Предсмертный танец Дездемоны был красив. Она умирала, а Отелло с пустыми безучастными глазами смотрел на это: на лёгкий шарф, игравший с воздухом, на взбрасывание стройных белых ног под белыми складками ночного платья. На груди этого платья набухало алое пятно, и движения девушки становились всё дёрганнее и фантастичнее. (Если я буду умирать не своей смертью, то обязательно буду танцевать: вложу в движения всю любовь к жизни и людям, всю мудрость, которая накопится во мне, так, чтобы каждый, кто увидит этот танец, понял для себя в жизни что-то главное) Дездемона старалась не смотреть на любимого -- это было слишком больно, больнее, чем этот смертельный удар -- она смотрела в небо, где начинали зажигаться первые звёзды. "Ещё одну минуту!" -- шептали губы, "Ещё одна минута", -- соглашалась листва каштанов, говорившая в этот вечер голосом Бога. А когда прекраснейшее из женских тел успокоилось на полу летней террасы, на эту же плитку со звоном упал кинжал, и обезумевший громко разрыдался. Он плакал над телом любимого и дорого существа, сотрясая рёвом отчаяния глубины сада... Прижимал к груди девушку, трогал пальцами щёки, брал за подбородок, заглядывая в глаза, стонал словами "люблю тебя" и целовал в розовые губы, пытаясь оживить их.
Кровь и слёзы... Тога Отелло местами стала красной, а платье Дездемоны -- тёплым, мокрым и солёным. Такими их застал рассвет.