«Пугают адом, соблазняют раем…
А где гонцы из этих дальних стран?»
О. Хайям
Холодный ветер сковывал обессиленных путников, спешащих быстрее очутиться в тёплых квартирах, с чашкой кофе, у экранов телевизоров. Им нужно было приложить немало усилий, чтобы не упасть и не отдаться в лапы этому хищнику. Злой, хладнокровный, безжалостный - он методично отбирал силы, по крупицам, что бы в конце нанести сокрушительный удар, и превратить кожу в скомканный кусок замерзшей плоти.
Макс считал, что в этой борьбе он проиграл. Карманы тёплой крутки не спасали. Пальцы настолько замёрзли, что он совсем их не чувствовал. Нос онемел. Губы потрескались. Тело стало дубовым. Уретра застудилась, и было ясно, что воспаление скоро даст о себе знать.
Шум зимнего ветра и тёмные тучи над головой создавали полную картину отчаяния. Город, и без того серый и унылый, стал ещё больше походить на огромный концлагерь, где издевательства и боль шли не от людей в форме, а от бушующей природы, которая обозлилась на всех обитателей этих бетонных коробок.
Недалеко от жбанов рядом с подъездом, лежал несчастный бродяга. Он не скукожился в позе эмбриона, пытаясь сохранить тепло, а просто лежал на боку, мирно склонив голову. Из одежды на нём было лишь чёрное, стеганое пальто, рванные, потёртые джинсы, шапка-ушанка с огромной дыркой в боку и ужасно грязные ботинки. Это скромное тряпьё не уберегло бродягу от сонной смерти, кою ледяной ветер предоставлял всем, кто был не способен сопротивляться его злости.
Пройдя быстрым шагом пару улиц, Макс услышал, как зазвонил телефон. Мелодия звонка врезалась в уши и трезвонила ещё секунд десять, пока он не решился поднять трубку. Его угнетал тот факт, что придётся вытащить руку из кармана и держать её на холоде.
Дрожащим голосом Макс выговорил:
-Алло!
-Максимка, привет дорогой. Мы сегодня увидимся?
-Зайчик, я сейчас на морозе, иду домой. Давай, я приду, тогда поговорим?
-А, хорошо Максимка. Положи пожалуйста деньги на счёт. Я тебе потом отдам.
-Хорошо, Кать.
-Спасибо дорогой. Люблю тебя.
-А я тебя. Пока.
-Удачи. Не простудись, смотри.
-Ага. Я постараюсь.
Положив телефон и засунув обратно руку в карман, Макс улыбнулся. Теперь он не считал, что проиграл. Даже в такую холодную пору его согревали слова любимой. Приятный, немного детский голос. Вот и всё, в чём он сейчас нуждался. Он знал, что она ждёт его, думает о нём.
А тем временем ветер стал слабее, словно почувствовав, что против него ставят такую силу, как любовь. Но всё это было не больше, чем обман. Холод давал передышку, но лишь для того, что бы через некоторое время разрушить все надежды, и с новой, ледяной силой набросится на своих жертв.
Время неумолимо двигалось к вечеру. Тучи над головой будто наливались чернью, и окружающее серое пространство заполняли частички темноты. Сумерки неистово поглощали всё и вся, давя своим напором на улицы города. Зажглись фонари. Город потихоньку кутался в тёмное одеяло.
Макс прошёл ещё несколько кварталов, стуча зубами, и мысля только о теплоте. Попадись ему хоть какой-нибудь магазинчик, хоть какая-нибудь столовая, он бы согрелся, но нет: единственная аптека в этом районе была закрыта, а магазин с продуктами вообще не попадался ему на пути. В этой части города вообще мало чего было полезного.
Здесь жила бабушка Макса, которая попросила его помочь по дому: вымыть полы, пропылесосить и т.п. Он с не охотой согласился, но после уборки, после долгих и томительных часов генеральной реставрации, бабуля преподнесла ему огромный сюрприз. Фотоаппарат, который Максим желал с 17 лет. Новейший зеркальный фотоаппарат, стоимость которого, была выше её трёх пенсий. На вопрос, откуда у неё столько денег, она ответила коротко и ясно - “Какая разница? Главное, что он теперь твой”
На улице, по которой шёл Максим, через дорогу, рядом с огромным, обветшалым зданием, стоял терминал оплаты. Вспомнив о просьбе своей девушки, Макс перебежал дорогу, на которой машин практически не было, и достал бумажник из заднего кармана джинсов.
Пальцы, которые он не чувствовал, шарили по бумажнику и никак не могли отстегнуть пуговичку. Максим пытался снова и снова, но пальцы его не слушались.
Он готов был закричать от злости, когда из открытого подъезда, того самого обветшалого дома, рядом с которым находился терминал, донеслись тревожные звуки. Буд-то что-то громко упало и разбилось. Шум эхом резонировал от стен окружающих домов. Разрезав тишину быстро и яростно, он так же быстро перестал существовать.
Но как? Какой громкий должен быть звук, что бы сотворить такое эхо? Макс обернулся. Никто, ни один человек, из редких прохожих, не отреагировал, ни одна живая душа не выглянула из окна стоящих домов.
“Неужто все оглохли” – пронеслось у Макса в голове.
Дрожа от холода, но снедающий любопытством он подошёл к дверям подъезда. Снаружи они были чистыми, вымытыми и покрашенными в белый цвет. Но внутри краска вся облезла, дерево прогнило, кое-где виднелась кровь. Чуть поодаль от дверей лежал всевозможный мусор, тряпки, бутылки. Дальше трёх метров ничего не было видно, в глубине густилась тьма. Противная и липкая. Даже стоя на улице, Макс почувствовал запах пыли, грязи и пота, исходившие из подъезда.
Если никто не слышал этого шума, выходит, ему всё это почудилось. Всё это было лишь в его голове.
Если так, то это очень скверно. Максу не хотелось осознавать, что он немного с приветом. Ужасно. Если он не найдёт причину этого шума, то будет до конца своих дней думать о себе как о чокнутом. Такая перспектива его не устраивала. Конечно, во всей этой “ахинее” преобладало обыкновенное любопытство.
Всё ещё дрожа от холода, но с твёрдой поступью, Макс шагнул во мрак подъезда.
Зайдя внутрь, у Макса появились два противоречивых чувства: здесь, в подъезде, даже не смотря на разбитое огромное окно, через осколки которого гулял ветер, было тепло, но смрад забивался в нос и вызвал рвотный рефлекс. И хорошо, и не очень. Пальцы понемногу согрелись и, прикрыв рукой нос, который тоже понемногу “оттаивал”, он прошёл к широкой лестнице, ведущей на площадку к окну.
Квартир не было, по крайней мере, дверей от них. На площадке, перед лестницей, слева был вход в подвал. Ступени были завалены хламом, тряпьём и другим мусором. Лёгкий запах гнили здесь перемешивался с остальным зловонием этого места, создавая своеобразный кисло-сладкий коктейль из противно-приторных “ароматов”.
Высокий, почти в пять метров потолок облупился, трещины отчётливо вырисовывали узор на его белёсом теле. От этого места у Максима встали волосы дыбом, хотя он находился здесь не более пяти минут. Что же говорить о тех, кому приходится жить в таких трущобах. Правильно сказал писатель Михаил Зощенко: “Человек не блоха – ко всему может привыкнуть”
На улице уже совсем стемнело, и лишь фонари тускло освещали здешние улицы. Их свет был настолько мал, что не мог разогнать темноту в глубине подъезда. Здесь, возле лестницы не было лампочек, только на площадке, у окна горел блеклый, цвета мочи, свет. Максим вспотел. И совсем не оттого, что внутри было теплее, чем снаружи. Он стоял посреди мрачного, грязного подъезда, в полной темноте, слушая, как учащается ритм его сердца.
Посмеявшись в душе над своей глупой трусостью и всё ещё терзаемый любопытством, он вздохнул и зашагал вверх по лестнице. Весь его путь шаги гулко резонировали о стены, заполняя пространство, и поднявшись к окну, перестали его преследовать. Стало тихо.
Мгновенье спустя, снизу донеся звук. Будто кто-то…вздохнул. Макс обернулся. От страха, он сжал челюсти и вгляделся в темноту. Ничего и никого. Через секунду вздох повторился, но в этот раз он был гораздо громче, и этого было достаточно, что бы Макс понял - это его вздох. Та же интонация, что и несколько секунд назад, тот же вздох через нос, на который ему делали операцию в десять лет, последствием чего, был гортанный звук.
Будто бы в подтверждение этой догадки, звук повторился снова. На этот раз с такой силой, что ушёл в пустоту только через пару секунд после кончины. Эхо впитывалось в ушные раковины, сопротивляясь законам природы, будто желая звучать в пространстве вечно и не покидать его пределы.
Несмотря на то, что сквозь разбитое окно сновал холодный ветер, лоб Макс покрылся испариной, а на ладонях выступил холодный пот. В голове бурлили поток неясных, абстрактных мыслей, вперемешку с постоянным повторяющимся вздохом. Казалось, ещё чуточку и мозг откажется выполнять работу, жалуясь на то, что помимо основных функций ему ещё нужно держать хозяина в трезвом уме.
Весь спектакль закончился быстро, так же как и начался. Вздохи стихли. Озираясь по сторонам, со взглядом непонимания и частичкой паники, Макс понял, что это ненужная экспедиция, и вообще глупое занятие - искать подтверждение, что ты не сумасшедший. Если начинаешь - тогда мирись с тем, что в тебе уже кроются задатки того, что желаешь опровергнуть.
Можно много рассуждать на тему, почему Макс предпочёл покинуть это гиблое место, но как он не пытался завуалировать правду, она сияла монолитом, на котором был выгравирован огромными буквами ответ – он банально испугался. Непонятного, необъяснимого явления, шума, вздоха. Теперь он не смеялся над собой. Он себя жалел. Испугался, неизвестно чего. Испугался, как маленький мальчик неведомого чудовища под кроватью, которого никогда и не видел. С таким гнусными мыслями он спустился вниз, всё ещё озираясь по сторонам, но во мраке ничего не видя и направился к выходу быстрым шагами.
Возле дверей он остановился и решил сделать свой первый фотоснимок именно здесь. Достав фотоаппарат, он включил его и, не выбирая режим, и не устанавливая никаких настроек, просто нажал на кнопку. Фотографирование грязи и убогости подъезда произошло без вспышки.
Поспешно выключив фотоаппарат и засунув его в карман, Макс резво развернулся и вышел прочь, не подозревая, что там, в глубине, за ним очень пристально наблюдали.
В такой вечерни час - пол десятого - эту часть города много что тревожило, но не в такую холодину. Снующие, в поисках наживы в тёплые деньки, подростки и бедолаги с непоправимой криминальной судьбой сидели в своих квартирах, закутках, подвалах не желая соваться на территорию ледяного хищника. На улицах не было видно ни одного прохожего, но при этом они не были пусты – их полностью заполняла густая тишина.
Иногда, по дороге с рёвом проносились машины, летя по сонным кварталам, не давая им спать. Но разрез в теле атмосферы спального района быстро заживал, и в тёмных дворах и улочках снова звучала мелодия без нот.
Воздух был по-прежнему ледяной, но ветер уже не завывал и не терзал бедных путников. Он, казалось, как и все, решил набраться сил на следующий день и лёг спать.
Как бы там ни было, Макса не сильно обратил внимание на перемену в погоде. Его мысли были сконцентрированы на физической усталости и боли в мочеиспускательном канале. Сначала, после выхода из подъезда, боль была терпимой, но вскоре она стала всё сильнее напоминать о себе. Ужасно хотелось в туалет, но поблизости не было ничего похожего на кустики или деревце в тени. Да и разумно ли при такой холодине мочится прям на улице?
Максу ничего не оставалось, как терпеть боль, и ждать автобуса на остановке.
Присев на старую лавочку, где, словно яичная скорлупа, хлопьями слетала засохшая краска, Максим решил обдумать, что же всё-таки произошло в том подъезде. Неужели он слышал свой собственный вздох? Или ему это показалось? Нет, он уверен – на первом этаже никого не было. Кроме него – никого. Обхватив голову руками, он попытался осознать – как могло эхо столь рьяно и самопроизвольно повыситься в звучании. Отголоски противного сипения до сих пор блуждали призраками в его голове.
Подъехал небольшой автобус. Его ржавые двери со скрипом открылись, приглашая внутрь заплёванного, исписанного фломастером салона. Сонный водитель бесчувственным взглядом упёрся в даль дороги, освещаемую редкими фонарями. Его глаза говорили - хоть он был в тепле, он тоже мечтал оказаться дома, с горячей чашкой кофе, чая или просто тёплой воды. Серость этих дней, без сомнения, затронула всех жителей этого города.
Переулки, кварталы, улицы - в приглушённом свете люминесцентных ламп, освещающих круглосуточные магазины, они выглядели, как меланхоличные сновидения художника – наркомана в период полного забвения. Грязные трущобы, паршивые дворики, со своими мрачными историями, районы, застроенные сплошь обычными серыми пятиэтажками - всё это не столько приводило в уныние, сколько умерщвляло желание верить во что-то светлое и чистое, как снаружи, так и внутри. Были, конечно, и застроенные массивы в центре – девятиэтажные, элитные комплексы выглядели солиднее, чем “младшие братья”, от них веяло силой и надеждой. Но, увы, от них только веяло. Это всё равно не приносило людям спокойствия. Пресные, с чёрствыми душами, жители ощущали, как город день ото дня забирает у них желание жить. Среди серых стен угасали стремления к лучшей жизни и на улицах появлялись новые художники – наркоманы, рисующие свою смерть в ярких всполохах мечтаний и грёз.
Максима клонило в сон. Он слишком много сегодня пережил, и после холода улицы теплота автобуса показалась ему блаженной, хотя на самом деле было теплее лишь на несколько градусов. Тем не менее, он поддался этой уютной, обволакивающей приятности. Голова его склонилась на бок, глаза плавно закрылись, и разум тут же очутился во сне.
Ярко-красные сполохи мчались перед глазами с огромной скоростью, превращаясь в уродливую светло-багровую кляксу. Ледяной пот выступил на лбу, ладони словно облили холодной водой. Хватая ртом воздух, Макс отчаянно вертел головой, но голоса, забившиеся ему внутрь черепа, не смолкали. Они твердили одно: “приди”. Дрожь пробирала тело, казалось, что у Макса эпилептический припадок.
“Бежать”. Мысль пронзила мозг, как молния пронзает тёмное небо – до того ясной и разумной она была. Нужно убегать как можно дальше от этого ада, в котором он только что-то побывал, нужно бежать и не оглядываться, преодолевая самые свирепые бури и штормы. Единственное, о чём сейчас мечтал Максим – забиться в кровать, накрыться одеялом, и заснуть, что бы проснувшись убедиться, что это был всего лишь сон.
***
Он шёл по ночному городу, по неизведанным доселе районам. Пятиэтажные здания глядели на него своими редкими, жёлтыми глазами, скупо освещая толику его пути. Морозный воздух отрезвлял, очищал голову от страшных мыслей и видений. Спокойствие и некий уют улиц успокаивал, убаюкивал, растворял в лёгкой дрёме.
Те адские картины, когда человека лицом вбивали в стену молотом, используя голову, как гвоздь, когда в разорванный рот женщины вливали уже немного сгустившийся бетон, когда кости выпирали из грязных стен, улетучились в туманную пропасть, и Макс был этому рад.
Он вспомнил о Кате, вспомнил её задорный смех и лучистые глаза. Ему захотелось услышать её голос, и он полез в кармана куртки за телефоном, но нащупал фотоаппарат.
Достав прибор он оглянулся – нет ли поблизости шпаны, или подозрительных личностей. На пустынной улице, среди груды банок пива, на единственной лавке возле пятиэтажного дома лежал бомж. Старый, грязный бушлат на размер больше, висел на нём, как тряпка. Больше никого во дворе не было. Подойдя к стене дома, Макс присел на корточки и включил фотоаппарат. Он позабыл про Катю, его больше всего интересовали снимки того страшного места. Он одновременно боялся его и тянулся к нему.
То, что было на фото, застало его врасплох. Он не был готов к таким вещам.
Толпа людей столпилась на лестнице, больше двадцати как то уместились на площадке возле окна. Их глаза горели жёлтым, пресным огоньком, а лица скривились в гримасе боли. Они стояли ровно, как солдаты в строю, с белёсой от побелки одеждой. Женщины, мужчины, старики и даже дети – все смотрели с дисплея на Макса жёлтыми огоньками своих глаз.
Макс часто задышал. Руки ослабли, ноги подкосились, по телу пробежалась дрожь, вызванная страхом. Неужели, такое возможно? Неужели? Он снова взглянул на снимок – люди оставались на своих местах. Макс шумно выдохнул.
Кто это? Призраки умерших людей? Скорее всего, но как такое большое кол-во могло очутится в этом подъезде. Видимо, на том месте, где находится тот обветшалый дом, раньше было что-то вроде братской могилы, или местом для казни.
Это невозможно! Это нереально, это иллюзорность. Ведь такого попросту не может быть. Это сказки, выдумки, фантазии людей. И всё-таки подсознательно Максим осознавал, что фотоаппарат запечатлел реальность, скрытую от глаз живых.
Отдышавшись, Макс встал и решил позвонить Кате, рассказать, что с ним произошло, но его остановила чья-то сильная рука. Повернувшись, он увидел полусгнившего человека, с растрёпанной бородой, в которой крошилась бетонная крошка. На нём был грязный синий бушлат, который давил на сырое, обмякшее тело. В глазницах у трупа горел, тусклый жёлтый огонёк. Не смотря на мягкотелость, рука его была тверда, как камень. Холодная ладонь схватила куртку, и даже через ткань Макс ощутил неимоверную студенистость.
-Приди – голос старика был сухой, казалось, у него в горле застрял кусок хлеба.
Вырвавшись из хватки трупа, Макс закричал, и бросился бежать. По дороге он обронил фотоаппарат, но Макс этого даже не заметил. Страх заставлял его бежать дальше, а адреналин в крови придавал ему для этого силы.
Он не видел ничего перед собой, только мигающие огни спальных районов и фонари ночных дорог. Он ничего не чувствовал, кроме обжигающего холода, снедающего его изнутри. Лёгкие горели. Из гортани доносился прерывистый стон. Он бежал, пока в животе не заболело, но даже тогда, его тело не хотело останавливаться. Мыслями он понимал, что за ним давно никто не гонится, но животный страх, охвативший тело, не отпускал его. Он не мог с собой ничего поделать. Упав на асфальт, хрипло дыша, Макс почувствовал, что неведомая сила закрывает ему глаза. Веки с каждой секундой прибавляли в весе, а тело немело. Вторжение в его рассудок произошло быстро, и Макс, не противясь, окунулся в забытье, надеясь, что кошмары на этом закончатся.
Очнулся он уже в подъезде.
Поднявшись на ноги, и стряхнув пыль с головы, Максим огляделся. Всё тот же подъезд, всё те же стены, та же паршивая атмосфера. Тяжёлая пыль забивалась в лёгкие, вызывая кашель. Отчего-то слезились глаза. Протирая их пальцами, Макс осознавал весь ужас ситуации: он снова вернулся в это страшное место.
Он не помнил, как добрался сюда. Сам дойти он сюда не мог, ведь все ужасные видения (видения ли?) были связанный именно с этим подъездом. Значит, кто-то отнёс его сюда, когда он был без сознания. Макс испугался.
Прагматичный атеист, он никогда не верил в Бога и всё, что связанно с другим, невидимым миром. Жизнь никогда не противопоставляла его убеждениям факты, доказывающее, что всё происходящее не просто биохимические процессы, а нечто больше, грандиозный план создателя всего сущего. Не подготовленный к таким фактам, касающимся и за его душу и за тело в прямом смысле, Макс испугался, ведь его застали врасплох, как маленького мальчика, который ворует конфеты прямо перед носом у
родителей, уверенный, что его никто не замечает.
Но больше всего, его испугало то, что дверей в подъезд не было. Всё то же помещение, тот же заваленный хламом вход в подвал, тот же запах, только вместо сгнивших изнутри дверей, была обшарпанная стена с красной надписью – “Мир мёртв”. Это не было похоже на иллюзию – слишком отчётливо были видны трещины, пыль и мельчайшие детали новшества.
На ощупь, стена была холодной, плотной, реальной. Макс открыл от изумления рот, и на язык тут же упали крошечные хлопья пыли. Не замечая этого, Максим отдался во власть потоку мыслей и эмоций, которые нахлынули на него с новой силой, терзая мозг.
-Эй, что это такое! – Макс ударил кулаком по стене, чем поднял облачко пыли.
Достав телефон, он взглянул на антенну связи. На нуле. Сглотнув неприятный комок, Макс нервно рассмеялся. Облизал губы и вытер тыльной стороной ладони холодный пот со лба. Он напряг скулы, что бы ни стучать зубами.
-Что происходит?! Что же это такое?! – он прекрасно понимал, что крик тут не поможет, а может даже ещё больше усугубит ситуацию, но только так он мог избавиться хотя бы на толику от страха.
Наверху кто-то рассмеялся. Писклявым, противным голоском, после чего громко сплюнул и побежал вниз по лестнице к большому, разбитому окну. Лампочка, и без того слабо освещавшая площадку, замигала. У Макса задрожали руки, во рту пересохло. Шаги становились всё громче, отчётливо слышался противный звук, который издавал незнакомец – протяжной, гортанный стон. Он что-то говорил, что-то вроде: “я боль, я твой покой”, но разобрать было очень тяжело. Лампочка засияла белёсым яростным светом, когда незнакомец почти показался на площадке у окна. Его тень прошлась по стене, за секунду до того, как лампочка взорвалась, погрузив подъезд во тьму.
Самое страшное, что какой-то внутренний голос твердил ему постоянно, как бы невзначай, что его фотоаппарат запечатлел здесь призраков. Он находится в месте убиения множества людей. Его тошнило, он в любую минуту мог упасть в обморок, ведь он был не готов ко всему этому.
Учащенно дыша, ощущая, как сердце больно бьется о рёбра, Максим попытался перебороть свой страх. Он решил: раз нет двери здесь, то должна быть где-то другая. Он двинулся к лестнице, по зрительной памяти вспоминая куда идти. Оглушительная тишина разбавлялась шарканьем ботинок и сбитым дыханьем. Добравшись до первой ступени, Макс резко побежал вверх, крича что-то нечленораздельное и нецензурное. Тем самым он пытался напугать незнакомца. Добежав до разбитого окна, он замер. Крик застрял в горле, нижняя губа затряслась.
Полная тишина в подъезде была оправдана. Через разбитое окно не сновал ветер, не играл свои депрессивные напевы, потому что сразу за окном была стена. Точно такая же, как на том месте, где были двери. Только надписи в этот раз не было. Просто белая, старая стена.
Слёзы капельками начали скатываться на щёки. Горькие, с привкусом безумия, они напоминали ему о том, что он окончательно потерялся. Он презирал парней, которые плакали, а теперь сам стал одним из них, выставлял на показ свои страхи, свою боязнь, свою голую душу.
На втором этаже был длинный коридор, ведущий к лестнице на третий этаж. Лампа в стене освещала большую часть просторного помещения, и две деревянные двери. Увидев их, Макс начал понемногу успокаиваться. Вот! Наконец-то квартиры! Жильцы этого дома должны быть в курсе, что здесь твориться. По крайней мере, Максим должен увидеть хотя бы одного живого человека. Тогда ему станет гораздо лучше.
Утерев потное лицо, размазав солёную воду с глаз по ладоням, он вбежал в коридор и поспешил к первой двери справа. Не напрашиваясь в добрые гости, Макс рывком попытался открыть дверь, и та ему поддалась.
В прихожей было пыльно и грязно. Жёлтые обои сворачивались на стенах, на полу были разбросаны газеты, старые башмаки, порванные джинсы. В углу, у покосившегося комода, стояло ведро рядом с половой тряпкой. Видно, здесь происходила уборка, и, судя по всему, она только началась.
“Нет, ты же знаешь, ты же уже всё знаешь. Никакая это не уборка” – Макс сжал кулаки перед лицом и закрыл глаза. Выдохнул.
Полная мгла. В квартире ни горела, ни одна лампа, ни один светильник, не один абажур. Полная мгла. Лишь свет с коридора разбавлял эти ночные краски.
-Эй, помогите мне! – крикнул Макс, стоя в прихожей. Его голос так дрожал, что он едва мог выговорить правильно слова.
Тишина. Темнота. Пыль. Здесь воняло каким-то странным запахом, что-то вроде мочи, вперемешку со смолой.
Макс повторился. И опять ему никто не ответил. Лишь стук его сердца и частое, непрерывное дыхание.
Он не отчаивался, ведь была ещё вторая квартира, там наверняка кто-то есть.
“Нет там никого, ты это знаешь, ты здесь один.”
Покинув комнату, Макс увидел незнакомца. Он стоял в конце коридора – маленький человечек, с гнилыми зубами и искривлёнными руками. На нём был коричневый костюм, туфли на размер больше и шляпа, какие носили дамы в 30-е годы. Кода прозвучал его голос, Макс задрожал.
-Пойдём со мной. Ведь тебе больше некуда идти – он засмеялся тем же писклявым голоском. – Не волнуйся. Я ни в коей мере тебя не обижу, да что там…не дам тебя ужалить не одному живому существу. – Он согнул спину и поманил рукой – Пойдём же. – После чего скрылся за углом.
Выбора не было. Максим пошёл за ним, надеясь, что этот меленький человечек, даст все ответы об этой чертовщине.
Всё это сон, дурной сон, или галлюцинации, или что-то подобное. Это не может происходить на самом деле. Ведь мир, он ведь должен быть понятен и прост. “Всё просто в мире”, так всегда говорила его мама. О, увидела бы она то, что видел он, услышала бы она, что слышал он, тогда его мать бы точно пересмотрела своё мнение.
На третьем этаже было ужаснее всего. Сквозь стены просачивались силуэты людей, ужасно худощавые, сухие и серые лица торчали из под штукатурки. Их рты медленно открывались и закрывались. Макс понимал, что они молили его о помощи. Но что он мог для них сделать? Взглянув наверх, он увидел мужчину, который буквально врос в потолок. Рук, как и ног, уже не было видно, только грудь и голова свисали вниз. Глаза – бездонные колодцы скорби и стылой грусти – смотрели куда-то в глубь пола. С волос капала какая-то жидкость. Что он мог для них сделать? Он увидел, рядом с дверью, в стене маленькую девочку. Её тело ещё выпирало боком из стены. Коленки прижаты к подбородку, руки сжаты в кулачки. Единственное, что удерживало Макса от падения в обморок от страха, это слова маленького человечка, который шёл впереди.
-Не бойся, малыш. Я с тобой, я всегда теперь буду с тобой, а ты со мной. Разве не прелестно?
Внезапно Макс сделал то, что сам от себя не ожидал. Его порыв был настолько рьяным и неистовым, что маленький человечек подпрыгнул от испуга, а силуэты перестали шевелить ртами.
-Что здесь происходит!? Что это за место!? Как я попал сюда?! – Макс почувствовал боль в скулах, до того сильно он сжимал челюсть. Дыша через нос, багровый от ненависти, он начал понемногу приходить в себя.
Несмотря на испуг, человечек быстро встрепенулся.
-Незачем кричать. – Он кашлянул. - Тише. На все вопросы тебе ответит он.
После чего быстро пробежал в конец коридора и открыл металлическую дверь. Это была единственная, современная дверь, которую Макс здесь видел.
Зайдя в комнату, его будто ударило током.
Столь огромной радости, столь трепещущего чувства, он никогда прежде не испытывал. Наконец, он не один. Наконец, он выбрался.
В дальнем углу шикарно обставленной комнаты, в кожаном кресле сидел Рома – его старый, закадычный друг, с которым он не виделся вот уже четыре с лишним года.
Их пути сошлись на школьном дворе, когда обоим было по девять лет. Весёлый, причудливый мальчик, играющий с ребятами в догонялки, и скромный, застенчивый парнишка, кормящий голубей в сторонке. Никто и подумать не мог, что они так сильно подружатся, что про них в будущем будут думать, что у друзей не традиционная сексуальная ориентация. Ребята были вместе везде, и практически каждый день. У них было множество общих интересов и мыслей, их дни постоянно пролетали незаметно, но всегда весело и задорно. В то время Макс понимал, что это настоящая дружба. Даже когда они начали встречаться с девочками, они никогда не ссорились даже из-за громких неурядиц, ведь каждый понимал, что девочки того не стоят, и их дружба становилась ещё крепче. Так они дружили до шестнадцати лет, пока не грянул гром. Мать Ромы убила своего мужа и маленького братика кухонным ножом, после чего порезала им же себе вены. Придя домой, Рома застал мать в последних секундах жизни. Глаза её горели ненавистью, но это была не её ненависть, чужая. Рома никогда не видел у матери такого взгляда. Буд-то кто-то посторонний смотрел на него своими ужасными, красными глазами. После этого, он стал изучать оккультные науки и всё, что связанно со смертью, тёмными и светлыми силами. Максу этот интерес не нравился, он пытался вразумить лучшего друга, но тот не хотел его слушать. И однажды Рома исчез. Его не было дома, не было в школе, не было нигде. Бабушка с дедушкой, которые были ему опекунами, обратились в милицию. Начались поисковые работы, которые, в конечном счёте ничего положительного не принесли. Лучший друг Макса пропал.
И вот теперь, после горестных дней, после слёз Макса (ведь он считал, что его кто-то убил, или похитил) через четыре с половиной года, после того, как Рома в последний раз говорил с лучшим другом – Макс не верил, что воочию видит своего старого друга детства.
На Роме была тёмно-красная сорочка, тёмные брюки, туфли. Длинные волосы свисали с плеч, борода мирно покоилась на груди. Рома сильно изменился за эти несколько лет, но когда он взглянул на Макса, тот сразу узнал его. Узнал этот взгляд.
-Господи, Рома…
-Не говори так. – Злоба в его суховатом голосе была совсем не наигранной.
-Я не верю, что это ты! – он в недоумении уставился на мужчину с бородой. - Это всё так странно. Я не понимаю. Скажи мне, что происходит, Рома. Где ты был все эти годы? Объясни мне, пожалуйста. Что это за место? – Макс огляделся.
-Не говори про Бога. Прошу. Его здесь нет, Макс. Я всё тебе расскажу, честное слово, всё. Но не сейчас. У нас ещё будет время для долгих разговоров.
Маленький человек, стоявший возле двери засмеялся:
-О да, он прав.
Рома встал с кресла. Казалось, его взгляд сделался более грустным.
-Ты мой лучший друг, Макс. Я не хотел, что бы так произошло.
-Что произошло?!
-Ты хочешь услышать всё правду?
-Ха, расскажи ему всё, пускай ужаснётся. Это так прелестно. – Вмешался человечек.
Не обращая на человечка никакого внимания, Рома подошёл к Максу и похлопал его по плечу. В его глазах застыли слёзы. Потом, он прошёлся в дальний конец комнаты и отодвинул занавески с окон. Свет не пробивался сквозь него, там была всё та же холодная мрачная стена.
Вдруг, Макс почувствовал неимоверную боль в мочевом пузыре. Склонившись, он упёрся о стену. Руки похолодели, по щекам заструился ледяной пот. Холод и боль, которые были с ним на улицах города, вновь напомнили о себе.
-Зачем мы живём, Максимка? Купаемся в лучах солнца, подвергаемся терзаниям свирепых гроз. Ради какой цели? Что бы ощущать все прелести творения Бога? Я считаю, что это чушь собачья.
Боль прошла, холод отступил. Внезапность событий не показались чем-то особенным, лишь сердце усиленно колотило свой ритм.
-Почему?
Будто не слыша вопроса, Рома продолжал:
-Вкушаем чувства, изысканные эмоции и тому подобные притягательные вещи, но так же залпом пьём стакан чистого дёгтя. Почему наша жизнь не может быть без страданий? Без боли и без смерти. Без насилия. – Он говорил тихим голосом, почти шёпотом. - Все люди ничтожны, Максим. Каждый берёт свой стакан и вливает в глотку другому человеку.
-К чему ты клонишь?
-Сам не знаю. Я просто очень рад, что увидел тебя, и очень несчастен, что при таких обстоятельствах.
-И почему же ты теперь заговариваешь мне зубы, Рома. Я хочу услышать...
-Ладно, ладно. Я всё тебе расскажу. Но сначала, прошу тебя сеть. – Он пальцем показал на кресло у огромного книжного шкафа. Макс, с нескрываемым волнением на лице погрузился в кресло. Он с благоговейным трепетом ожидал желанных ответов.
-Всё началось с того, что я почувствовал свою непринадлежность к этому миру. Когда погибла моя семья, моё сознание заволокло таким тёмным туманом, что я не знал, что делать дальше. Макс, ты можешь себе это представить? Что было хуже всего, так это взгляд матери, который впитался в мозг. Он снился мне почти каждую ночь, я просыпался со слезами на глазах, и непониманием. Однажды, я решил, что нужно менять всё. Абсолютно всё. Невозможно было терпеть эту муку. Я перебрался в эту часть города, потому что здесь так спокойно и мирно. Ошивался на свалке, ходил по разным дворам, в поисках пропитания. Это было ужасно, но ещё хуже жить той жизнью. Ты помнишь, я начал увлекаться оккультизмом. Так вот, здесь я встретил человека, который был почти таким же как я. Так же мыслил, так же пытался уйти от проблем. Я стал жить у него в квартире. Он был таким…тёмным, он хотел быть лучшим в этой сфере.
-В сфере чего?
-В сфере оккультизма, Макс. Мы проводили с ним обряды, делали разнообразные заклинания и всякую чушь. О, каким же я был глупцом! Однажды, он принёс на листке обряд, который вызывал бы злого духа стен. – Внезапно, помещение окрасилось в темно-красный свет, после чего багровые вспышки осветили комнату. Через несколько секунд всё поутихло. Человечек засмеялся, и, бросив на него жалобный взгляд, Рома продолжил – Тогда он сказал, что бы я без него ничего не трогал. Но я то, маленький, любопытный. Когда он заснул, я провёл, этот чёртов обряд.
-Я не понимаю.
“Всё ты понимаешь, всё понимаешь”
-Тогда я подумал, что ничего не произошло. Раздосадованный лёг спать. А на утро, весь дом был мёртв.
-Что? Как это понять?
-Сергей всегда вставал раньше меня. Удивлённый, почему он ещё спит, я подошёл к нему, что бы разбудить, но его тело уже впитывали стены.
Максим вспомнил ужасный коридор, с телами внутри стен.
-После этого – продолжил Рома – потрясённый такой чудовищной картиной, я попытался до звонится до врачей, но телефон не работал. Решил обраться к соседям. Но они все были мертвы, Макс. Их тела ещё не питали зло, но они все были мертвы. Глаза-белки, тела – сине-серые куски плоти. – Он глубоко вздохнул – Поэтому здесь нет бога.
Голова горела от потока мыслей, которые мчались по кругу, как нескончаемый, назойливый вихрь.
-Почему ты – Макс распалился - в самом начале нашей встречи, сказал, что тебе очень жаль? Ты…
-Он не любит ждать – громко перебил его Рома. – Дух питается энергией, теплом, жизнью. Это всё в изобилии есть в нашем теле. Он всегда выбирал бродяг, плохих ребят, благо их в этом районе предостаточно. Никогда я не позволял ему брать мирных жителей города. Иногда доходило до критической точки, но я всё равно получал своё. Никогда, никогда он не забирал их. Но в этот раз, видно он захотел показать, что сильнее меня. Хотя нет, он захотел показать, что я слабее, чем он. Ты просто попался в неподходящее время, в неподходящем месте, Макс. Когда я узнал тебя, я всячески старался увести тебя от этого места, но он всё равно взял вверх. Оно одержало победу. Я слаб, Максим. Очень слаб. Выпустив на волю этого демона, я не смог держать его на привязи. Я боюсь его. Но ещё больше я боюсь смерти. – Он говорил резко, мимика его была преисполнена страхом. Глаза бегали по комнате, лишь на секунду фокусируя взгляд. – Ты видишь? Он подарил мне богатство, подарил мне изобилие. Но зачем мне всё это, если я не могу выйти наружу? Он убьёт меня, ведь он не такой, каким кажется. Я заперт здесь, заперт на целый век, даже пускай это, будет золотой век. Я боюсь смерти, Макс. Я вижу её каждый день. И она не надоедает. К ней не привыкаешь. Каждый умирает по своему, у каждого собственный сюжет его последней, дикой агонии. Можно ли жить с пониманием того, что ты стал частичкой зла? Ведь я привязан к этому месту, Макс. Умрёт оно, умру я. Умру я, умрёт оно. Можно всё изменить, но я слишком боюсь смерти, ведь я не знаю, какой сюжет мне уготован.
Маленького человечка у дверей уже не было. Слышался его писклявый смех из коридора и гулкие, отдаляющиеся шаги.
-Зачем? – Сухим от страха голосом спросил Максим. – Зачем ты полез в этот оккультизм? – Ему не нужно было доказывать, что дух и вправду существует. Он видел его своими глазами, и слышал его писклявый смех.
-Я всего лишь надеялся, что этот путь приведёт меня к новым порогам. Я считал, что избавлюсь от страданий, которые причинила мне мать.
Май 2010 г.
-Максимка, привет, дорогой. Мы сегодня увидимся? -Зайчик, я сейчас на морозе, иду домой. Давай, я приду, тогда поговорим? -А, хорошо, Максимка. Положи, пожалуйста, деньги на счёт. Я тебе потом отдам. -Хорошо, Кать. -Спасибо, дорогой. Люблю тебя.Вот тут двоякий смысл:
Фотоаппарат, который Максим желал с 17 лет. Новейший зеркальный фотоаппарат, стоимость которого, была выше её трёх пенсий.То ли фотоаппарат уже не такой уж и новейший, то ли просто мечтал о фотоаппарате. Хотя по смыслу второе, но сперва идёт именно мысль, что он мечтал о бабушкином (или дедушкином ли) фотоаппарате. Знак пропущен, но не обязательно вопросительный, хотя по интонации он.
“Неужто все оглохли? ” – пронеслось у Макса в голове.
Всё ещё дрожа от холода, но с твёрдой поступью, Макс шагнул во мрак подъезда.Запятая не обязательна, но право Ваше=)
Пальцы понемногу согрелись и, прикрыв рукой нос, который тоже понемногу “оттаивал”, он прошёл к широкой лестнице, ведущей на площадку к окну.По правилам русского языка: к лестнице прошёл нос. И порой это правило я ненавижу – вечно трудности создаёт…
Как бы там ни было, Макса не сильно обратил внимание на перемену в погоде.Буква «а» тут случайно закралась?=)
Да и разумно ли при такой холодине мочиться прям на улице?«ь» пропущен: «что делать ?» – «мочиться
~Спокойствие~ и некий уют улиц ~успокаивал~, убаюкивал, растворял в лёгкой дрёмеПовторяется
Ему захотелось услышать её голос, и он полез в кармана куртки за телефоном, но нащупал фотоаппарат.
Толпа людей столпилась на лестнице, больше двадцати както уместились на площадке возле окна.
Скорее всего, но как такое большое ~кол-во~ могло очутиться в этом подъезде.Сокращение смотрится неуместно. И снова пропуск «ь».
Видимо, на ~том~ {месте}, где находится ~тот~ обветшалый дом, раньше было что-то вроде братской могилы, или {местом} для казни.Повтор «том» и «тот». Второе лучше опустить или заменить каким-нибудь причастием или прилагательным. «Место» тоже повторяется. Можно перестроить предложение, что-то типа этого: Видимо, там, где находится тот обветшалый дом, раньше было что-то вроде братской могилы или место казни.
Повернувшись, он увидел полусгнившего человека, с растрёпанной бородой, в {которой} ~крошилась~ бетонная ~крошка~. На нём был грязный синий бушлат, {который} давил на сырое, обмякшее тело.Вновь повтор из-за однокоренных слов и частое использование союза «который».
– Приди – голос старика был сухой, казалось, у него в горле застрял кусок хлеба.Пропущен знак препинания. Если точка, то «г» – заглавная, либо просто запятая/троеточие.
Вырвавшись из хватки трупа, Макс закричал, и бросился бежать. По дороге он обронил фотоаппарат, но Макс этого даже не заметил.Запятая – лишнее: тут союз между однородными членами. Второе «Макс» можно опустить. Или считаете непонятным, что именно он не заметил?=)
Жизнь никогда не противопоставляла его убеждениям факты, доказывающее, что всё происходящее – не просто биохимические процессы, а нечто больше, грандиозный план создателя всего сущего.По-моему, в этом месте должно быть тире. И ещё: в данном и двух предыдущих абзацах частое использование «он» – это намеренно?
“Нет, ты же знаешь, ты же уже всё знаешь. Никакая это не уборка”, – Макс сжал кулаки перед лицом и закрыл глаза.
В квартире ~ни~ горела, ни одна лампа, ни один светильник, ~не~ один абажур.Выделенная запятая – лишняя. В первом случае должна быть частица «не», потом все остальные «ни», т.е.: В квартире не горела ни одна лампа, ни один светильник, ни один абажур.
“Нет там никого, ты это знаешь, ты здесь один”.Точка после кавычек идёт.
– Пойдём со мной. Ведь тебе больше некуда идти, – он засмеялся тем же писклявым голоском. – Не волнуйся. Я ни в коей мере тебя не обижу, да что там…не дам тебя ужалить ~не~ одному живому существу. – Он согнул спину и поманил рукой: – Пойдём же. – После чего скрылся за углом.Пропущены знаки между прямой речью и словами автора. Если в первом случае можно запятую или точку (тогда «Он засмеялся…), во втором точку или двоеточие. И перепутаны частица «не» и «ни»: не дам тебя ужалить ни одному живому существу.
Сквозь стены просачивались силуэты людей, ужасно худощавые, сухие и серые лица торчали из- под штукатурки.Предлоги «из-за» и «из-под» пишутся черед дефис.
Никто и подумать не мог, что они так сильно подружатся, что про них в будущем будут думать, что у друзей ~нетрадиционная~ сексуальная ориентация.Пишется слитно. И последнее «что» можно бы заменить, а то слишком нагружено.
Ребята были вместе везде, и практически каждый день.Запятая лишняя: были вместе везде и практически каждый день .
~Буд-то~ кто-то посторонний смотрел на него своими ужасными, красными глазами.Без дефиса пишется.
Начались поисковые работы, которые, в конечном счёте, ничего положительного не принесли.Запятую выпустил – вводную конструкцию открыл, а закрыть забыл=)
-Ты хочешь услышать всё правду?
Но сначала, прошу тебя ~сеть~.
Человечек засмеялся, и, бросив на него жалобный взгляд, Рома продолжил: – Тогда он сказал, что бы я без него ничего не трогал.Двоеточие между словами автора и прямой речью.
-После этого, – продолжил Рома, – потрясённый такой чудовищной картиной, я попытался до звонится до врачей, но телефон не работал.и
-Почему ты, – Макс распалился, – в самом начале нашей встречи, сказал, что тебе очень жаль? Ты…Тут можно слова автора выделить запятыми.
Он глубоко вздохнул./: – Поэтому здесь нет бога.Точка или двоеточие.
Он не любит ждать, – громко перебил его Рома.
Каждый умирает по-своему, у каждого собственный сюжет его последней, дикой агонии.Дефис. Да уж, страх смерти иногда играет злые шутки, как и безбашенность людей=( Оккультизм – вещь такая, что не любит ошибок…