окна, ожидая, пока с ним расплатятся.
— Кто платить будет? — поинтересовался Эдя.
— У меня нет денег, — виновато шепнула де¬вушка.
Хаврон присвистнул.
— Может, кольцо ему отдать?
— Обойдется, — решительно сказал Эдя.
Он наклонился к водиле и милицейским голо¬сом сказал:
— Деньги возьмете у гражданина Самойлова, которого везли в Сокольники. Он просил при¬слать сдачу почтовым переводом, — сказал он.
— Чта-а-о? — растерялся водитель.
— А то. Бумажники у пьяных таскать не надо!
— Слушай, дорогой, какой бумажник?!
— И сумочки забытые надо пассажиркам воз¬вращать! И когда зеркальца у «Вольво» отбиваешь, останавливаться! Что, забыл про «Вольво»? Госно¬мер У 685 АЕ. А теперь предъявите, пожалуйста, документики! — сурово сказал ему Эдя.
Номер он сочинил с ходу. Едва ли, торопясь уехать, бомбила успел его заметить. И вообще Эдя стрелял в пустоту, наугад. Девушке он до конца не верил. Вдруг это все полный бред, и бомбила вы¬скочит сейчас с монтировкой. Эдя даже пригото¬вил ногу, чтобы ударить по дверце сразу, как она начнет открываться. Но вместо этого водитель что-то сердито промычал и трусливо принялся выкручивать руль у стоящей на месте машины.
Эдя едва успел отскочить, пропуская рванувшую¬ся «шестерку».
Аня уже стояла у подъезда. Набирала код. Эдя почувствовал, что она сейчас уйдет, причем уйдет даже не обернувшись, и вдруг, подчиняясь не знаю уж чему — досаде, порыву, капризу, — быст¬ро обнял ее за плечи и поцеловал. Девушка не от¬странилась, но и не ответила.
— Зачем? — спросила она.
Эдя озадачился. Это была первая девушка, ко¬торая после поцелуя задавала ему вопрос «за¬чем?». Особенно если сама наверняка знала ответ.
— На спрос. А кто спросит — тому в нос, — ска¬зал Эдя.
Он часто повторял эту расхожую детскую фразочку, когда у него заканчивались аргументы. И, как ни странно, срабатывало.

Файл скачан с сайта http://tanya-grotter.ru